На обгорелых нарах было расстелено старое одеяло, на котором лежал скрюченный командир и громко стонал. Рядом стоял майор Барсуков.
– Константин Викторович, что с командиром? – спросил Иван, остановившись рядом с нарами.
– Камнем ему прямо между ног попали. Он от боли вырубился. – Журба скривился, представив, какую боль испытал полковник.
– Надо на пятках попрыгать, легче будет, – посоветовал подошедший Серков.
– Ты сам за него попрыгай, – строгим голосом рекомендовал майор Барсуков. – Он от боли разогнуться не может. Мы его на руках скрюченного несли. Куда ему прыгать?
Видя, что ничем не могут помочь страдающему командиру, бойцы пошли дальше искать свободные места. Наконец найдя, где можно присесть, Иван расслабленно откинулся назад. Рука, в которую попали камнем, болела уже не так сильно, на нее в принципе можно было не обращать внимания. Лежа на спине и смотря вверх, он думал: есть все-таки что-то вроде судьбы. Сегодня сколько раз рисковал и ему везло, беда обходила стороной. Тьфу-тьфу, сплюнул он. Все же удача любит смелых, вспомнил поговорку Журба. Он понемногу начал отключаться, засыпая.
– Вставай! Подъем! Строиться! – тряс его за колено Степаненко.
Иван с трудом разлепил глаза и, кряхтя, поднялся. Боль была во всем теле. Взяв в руку щит, пошел строиться. Они опять шли вперед, снова камни, короткая рукопашная и снова откатываются назад, забирая раненных. Рядом с Журбой, поддерживая под руки, двое срочников провели Кольницкого, прыгающего на одной ноге.
– Что с ногой? – спросил Иван, опираясь на щит.
– Камень, – односложно ответил раненый товарищ.
– Перелома хоть нет?
– Вроде нет. Пальцы шевелятся.
– Пацаны, отведите его к «скорой». Пускай врачи посмотрят, – попросил Журба вэвэшников.
Опять раз за разом слышалась команда: «Становись! Вперед!». И снова шеренги шли в бой, медленно и неуклонно продвигаясь к цели – сцене майдана. Бойцы бы ли уже полностью вымотаны, еле-еле держались на ногах, качаясь от усталости. Только что Ахтыркин и двое бойцов возле него заснули прямо в строю, все остановились. Разбудили их камни, летящие с пылающей баррикады, приводя бойцов в чувство. Быстро сориентировавшись, в какую ситуацию они попали, спецназовцы заскочили назад в начавший отходить строй. Человеческая жестокость достигла своих пределов. Если двум противоборствующим сторонам удавалось сцепиться в рукопашной, здесь слова «пощада» и «жалость» отсутствовали. Люди воя, крича и плача – рубали, били, рвали друг друга с яростной ненавистью обреченных. После таких рукопашных схваток противники расходились, унося раненых окровавленных товарищей. Правда, до рукопашной дело доходило не часто. Наступающих милиционеров обороняющиеся забрасывали камнями, взрывпакетами, остро заточенными кусками арматуры и бутылками с зажигательной смесью. Умело прикрываясь щитами, отходили на новые позиции, поджигая перед правоохранителями облитые бензином покрышки и другой мусор, что может гореть. Стена жаркого, воющего огня моментально разделяла двух ненавидящих друг друга противников, и силовики откатывались назад.
Наступал рассвет. Все подернулось молочной дымкой, а предметы приобрели некоторую размытость. Как тени у реки Стикс, ожидающие Харона, бродили бойцы, выплывая и снова пропадая в туманной мгле. Уже не было слышно веселого смеха и шуток, все равнодушные, с восковыми лицами, со следами копоти и грязи. Они спали где придется, не обращая внимания на грязь и холод, усталость валила с ног, сил не было, держались на одной воле.
Командир стоял в центре выстроенных буквой «П» остатков своего подразделения. Правда, строем это можно было назвать с большой натяжкой: бойцы стояли не в шеренгах, а как придется, словно монументы – неподвижные, черные, постаревшие. Откуда эта сила духа в них, он не понимал. Голодные, вымотанные и выжатые, они раз за разом, выполняя приказ, шли вперед на майдан, немного отодвигая границы баррикад – ценой ран и увечий, откатывались назад. Сил продвинуться дальше вперед у них уже не было. Их давно должны были сменить, но свежих сил не было. Автобусы с подмогой, остановленные властной рукой генералов, не спешили в Киев, поэтому свою кровь приходилось лить тем, кто был сейчас здесь.
