Матвеев.
Маков отдал команду Минину прикрепить знамя 79-го стрелкового корпуса на крыше Рейхстага и выделил ему в помощь семь пехотинцев. Эта группа, прочесывая огнем автоматов проходы, забрасывая гранатами выходы из коридоров, бросилась вперед и достигли чердака. Там через слуховое окно бойцы выбрались на крышу и к башне прикрепили знамя, которое затем перенесли на скульптурную группу. Это были бойцы-добровольцы из 136-й артиллерийской бригады: Минин, Загитов, Бобров, Лисименко. На часах было 22.30–22.40 по местному времени.
Узнав об этом, Маков лично поднялся к знамени. И лишь затем по рации доложил о случившемся в штаб 79-го стрелкового корпуса. Свидетелем этого доклада был Неустроев, а принимал сообщение начальник политотдела армии Лисицын.
В то время в Рейхстаге было достаточно много советских подразделений. Там размещался НП Неустроева. С южного депутатского подъезда Давыдов в вестибюль Рейхстага ввел роту лейтенанта Гречишникова и взвод Кошкарбаева, а остальные свои подразделения расположил у подножия рейхстаговской стены фронтом на юг, откуда можно было ждать контратаки. На левом фланге находился батальон Самсонова, роты которого занимали оборону вдоль северной стены Рейхстага. Примерно в 24 часа (два часа ночи по московскому времени) в Рейхстаг вошли и другие подразделения Самсонова. Вместе с ними прибыла и группа майора Бондаря, которая до сих пор находилась в здании швейцарского посольства и оттуда вела наблюдение и по рации передавала сообщения в штаб корпуса. Поэтому именно Бондаря, как офицера штаба корпуса, Минин пригласил засвидетельствовать факт водружения первого знамени на крыше Рейхстага.
Но временное затишье в Рейхстаге вскоре закончилось. Уцелевшие немецкие солдаты, просачиваясь группами по известным только им ходам, начали вырываться наверх из подвалов здания. Завязались перестрелки, порой переходящие в рукопашные схватки. Разобраться, где свой, а где чужой, в такой обстановке было очень сложно. Пришлось отказаться от активных действий и ограничиться обороной уже захваченных помещений.
Далеко за полночь во время очередного затишья в Рейхстаг прибыл командир 756-го стрелкового полка полковник Ф.М. Зинченко. Он приказал Неустроеву доложить обстановку. Но больше всего полковника интересовало знамя Победы. При этом Неустроев честно доложил, что знамен на Рейхстаге много.
– Я спрашиваю, где знамя Военного совета армии под номером 5? Я же приказал начальнику разведки полка капитану Кондрашову, чтобы знамя шло в атаку с первой ротой! – возмущенно сказал Зинченко.
На поверку оказалось, что указанное знамя осталось в штабе полка, в «доме Гиммлера».
Зинченко немедленно позвонил начальнику штаба полка А.Г. Казакову и приказал незамедлительно организовать доставку знамени в Рейхстаг. Разведчики Егоров и Кантария выполнили эту задачу в промежуток между тремя-четырьмя часами ночи.
После этого Зинченко приказал установить это знамя на крыше Рейхстага. Егоров и Кантария направились для выполнения этой задачи, но минут через двадцать вернулись со знаменем назад.
– Там темно, у нас нет фонарика, и мы не нашли выход на крышу, – объяснил Егоров.
– Верховное Главнокомандование Вооруженных Сил СССР от имени Коммунистической партии и всего советского народа приказало нам водрузить Знамя Победы над Берлином. Этот исторический момент наступил, а вы не нашли выход на крышу! – гневно выкрикнул Зинченко.
Он приказал комбату Неустроеву обеспечить водружение Знамени Победы над Рейхстагом. Неустроев подозвал к себе Береста.
– Пойдешь вместе с разведчиками и на фронтоне, над парадным подъездом привяжешь Знамя, чтобы его видно было с площади и из «дома Гиммлера», – сказал он.
Берест, Егоров и Кантария снова пошли выполнять полученную задачу.
В начале 60-х годов А.П. Берест в редакцию «Комсомольской правды» (письмо тогда так и не было опубликовано) писал: «Передо мной командованием была поставлена задача возглавить и обеспечить водружение Знамени Победы. В стремительном броске мы ворвались в открывшийся проход центрального входа здания, двери которого были подорваны гранатой. В это время при моем участии знаменосцами товарищами Кантария с Егоровым было закреплено армейское знамя № 5 на одной из колонн центрального входа в рейхстаг в 14.30 дня 30 апреля».
Но Берест понимал, что знамя, закрепленное на колонне, – это совсем не то, что Красное Знамя Победы, реющее над Рейхстагом. И около 22 часов того же дня он приказывает командиру отделения Щербине отобрать десять бойцов для прикрытия при переносе знамени на фронтон. Об этом он также пишет в своем письме. По его утверждению, «товарищи Кантария и Егоров открепили знамя от колонны, и при поддержке огнем мы стали подниматься по винтовой лестнице. Но при этом оказалось, что вследствие артиллерийских обстрелов лестница в отдельных местах была разрушена, препятствие нам удалось миновать путем образования живой лестницы: становился я, на меня – товарищ Кантария, а на нас – товарищ Егоров. И в 22.50 наше советское Знамя Победы заколыхалось на фронтоне рейхстага».
Как позже выяснилось, лейтенант Берест не очень разбирался в расположении помещений Рейхстага. Он вывел Егорова и Кантарию на крышу Рейхстага, но не на ее западную сторону, видимую начальству со стороны Королевской площади, где уже развевался флаг, водруженный маковцами. Знамя Победы № 5 было установлено на совершенно противоположной, восточной стороне здания, где тоже над подъездом возвышался фронтон, над которым находилась конная скульптура рыцаря кайзера Вильгельма. С восточной стороны на Рейхстаг наступали части 5-й ударной армии генерала Берзарина, а огонь противника там был намного слабее. Поэтому к исходу 31 апреля, когда огонь вражеских снарядов смел с западной стороны многие доставленные сюда флаги, в том числе и тот, что водрузили маковцы, знамя Военного совета 3-й ударной армии осталось невредимым. Зинченко и его сопровождающие, в том числе Егоров и Кантария, ушли на КП полка в «дом Гиммлера». А за старшего в Рейхстаге оставался капитан Неустроев.
Сопротивление противника в самом Рейхстаге продолжалось. В четыре часа утра 1 мая Береста разбудил командир роты сержант Сьянов и сообщил, что немцы выбросили белый флаг и согласились на переговоры, но с офицером не ниже полковника. Но в Рейхстаге самым высшим чином был комбат – капитан Степан Неустроев – сухощавый и невысокий. Как вспоминает сам комбат, он побоялся, что при такой комплекции и росте немцы просто не поверят, что перед ними высокий чин Советской армии. Поэтому решили, что роль полковника сыграет лейтенант Алексей Берест – парень крепкий, живое воплощение «русского Ивана».
Наспех собрали группу парламентеров. На всех надели телогрейки без знаков различия. Сам Неустроев пошел с Берестом в качестве «адъютанта».
Разговор был короткий: Берест предложил немцам сложить оружие, гарантируя им жизнь. На это немецкий полковник заявил, что его подразделение значительно превосходит советских бойцов по численности и сдаться должны русские. «Тогда я в ультимативной форме обратил внимание на то, что данная беседа происходит не в Москве, а в Берлине, и я не за
