него твои волосы. Светлые и рыжеватые. Как пшеница на закате.
Мир пошатнулся снова, сильнее. Еще сильнее.
Феликс! Предатель!
Он мертв, Чонса. Куда сон, туда и ночь, Чонса. Страшный сон, забудь и живи, Чонса…
Зачем он так с ней? Волчишка, как же…
Радость старика.
– Чёртов… чёртов лицемер!
Он жив! Её дитя, её мальчик…
Чонса всего на миг прикрыла глаза, чтобы не ослепнуть от яркости обрушившихся на неё эмоций, и вдруг резко потемнело. Данте едва успел подхватить её лишившееся чувств тело.
Во всем был виноват Джолант.
Чертов Джолант Лорка. Проклятый Джолант Бастард Мэлруд. Долбаный калека Джо Колючка, Джо Одноножка!
Пустая камера. Одурманенные стражи. И он, дурак дураком, держащий в руках собачий ошейник, который Чонса носила вместо браслета. Ну что же это за украшение для девушки? А ведь он хотел тогда, в Йорфе, подарить ей браслет из янтарных бусин, даже купил его, да так и проносил в сумке, пока та не сгинула в водах Танной.
Ошейник… Как она назвала того лохматого пса? Орешек? Он смотрел издалека за тем, как девушка бросает щенку палку, он приносит, и Чонса чешет его за ушами и смеется. Тогда он хотел к ним присоединиться, но не стал. Столько упущенных возможностей и шансов на сближение! Но разве мог он? С малефикой… Да и что бросать собаке? Свой костыль? То-то Чонса бы посмеялась своим противным скрежещущим смехом.
Как же невыносимо болела нога. Вроде проходило время, боль должна была стать меньше, но она зрела вместе с этой черной дырой в груди, становилась больше и ощутимей с каждым часом… Злость – плохая пилюля от боли. Ярость ненадолго глушит тебя, и оставляет одного, совсем одного в пустой камере, с одурманенными стражами, с браслетом в руках, который еще хранит соль её кожи.
– Какого чёрта?
Дело было вот как: Чонса хотела навредить человеку. Черт с тем, что этим человеком был Гвидо, будь это даже незнакомец – она не имела права. Никто не имеет права убивать других, не в мире Джоланта Лорки. Именно для защиты невинных и слабых от малефеция, таких, как Джо, растили с желторотства. Остановить зло. Не дать ему перерасти во что-то более страшное и уродливое. Сделать больно, если надо! Удар в висок, удар по оголенной коже. Чонса заслужила это.
Он мог и вовсе её убить! Да даже должен был это сделать! Но не смог бы.
Боже, как она кричала. Ключник чувствовал себя так паршиво, даже зная всё это. И едва ли не плакал в подземельях, виновато обнимая Чонсу… Но уходя, Джо закрыл за собой дверь. Так ведь? Черт, да даже если нет! Он точно, абсолютно точно не трогал дверь этого монстра, ручной зверушки Гвидо!
О, Гвидо!
– Гвидо, – прошипел Джо, резко развернулся и пошел вверх, расталкивая локтями набежавшую стражу.
Он нашел Гвидо в своем кабинете, где все случилось, за расстеленной на столе картой. В огромных окнах лежал Сантацио, как на ладони, и словно текущая кровь, огоньки факелов разбегались по мелким улицам. Это стража Гвидо высыпала из его лечебницы и разбежалась во все стороны, стуча в двери спящих в поисках пропажи. Рядом с медиком стоял уже знакомый шорец-капитан в синих одеждах и украшенном шлеме, тройка его крепких солдат во всеоружии ждали команд, глаза у всех были внимательные, блестели, как ножи из темной стали.
Плевать.
– Гвидо! – произнес Джо, нависая над фигурой растерянного медика.
Это Гвидо был виноват!
Если бы он не схватил их так…
Если бы не сунул Чонсу в подземелья, как преступницу…
Если бы только он объяснил ей все сразу! Тогда она была бы здесь. Была бы с ним!
– Гвидо! – закричал, хватая его за грудки.
Но что он мог сделать? Джо Колючка, Калека-Одноножка.
Унизительно – не капитан во всеоружии и не троица обученных солдат, а собственный брат, щуплый медик на голову ниже, пнул его под колено больной ноги, толкнул, легко подставил подножку – и великий, мать его, Джолант Мэлруд полетел вверх тормашками. Унизительно. Унизительно! Кому нужен такой убогий? Чонсе? Вот еще. То-то она и ушла. С этим монстром…
– Оставьте нас, – процедил Гвидо, но никто его не послушал, наслаждаясь зрелищем корчащегося на полу калеки, и тогда он закричал, срываясь в высокий визг: – Оставьте нас!
И повторил на шорском. Джо наконец справился с болью и неловко сел, зыркнул на уходящих зло, яростно, но так и остался на полу, взъерошенный и взвинченный. Гвидо присел рядом с ним на корточки, заглянул в бледное лицо. Чёрные глаза Джо лихорадочно блестели, зрачков не видно.
– Мне сразу надо было догадаться. Ты влюбился, да?
Что?!
– Нет!
Как мог он? В неё?!
– Она – проклятая ведьма!
– Ты всегда был падок на убогих. Я знаю. Ты же всегда защищал меня, помнишь?
В Джо клокотало столько злости, что она травила его. Как у больного путаются мысли, как на смертном одре события прошлого кажутся томной сказкой, так чувства Джоланта сплелись в тугой клубок ядовитых змей, и каждая из них жалила его, доводила до бешенства. Любовь?! Вот еще! Эта ведьма!.. Эта проклятая ведьма! Она никогда не слушала его, никогда не верила ему, только издевалась, не смогла даже посидеть на месте! От неё не требовалось многого, но она даже этого не сделала, а ведь он просил! Мягко, настойчиво, не приказывал – просил! Черт возьми, разве не понимает она, что на кону?
Джолант подумал с ледяной злостью, раз ты не хочешь быть со мной, я убью тебя. Так будет безопасно для мира. Не хватало еще одной бешеной суки в нем, и без того полном чудовищ и оживших ночных кошмаров.
Он процедил сквозь сжатые зубы:
– Я сам отрублю этой ведьме её тупую бабью башку и насажу на кол!
Гвидо хохотнул, хлопнув себя по коленям.
– На свой? Она так и не дала тебе?
– На свой?
– Руби сказала, что ты отказал ей в спальне…
Джо непонимающе моргнул. Смежил губы, с которых были готовы сорваться новые ругательства – и постыдно покраснел. Гвидо засмеялся громче и покачал головой:
– Эх, ты ведешь себя как подросток, Джолант. – Медик положил ладонь на его плечо, помог подняться и кратко, сердечно обнял. – Соберись. Она сбежала, но её поймают. А если не поймают – она придет сама. Малефикам и раньше не было места среди людей, теперь – подавно. Успокойся.
– Успокоиться?! Разве не ты говорил мне о том, как она важна?! И с ней сбежал этот… зверь!
Голос медика зазвучал грустно:
