Зэйд стоит за двер'ю и слушает. Когда мы пошли на кухню он мне сказал што эти люди постояно гадят и говорят што это не от них дерьмом несет. Он говорит и никогда не обясняет што имеет ввиду. И ище он говорит што все нанимают силу штобы выяснять отношения на улице а у силы редко бывают собственые мозги. Он постучал по голове.
У ниво маленькая голова и лоб низкий и у ниво может немного места для мозгов но у ниво неглупый вид и вобщето он ничиво.
Май
Сестричка я молюсь штобы Аллах тебя хранил. Я молюсь штобы это письмо нашло тебя такую же как и другое. У меня снова новости. Я услышала от людей што моя подруга Монжу лежит в Дакке в больнице при медицинском коледже и она вотвот умрет. Я пошла к Лапушке и все об'яснила и она мне сказала иди к ней. Мать может посидеть с детьми часок. Но вместо этова она красит ногти на ногах постояно и выталкивает меня штобы я не мешала.
Сестричка как мне, расказать што я видела? Я не знаю как я пошла в больницу и искала ие. Никто на ние не был похож. Я спросила сестру и она мне показала в угол. Кровать прямо рядом со стеной и совсем нет места. Когда я подошла ближе от белья шел очень плохой запах. Я даже зажала нос рукой и рот и живот мне пригрозил. Я встала на колени перед кроватью и близко близко наклонилась. Я увидела Монжу. Только по правому глазу узнала. Левый глаз очень узкий и отуда течет. Щека и рот тают а уха нет какбутто ево собака откусила. Я начала шептать но сестра проходила мимо и сказала што надо орать. Она сичас очень плохо слышит. Я кричала Монжу! Монжу! Я больше не знала што говорить. Она сказала Господь послал им боль от которой я сичас умираю. У ние рот стал такой узкий што она не может кричать и громко говорить. Я была у ние петнацатъ минут. Она шептала а я кричала. Ие муж сделал это с сестрой и братом. Брат и сестра ие диржали и он вылил на них кислоту на лицо голову и тело. И сичас везде заражение и так ваняет што люди не могут подходить близко.
Она мне показала на пятно грязи на потолке как отпечаток пальца. Я увидела это. Она сказала не хочу штобы это было последнем што я вижу в жизни. Я ей сказала што все будет хорошо и што последним она увидит внука но я не смотрела тогда ей в глаза.
Я пришла домой и сидела немного с Самдой. Она точно самая щасливая. Я всегда хочу быть рядом с ней. Но мне нужно смотреть за детьми а малышка Дейзи тычит мне в щеку кулаком и трет носом об мой нос и я благодарю Аллаха за эту любовь ко мне наконец.
Назнин вернулась к столу и прочла, что написала. Теперь ничего смешного не увидела:
«Мужчины пишут листовки и суют их под двери».
Голова распухла — вот-вот взорвется. Дети, Шану, сестра, стирка, готовка, шитье, нервотрепка. Все это занимает много места, и мысли кружатся так назойливо и разлетаются так легко, как туча мух над помойкой.
Решила начать письмо снова. На этом письме напишет список покупок. Перевернула листок. Ни о чем не думая, начала писать. Небрежное что-то, скомкала листок, разорвала. Все ложь. Она не влюбилась. Она ничего не сделала.
Взяла новый листок, приготовилась писать. За дверью раздались шаги. Работал телевизор, и шаги могли ей послышаться. Если постучат, придется открывать. Снаружи могут услышать телевизор. От миссис Ислам можно спрятаться утром. За дверью послышался пронзительный голос старухи, и Назнин на цыпочках прокралась в постель и забралась под одеяло. Если сыновья взломают дверь, она притворится спящей. Но за дверью стало тихо — ушли.
Назнин записала суммы на чистом листе. Последний платеж сто фунтов, предыдущий восемьдесят пять, шесть раз по семьдесят пять и четыре — пять раз по пятьдесят. Сколько Шану занял денег? Сколько они еще будут выплачивать? Если в неделю платить по сто фунтов, то Назнин ничего не сможет отложить, даже если станет работать по ночам.
Пришла Биби и заглянула к ней в записи:
— Мама, что ты делаешь?
Назнин постаралась не хмуриться и ответить беззаботным голосом. Треплет нервы нервотрепка.
— Ничего, в магазин собираюсь. Покажи-ка мне свое горло.
Она слегка нажала на горло Биби с каждой стороны, проверяя на припухлости и одновременно поглаживая.
— Мне уже целую неделю лучше.
— Да, тебе точно лучше.
Биби из-за ангины не ходит в школу. Назнин отвела ее к доктору Азаду. Кресло у него с последнего посещения стало больше. Наверное, он сейчас ногами начнет болтать, подумала она, но доктор Азад был, по обыкновению, корректен.
