Ее аромат, ее фигура и лицо — все в ней сквозило природной женственностью, никогда не нуждавшейся в косметике, тоннах вонючей пудры или этой отвратительной на вкус восковой помаде. И духи, что скрывали вонь немытого тела, и вонь хозяйственного мыла — все это было чуждо Ласточке. И Тарас пьянел от осознания того, что можно смело рассматривать ее со всех сторон, смотреть ей в глаза и заливаться внутренним счастьем и торжеством, потому что это была свобода, разделенная на двоих.
Заслуженная многими испытаниями…
…Когда они вернулись на парковку перед лабораторией, там мало что изменилось. Люди все так же отдыхали, предаваясь беззаботным разговорам. Просто более отчетливым стало отделение жителей Надежды от всех остальных. Кое-кто даже умудрился лечь и заснуть.
Тарас и Ласточка вернулись к своим, и еще издали стало видно, что Энни взволнованно разговаривала с каким-то мужиком из спасённых пленных. Увидев Тараса, Дангер нетерпеливо помахала ему рукой, призывая подойти.
Но тут рабочего накрыло приливом ощущений, которых ему приходилось испытывать не раз. Вновь пространство подернулось черным муаром, скукожилось и загустело. В голове воцарился звон, сосредоточивший сознание в одной точке, медленно растянувшейся в бесконечный тоннель, ведущий в чье-то чужое сознание.
Он с трудом полз по комнате, устланной черным пульсирующим покрывалом. Ему было больно, как никогда, и что-то очень горячее постоянно прожигало грудь, расходясь десятками тонких раскаленных нитей. Они, словно по приказу неведомой швеи, стягивали раны одну за другой. Жидкость чёрной сукровицей просачивалась сквозь поры. Она текла из уголков глаз, брызгами выплескивалась из носа, ее постоянно приходилось сплевывать из рта.
Высоко над головой, подобно безмолвному магическому зеркалу, колыхалась Сама Тьма. Она впитывала в себя все, что ни достигало бы ее поверхности. Ровно то же самое произошло со словами, слетевшими с разбитых в кровавое месиво губ.
— Мама, я всё исправлю…
Путь был бесконечно тяжелым, но левая рука уверенно загребала под себя, волоча обессилевшее от побоев тело. Впереди маячила металлическая дверь, подле нее, совсем близко, мерцала кнопка лифта. Чтобы дотянуться до нее, пришлось приподняться, отдать прорву сил, но механизм благосклонно звякнул — двери разошлись. Там, пока шел подъем, силы возвращались, напитывая мышцы новой энергией. Она сочилась по тощим рукам и ногам, изводила жуткие гематомы на груди, исцеляла почти полностью уничтоженные внутренности.
Впервые удалось вдохнуть полной грудью. Воздух с сипением ворвался в легкие, кислород опьянил на несколько мгновений.
Когда двери лифта открылись на последнем этаже, он уже стоял в полный рост, болезненно щурясь под ярким солнцем, бьющим в глаза через окно. Сделав ещё один глубокий вдох, он вышел на крышу.
Там чуть поодаль стоял в ожидании вертолет. Все это время пилот сидел внутри и ждал команды, но ее не поступало. И вот явился хозяин. Пилот удивленно обернулся:
— Мистер Лукас?..
— Заводи.
— Но…
— Заводи!
Вертолет непростительно долго набирал обороты, прежде чем мягко оторваться от земли.
— Куда летим, мистер Лукас?
— Ну что ты глупые вопросы задаешь? Как будто у нас есть варианты…
— Вас понял.
Через иллюминатор старик посмотрел на толпу людей на парковке лаборатории. И почти сразу увидел среди них Тараса. Острая волна ненависти захлестнула его, такая же горячая, как и ревность к Матери.
«Как она могла позволить этому выскочке овладеть столь многим? Жалкое ничтожество, червяк, недостойных копаться в дерьме моих слуг…»
Люди, один за другим, оборачивались на вертолет. Кто-то показывал на него пальцем, кто-то испуганно вскочил, готовый бежать. Но они уже не успевали его догнать. Даже если бы очень захотели…
…Тараса выдернуло обратно в реальность. Он услышал тарахтение вертолета вдалеке. Ласточка встревожено взяла его за плечи, заглянув в глаза.
