– Что ж под саботаж и пособничество врагу эти факты ложатся твердо, – заключил я. – А какой у них еще мотив для таких действий? По твоему.
Помахас почесал затылок пятерней и выдал.
– Для себя они стараются, не для империи. Насколько я понял, у их «шестерки» – этого рядового бургграфа местного, в том заводе немалая доля. Не меньше блокирующего пакета. Не смотрите, что он рядовой – этими офицерами кирасир вертит как хочет. У меня глаз наметан. Сам всю жизнь между начальством, хозяевами и рабочими кручусь. Так что оба офицера контрразведки либо в доле, либо еще за что-то стараются.
Помолчал немного и спросил.
– Меня выпустят или все же посадят за воровство селитры?
– Выпустят, – обнадежил я его. – И как выпустят, так ты первым делом внеси в кассу завода ее стоимость.
– Спасибо за совет. Я так и сделаю. Только вот с собственным заводом придется проститься. Заблокирует в империи контрразведка дотации мне от военного ведомства.
– Не журись. Земля у тебя в собственности?
– В полной.
– Сколько там ее?
– Пять гектар. И еще прирезать можно, но это денег стоит.
– Ого… – улыбнулся я. – Хороший куш. Да еще изобретение… Уже твоя доля не меньше трети паев.
Доктор химии меня мазнул непонимающим взглядом.
– Возьми в партнеры кронпринца, – посоветовал я.
– Я бы вас взял с большим удовольствием, – заявил он в ответ. – Вы в производстве хоть что-то понимаете. К тому же доктор… И изобретатель.
– Хорошо. Я войду капиталом. Живыми деньгами. А взрывчатку твою запатентуем как промышленную. Гражданскую. Для горных работ. А то, что она окажется годной в снаряды, то так оно само собой получилось, несознательно, – подмигнул я ему. – Завод ставим гражданский, а вот чтобы такой завод подстегнуть к военным заказам нужен принц, который их разруливает в королевстве. Понимаешь? Да и от имперской бюрократии принц же защитит. И дефицитную селитру выделит. Хотя нам одного тротила за глаза хватит. Как тебе такой расклад?
– А?… – протянул он.
– А за кражу селитры, после того как ты покроешь ее стоимость на заводе, никто к тебе цепляться не будет. Скажешь: не успел этого сделать, как арестовали.
– Хорошо бы… – кивнул он.
Тут Тавор принес заваренный чай, сахар, баранки с маком.
– Вот и отлично, – обрадовался я. – Подкрепись, чаю попей. Потом все на бумаге изложишь. Все, что с тебя эти контрики требовали и как склоняли к измене королю. Ты же его подданный, не так ли? Не имперский гражданин? – Помахас подтверждающе кивнул. – И действовал ты в своих опытах по прямому указанию короля, высказанному тебе в устной форме на полигоне. Я тому свидетель. И еще свидетели есть чином повыше меня. Вот и все. А пока иди спать.
* * *
«Акакия Акакиевича» привезли не выспавшегося и наспех одетого. Стрелки усадили на табурет в середине кабинета, а тяжелую связку ключей положили мне на стол. И удалились.
– Давайте знакомиться, – предложил я доставленному, когда мы остались одни.
– Я вас знаю, – ответил он мне спокойно. – Вы фельдфебель артиллерии Савва Кобчик. В прошлом году у нас в подвале квартировали. Еще голодовку здесь устроили.
– Вот и прекрасно. Теперь представьтесь сами.
– Канцелярист высшего разряда Ижи Громмель, письмоводитель Имперской контрразведки в Будвице. Чем я обязан такой брутальной доставкой на место службы?
– Чем занимались до службы в контрразведке?
– Служил архивариусом военно – полевого суда Ольмюцкой армии. Я местный уроженец, хотя и имперский гражданин.
– Сколько вы служили в армии до имперской реформы?
– Двадцать лет. Со школы кантонистов. Служил всегда писарем, так как был грамотным и имел хороший почерк. Все кантонисты выпускались грамотными. Гражданство получил вместе с отставкой и был принят на гражданскую службу в Департамент юстиции Ольмюцкого королевства. Оттуда переведен в секретари военного суда. Затем в архив. По выделении с начала этой войны военно – полевого суда в отдельную структуру переведен в него архивариусом. Затем уже сюда в прошлом году. Письмоводитель, делопроизводитель и архивариус одновременно. Всего лишь за полуторный оклад.
А ничего он так держится, спокойно. Хотя лет ему, пожалуй, за полтинник будет. Щетина на челюсти почти седая.