— Скажи «ааа», — велел он Биби.
Поставил диагноз, на компьютере выписал рецепт. Биби рассматривала снежные игрушки-бури. Они выстроились в ряд с краю стола, переливаясь всеми цветами радуги. Выстроились по цвету, начиная от прозрачного до маленького черного купола над замерзшим зимним садом. Доктор Азад взял одну и протянул Биби. Биби расправила ладонь и заглянула в маленькую салатную башенку внутри.
— Нет, нет, надо встряхнуть.
Доктор Азад рассказал, что купил ее в Париже. Они смотрели, как кружится снег внутри и как постепенно мирно оседает на дно.
— Вот так. — Доктор поставил игрушку на место. — Так же и в жизни. Запомни, что так и в жизни.
— Почему? — спросила Биби, удивленная его словами. С трудом сглотнула.
Доктор Азад взял еще одну бурю и встряхнул.
— Если ты сильная, то выстоишь бурю. Видишь? Начинается буря, ничего не видно. Но все, что прочно на земле, стоит и ждет, когда она стихнет. Видишь?
Биби кивнула так медленно, словно боялась трясти головой.
— А ты знаешь, что надо сделать, чтобы стоять прочно?
И так же медленно Биби отрицательно покачала головой.
— Тогда не могла бы ты мне подсказать, как это делается?
Они вышли от доктора, и в приемной Назнин увидела Тарика. Он прислонился к доске для объявлений и засунул руки в карманы, хотя вокруг было много свободных стульев. Веки его отяжелели, волосы приплюснулись от грязи. Он весь как-то обмяк, словно из него вынули все кости. Назнин остановилась было с ним поговорить. Он уронил голову на грудь, и Назнин решила уйти, потому что не сможет смотреть ему в глаза.
Каждое утро одно и то же. Назнин открывает глаза рядом с большим черным шкафом, и каждый раз первое ощущение — легкость во всем теле. И первая мысль — что этот день наконец настал. С трудом вспоминает, какой день, в чем его важность, и понимает, что этот похож на остальные. Сегодня утром, еще не поднявшись с постели, она провела рукой по гладкой лакированной двери шкафа. Ни царапинки. Пятнадцать лет его ненавидит, а ему хоть бы что.
Шану заерзал и положил ей руку на живот. Она посмотрела на эту хлипкую конечность, на два красных прыща около локтя. Подложила свою руку под его, и во сне он сжал ее.
И снова ощущение. Что сегодня именно тот самый день. Глаза закрыты, в животе разливается приятное тепло.
Шану захрапел. Два длинных тяжелых храпа, как у глохнущего мотора.
Назнин освободила руку, перевернулась на бок, подтянула колени и просунула между ними кулак. Нет, сегодня не тот самый день, вернулось напряжение в груди, которое не оставляет вот уже много недель. Она набрала побольше воздуха и приготовилась громко выкрикнуть — что-то очень важное, на уровне вопроса жизни и смерти, — но и комок воздуха, и крик застряли в груди. Им никогда не выйти наружу. И это ощущение вечно.
Все это из-за войны листовок.
Все это из-за миссис Ислам.
Все это потому, что до сих пор не рассказала Разии.
Все это из-за Хасины.
Все это из-за того, что сбережения не увеличиваются.
Все это из-за девочек, которые не хотят ехать домой.
Села и посмотрела на часы.
— Все это из-за меня, — сказал Карим.
— Что?
Он приложил палец к губам. Его волосы, хохолок колышутся игриво, хотя сквозняка в комнате нет.
— Это все из-за меня, — прошептал он.
Закрыла глаза, но он не уходит. Пальцами ласкает ее лицо. Чтобы вытеснить его из сознания, пришлось встать с постели и начать новый день.
В войне листовками участники сменили тактику, теперь листовки разбрасывали по ночам. Наутро в квартале все тихо. И когда Шану уже почистил зубы, вышел из ванной и обнаружил под дверью листовку от «Бенгальских тигров», во всех трехстах тринадцати квартирах раздался его гневный голос.
— Какой остолоп, — взревел он, — какой остолоп это написал?
Он помахал листовкой в воздухе и пронзил взглядом каждый угол в квартире.
Биби глянула назад, почти не повернув головы. Шахана ела кукурузные хлопья. Она перебирала кнопочками на панели радио.
— Выключи его, — завопил Шану.
От полученного шока заплясал подбородок с ямочкой.
Он начал читать листовку:
— «Не забудьте отблагодарить Аллаха за наших братьев, которые стали шахидами и умерли, защищая своих братьев».