— Это Лукас в вертолёте, — потускневшим голосом произнес Тарас. — Я его не добил…
Люди смотрели вслед улетающему транспорту. Внезапно появилась Энни, держа за рукав мужчину, с которым разговаривала все это время.
— Тарас, это очень важно! — воскликнула она взволнованно. — Это Марк!
— И что? — рабочий проводил взглядом улетающего Сандера.
— Это мой сослуживец! Все эти люди — беглецы из Города! И Марк говорит, что моя мать ещё жива, но она там, в Городе, и не может убежать!
— Хм, один к одному… — посерьезнев, сказал Тарас. — И твоя мать жива и нуждается в помощи, и Лукас летит туда же, и нам нужно его догнать и добить… Как всё сошлось-то. Что ж, собирай всех. Мы отправляемся в Город. Прямо сейчас.
Глава 26. Пора возвращаться домой
Город приближался и ширился. И вместе с тем становилось все более отчетливо видно его детали — словно кто-то большой на небе вылил ведро маслянисто серых помоев на хрустальную пирамиду, и там, где стеклянные осколки замерли, образовались высотные дома и муниципальные здания, а далее, подобно кускам засохшей грязи, — бараки и дома частного сектора. Сложенные из бревен и камня, они даже близко не были похожи на картинки из книжек про капиталистическое прошлое планеты. Это были хлипкие хибары, сквозь стены которых можно было слышать о чем говорят соседи или как свистит чайник на газовой горелке.
Город рос на горизонте, раздавался в плечах, как седой путник в грязном плаще. Вот он понял, что тонкая змея человеческого транспорта движется за ним, по единственной дороге, и теперь готовится сказать такую браваду, которая бы в один миг показала незнакомому преследователю, что с ним шутки плохи. Городу еще предстояло узнать во главе колонны Тараса — того самого мальчишку, который когда-то копался в окрестных полях, собирая бах-бульбу для своего бунта.
Тарас присмотрелся к точкам, что были едва различимы, и разглядел других работяг. Они все так же копались в грязи, неизвестно для чего добывая взрывоопасные плоды. Как только пыль колонны стала заметна для первого из людей, они принялись указывать на это всем остальным. Кто-то вскочил с места, кто-то не рискнул, поглядывая на солдат, что по прежнему охраняли их труд.
Бойцы, толком не разобравшись, что к чему, начали колотить подопечных, заставляя их вернуться к работе. Некоторые бросились навстречу колонне. Когда они приблизились на достаточное расстояние, стало ясно, что мутации не избежали только редкие исключения. Работяги делали все то же самое, что и до бунта, только теперь над ними верховодили те, кого можно считать врагами всего цивилизованного мира.
Едва ли к ним провели чистую воду, или улучшили поставку товаров в магазины. Скорее всего, они и теперь не знают вкус мяса, если только не хватанули кусок колбасы там, на площади, когда Сандеру исполнилось семьдесят. Тарас горько усмехнулся — вот же собачья жизнь… За которую они не то, чтобы цеплялись, нет. Скорее, с безразличием наблюдали за ее течением.
Но ведь была же любовь, были страдания и многое другое! Неужели ни одно из этих чувств не подвигло их на перемены? Тарас знал ответ лучше, чем некоторые.
Он совершил небольшое мысленное усилие, и вот уже сознание солдат, как из ведра в мешок, посыпалось в его распоряжение. Теперь все они приросли к колонне, подобно росткам, став ее частью. Но это было только начало пути к Городу, лишь его подступы.
Так Тарас обезвреживал всех тварей на пути. Попадались и стеноломы, и другие твари попроще, но в основном — люди-мутанты. Всех их Тарас подчинял и вёл за собой. Рабочие и другие редкие люди, попадавшиеся на пути, также подчинялись этому странному потоку. Они не очень понимают, что происходит, но чувствуют — это что-то значительное. Возможно, даже важнее, чем исчезновение купола.
Тарас с волнением осмотрел колонну. Ему вдруг стало страшно и весело. Не так уж и давно он убегал отсюда беспомощным человеком, бесполезным придатком к своим товарищам, а теперь возвращался чуть ли не богом. И вел за собой сотни, а вскоре уже и тысячи людей и тварей.
