Вопрошатель не почувствовал смены настроения в зале.
— Я вам сейчас кое-что прочту.
Он пошарил по карманам своего жилета, который не снимал, несмотря на жару. По-видимому, жилет у него, как передвижной кабинет. Подкладка из того же материала, что и ластовица на кальсонах Шану. На внутренней стороне целые гроздья карманов.
Он начал читать:
— «В последние несколько лет перед началом третьего тысячелетия только одно преступление против человечества несравнимо с остальными по размаху, жестокости и тому, что еще впереди. Это американские санкции против двадцатимиллионного населения Ирака».
— Но мы-то что можем сделать? — раздался голос позади Назнин. — Как мы будем сражаться с американцами?
Кариму у стены было явно очень уютно. Он прощупал пальцами свою щеку. Назнин вспомнила родинку и вздрогнула.
— Сначала давайте разберемся с теми, кто у нас на пороге стоит, — крикнул кто-то с задних рядов.
— Мы знаем, что означает «Львиные сердца». Девушки в бурках встали вместе и вместе же объявили:
— Нас обзывают. Мы хотим, чтобы они это прекратили.
— Дайте мне закончить, дайте мне закончить — повторял Вопрошатель. — «ООН тоже участвует в этом геноциде, его участие поддерживается угрозой военного насилия, и если все человечество не в силах этому противостоять, то жестокость, террор и человеческое горе в новом тысячелетии превзойдут все, что мы уже успели испытать». Это заявил бывший Генеральный прокурор США[61]. Новое тысячелетие уже наступило.
— Если ты защищаешь жестокость, то я пересмотрю обещания, данные мной Аллаху.
Назнин обернулась и увидела черного человека, он поднялся с места. Он снял тюбетейку и прижал ее к широченной груди.
— Вероотступник! — выкрикнул кто-то.
— Кого это вы называете вероотступником?
Голова у него вылеплена очень искусно, черная, как чугунная сковородка. В своем белом наряде он похож на короля.
— Я не вероотступник, — буркнул он.
— Братья, — сказал Вопрошатель, — давайте будем держать себя в руках.
— И сестры, — разом поднялись девушки в бурках.
Вопрошатель уставился на них:
— Коран повелевает нам существовать отдельно друг от друга. Сестры. И вообще, что вы здесь делаете?
В знак протеста они продолжали стоять.
— А еще здесь есть квакеры поблизости, — сказал черный человек и сел на место.
Назнин перестала слушать, что говорят на сцене. Она посмотрела на запястья, на зелено-голубые вены, приподнимающие кожу, на веснушки, рассыпанные между сухожилиями. До нее то и дело долетали слова, как мотыльки в сумерках, мелькнет — и вот уже нет его, вроде и не обращаешь внимания, но замечаешь. Она сложила руки. Вот бы сейчас оказаться в квартире — Карим читает журнал, она шьет. Он ходит по квартире, наполняет ее собой. Он ходит по квартире так, будто учится ее собой наполнять. С каждым разом его присутствие чувствуется сильнее.
Вдруг Назнин подумала, что о своих мыслях там он может рассказать здесь, в зале. И снова вслушалась.
Обсуждали Олдем, надо ли отправлять на север своих представителей. Секретарь присел на сцене и пристроил планшетик на колене. Он записывал реплики и жевал колпачок. Карим и Вопрошатель стояли по разные стороны от Секретаря, и каждый пытался взять на себя роль главного.
Поднялся музыкант. На нем черная обтягивающая футболка с серебряной надписью на груди и черные кожаные перчатки с обрезанными пальцами.
— Давайте купим звуковую систему, тогда народ к нам повалит. Ходил я на тусовки к диджею Куши и Эм Си Манаку. Ну и толпищи там собираются! И в основном — белые. Блин, клево так было.
Вопрошатель махнул рукой:
— Это демонстрация, а не дискотека.
— Да, но и на демонстрации тоже народу надо побольше.
Карим кивнул:
— Точно. Господи. Народу побольше.
И он продолжительно закивал головой, словно по-другому невозможно изобразить всю полноту его согласия.
— Братья, — взял слово Вопрошатель, — хотим ли мы…
— И сестры, — добавили девушки в бурках.
— Братья, — повторил Вопрошатель. — Хотим ли мы превращать наши действия в карнавал? Хотим ли мы, чтобы белые ребята пришли на дискотеку?
Слово взял черный человек:
— Когда я был в твоем возрасте, черные ребята ходили в клубы для черных, а белые ребята ходили в клубы для белых. Интересно посмотреть теперь на тех и других вместе. — И он повернулся к музыканту: — Будете бангру играть?