– Что-то вы очень спокойны, господин Громмель, хотя уже догадались, что власть переменилась, – покачал я головой, удивляясь его выдержке.
– А чего мне беспокоиться? Власть тут уже не раз менялась, но какая бы власть не была без писаря и опытного делопроизводителя она не обойдется. Мое дело техническое, господин фельдфебель.
– Называйте меня, господин комиссар.
– Как вам будет угодно, господин комиссар.
– Я вас правильно понял, господин Громмель, что вы лояльны любой власти? Это принцип?
– При условии, что эта власть законна, господин комиссар.
– А если вашими подопечными окажутся бывшие ваши начальники?
– Это не моя прерогатива, господин комиссар, кто и кого сажает в камеру. Мое дело вести протокол и правильно его подшить в дело. Главное, чтобы все было по закону. И соблюдалась утвержденная процедура. Я свое дело выполняю всегда добросовестно.
Я дал ему ознакомиться с указом короля о создании ЧК и приказом о своем назначении ее комиссаром. И приказом об аресте офицеров контрразведки за пособничество врагу.
– Признаете мою власть законной, господин Громмель?
– Не буду отрицать очевидного, – ответил он.
Я встал, положил его связку ключей в карман и предложил.
– Пойдемте.
– Куда, господин комиссар? – в глазах канцеляриста впервые блеснуло что-то тревожное, особенно после того как я сняв с вешалки кобуру уложил в нее пистолет.
Ох, как я часто жалею о своей летной кожанке из моего мира, когда застегиваю это творение местных скорняков. Да вот засада – там застежка «молния» повторить которую мне никак не удается. Так и лежит удобная летная кожанка из хорошо выделанного шевро в сундуке у дяди Оле на горе Бадон.
– В ваш кабинет здесь пойдем. Мне нужны дела на некоторых заключенных, – ответил я, надевая на голову кожаное кепи. – Архив ваш тоже там?
– Там, все там, – вздохнул он, поднимаясь.
– Кто, кроме вас работал с архивом?
– Только я, господин комиссар. Аристократы ленивы для этого. Отдадут приказ – я и разыщу, что требуется.
В кабинете писаря, действительно каморке три метра на полтора, Громмель быстро разыскал мне все дела инженеров томящихся в узилище. И даже выдал парусиновый портфель для их переноски. Также я приказал отыскать свое дело, оказавшееся вполне объемным – аж в два тома, и для него выбил еще один портфель.
Только успел хрупнуть застежками, как меня разыскали, докладывая, что меня какие-то офицеры кличут.
– Придется вам досыпать в камере. Но думаю, что это ненадолго, – сообщил я канцеляристу.
В ответ тот просто пожал плечами.
– Я с вами не прощаюсь, господин Громмель. Вы уже выслужили пенсию?
– Давно.
– Вот и хорошо. Примите стоически некоторое стеснение вашей свободы на первых порах. Идет следствие. Надеюсь, что оно не затянется.
На что он мне ничего не ответил. У меня же на него появились определенные виды. На заводе мы уже стали тонуть в бумагах.
Заперли архив и Громмеля увели в подвал. Пока в одиночку.
Портфели я отдал Тавору, сказав, что он за них головой отвечает.
В кабинете начальника контрразведки меня ждал армейский капитан в полевой форме с пистолетом Гоча на правом бедре. Довольно молодой. Лет двадцати пяти.
– Комиссар Бадонверт? – спросил он меня.
И удовлетворившись моим ответом, представился.
– Я – Фазан.
– Восемь, – сказал я.
– Четыре, – ответил мне он.
Все правильно. Пароль по ведомству Моласа на сегодняшний день «двенадцать». В любом наборе цифр. Притащил я такой пароль из Российской армии. Генералу Моласу он очень понравился.
– Принимайте заведование, капитан, – сказал я, – а мне пора во Дворец на заседание ЧК.
Уже в карете я засунул портфель со своим делом в рундук под сиденьем, туда, где лежал мой личный ручной пулемет с десятком запасных снаряженных дисков. Мало ли что может случиться? Раз я уже попал в дороге в переплет с одним револьвером в руках. Больше не хочу. Второй портфель с делами инженеров пристроил рядом на сидении. Его я отдам принцу. Он у нас председатель ЧК.
Доехали быстро. Пароль для улицы был «пятнадцать». Все остальные его не знающие могли передвигаться только между блокпостами.
А в городе совсем рассвело. Клумбы с поздними цветами радовали глаз на бульварах. Только вот будет ли Будвиц таким городом как был, я не поручусь. Кто бы раньше знал, чем обернется моя приватная пьянка с кронпринцем на полигоне? «Без лишних ушей».