— Не, не. Бангру? — изумился музыкант. — Мы с бангрой иначе, сечешь? Немного рага добавили. Мы, эта, играем бангл[62]. И джангл. Сечешь?
— Мы что, говорим про клубы? И про дискотеки? — спросил Вопрошатель. Его сейчас только тронь.
— А почему бы и нет, давайте поговорим, — снова подскочил музыкант.
Реакция последовала неоднозначная. Те, кто был согласен, решили тут же обсудить это с соседями. Те, кто не был согласен, решили немедленно обсудить с соседями, что обсуждать это не надо.
— Братья, — начал Вопрошатель, но никто не обратил на него внимания.
— Братья и сестры, — начал Карим, и девушки в бурках зашикали на окружающих, чтобы помолчали и послушали Карима. — Братья и сестры, давайте выслушаем все ваши предложения. Поднимайте руки и вставайте по очереди.
Карим вызывал по очереди и каждого слушал так, что человек говорил, чувствуя великую важность своих слов. Вопрошатель яростно ворошил свои бумаги и качал головой. Он перебрал весь свой переносной кабинет в жилете и почистил ногти. Пока Карим подбадривал выступающих нечленораздельными возгласами удивления, его соперник принялся выдавливать прыщ возле рта. Когда Карим закончил, публика сидела довольная и спокойная, а прыщ ярко пылал на лице.
Затем Карим произнес короткую речь, подводя итоги. Мыслить глобально, действовать локально, говорил он. Официальные письма поддержки будут разосланы во все уммы в мире, и в Олдем, и в Ирак. Ответственность за это на себя возьмет Комитет. Все листовки с нынешнего дня будут проходить в Комитете тщательную проверку. Он попросил всех, кто с этим не согласен, поднять руку. Все сидели молча. Вопрошатель сложил руки на груди, ладони в подмышки. Собрание, на этом окончено, объявил Карим.
Назнин поднялась и быстро пошла к выходу, не глядя по сторонам. Всю дорогу домой сдерживалась, чтобы не броситься бежать. Очутившись дома, ждала возле двери, чтобы открыть Кариму прежде, чем он постучит.
Он поцеловал ее в губы и отвел в ванную. Раздевайся, велел он, и ложись на кровать. Вышел. Она переоделась в ночную рубашку и легла в постель. Смотрела в окно на кусок голубого неба и заплатку белого облака. Натянула покрывало повыше и закрыла глаза. Как же хочется спать. Бодрствовать еще пару секунд выше ее сил. Она заболела, ей нужен отдых. Жар, ее лихорадит. Уткнулась лицом в подушку и застонала, и когда он поцеловал ее в шею, снова застонала.
Глава четырнадцатая
Прожив в Лондоне тридцать с лишком лет, Шану решил, что настало время посмотреть достопримечательности.
— Я видел только здание парламента. И то в семьдесят девятом году.
Возник целый проект. Закупалось оборудование. Шли приготовления. Шану купил шорты чуть ниже колена. Он примерил их, затем рассовал по многочисленным карманам компас, путеводитель, бинокль, бутылку воды, карты и два одноразовых фотоаппарата. В результате шорты опустились до середины голени. Он купил бейсболку, надел ее и ходил по квартире, то поднимая, то опуская козырек, вертя его из стороны в сторону. Кошелек на поясе держал шорты на талии, не давая им упасть до щиколоток. Он составил список туристических мест и разработал систему звездочек, чтобы оценивать историческую значимость, «развлекательный» момент, как он выражался, и денежные затраты. Девочки отлично проведут время. Об этом их заранее предупредили.
Жарким субботним утром ближе к концу июля проект принес первые плоды.
— Провел здесь большую часть жизни, — сказал Шану, — а за пределы двух-трех улиц так и не выехал.
Шану выглянул в окно на угрюмые краски Бетнал-Грин-роуд.
— Всю жизнь здесь я сражался, сражался и так и не нашел времени поднять голову и посмотреть вокруг.
Они на втором этаже автобуса на передних сиденьях. Шану рядом с Назнин, а Шахана и Биби через проход. Назнин скрестила лодыжки и подтянула ноги под сиденье, чтобы не упираться в два целлофановых пакета с обедом.
— Ты провоняешь весь автобус, — сказала ей дома Шахана, — я с тобой рядом не сяду.
Но в автобусе не стала прятаться.
— Понимаешь, — сказал Шану, — когда у тебя целая куча времени впереди, чтобы осмотреть достопримечательности, ты их не осматриваешь. Теперь мы собираемся домой, и во мне проснулся турист.
И он напялил темные очки. Они тоже входили в список оборудования.