– Сейчас звонил министр Захарченко, просил дожать эту клоаку, потому что Президент согласился на перемирие. Сейчас идем на майдан и жмем до конца!
Бойцы встретили слова командира молчаливым согласием и ударами палок по щитам.
– Тогда становись! – отдал команду полковник. Молча «Беркут» и вэвэшники становились в боевые порядки.
– Стоять! Стоять! – донеслись сначала выкрики, а потом из серой мглы появился человек в генеральской форме.
– Отставить, я сказал! Людей по местам! Командиры ко мне! – раздавал он указания налево и направо. Командиры, выполняя приказы, выводили из шеренг своих людей.
– Не успели, – громко, разочарованным голосом проговорил Ахтыркин, размазывая рукой сажу под глазами.
Обреченно опустив голову, полковник сказал:
– Разойдись! Находимся на старом месте.
Хромая, пошел к стоящему недалеко генералу. Милиционеры расходились и каждый искал себе место, где можно вздремнуть. Больше чем спать, хотелось есть. Последний раз они ели вчера утром, перед тем, как все началось, а потом было не до того, перехватывали на ходу печенье, запивая водой. Живот у Ивана призывно заурчал, требуя пищи.
– Товарищ полковник! – бросился в след уходящему командиру боец. Переступающий валяющийся под ногами мусор, полковник остановился и повернул голову на голос.
– Командир, разрешите, я Степаненко возьму, сходим в Октябрьский дворец?
Видя недоумение в глазах полковника, Иван поспешил пояснить:
– Я там продуктовый склад майдановцев видел, когда воду искал, может что-то осталось.
Командир утвердительно кивнул головой, давая свое согласие.
Довольный, Иван шел, согнувшись под тяжестью полиэтиленового мешка, в котором, радуя слух, позвякивали банки. В левой руке он нес пятилитровую баклажку с водой. Сзади с таким же мешком топал довольный Степаненко. Вылазка за продуктами оказалась удачной. На так называемой кухне, в которую протестующие переоборудовали одну из комнат старинного здания, нашлись банки с домашней консервацией, тушенкой, посылаемой из далеких деревень Западной Украины своим освободителям, хлеб, масло, печенье, даже несколько пачек шоколадного масла иностранного производства, его они брать побоялись, все-таки слухи про добавки в еду храбрым майдановцам могут быть не беспочвенные. Все это добро они собрали в валяющиеся тут же полиэтиленовые мешки и, прихватив с собой воды, поспешили обратно к своим товарищам. Здесь их уже встречали с нетерпением голодные милиционеры. Быстро накрыв стол на валяющихся ящиках, они вскрывали банки. Намазывали на хлеб толстым слоем жирную свиную тушенку, накладывая сверху кусочки мяса, и закусывали это изобилие маринованными патиссонами и помидорами.
– Пацаны, идите, перекусите, – позвал Иван вэвэшников, видя, какими голодными глазами они смотрят на раннее пиршество «Беркута». Голодных солдат два раза звать не пришлось. Через несколько минут они, довольные, засовывали в рот огромные бутерброды. К столу подошел мрачный командир.
– Ну, что сказали, командир? – посыпались вопросы.
– Все, отвоевались. Перемирие.
Эти слова, как гром среди ясного неба, всем испортили настроение. Слово «перемирие» они уже слышали не раз и знали, какое значение оно имеет для них.
– Товарищ полковник, держите бутерброд, – предложил чумазый Красилюк, протягивая командиру хлеб с тушенкой.
– Спасибо, Виталик, – поблагодарил полковник, беря бутерброд. Все замолчали, усиленно жуя дары западенцев, расстроенные известием о перемирии. Ведь они так надеялись сегодня закончить майдан и с чувством выполненного долга уехать домой.
– А что у вас бензином воняет? – полюбопытствовал командир, принюхиваясь.
– Ага, я тоже уже давно заметил, – поддержал его Логвиненко, усиленно нюхая воздух возле одного из деревянных ящиков, на которых был накрыт стол. Он снял банки, стоящие на фанерном листе, и поднял его. В ящике аккуратными рядами стояли бутылки с «коктейлями Молотова».
– Вот это сюрприз! – воскликнул Иван.
– Уберите его отсюда, пусть не воняет, – распорядился командир. Ящик оттащили немного в сторону и продолжили ранний завтрак.
После сытной еды бойцов разморило и они искали, где можно прилечь. Некоторые особо тщеславные давали интервью бродившим здесь корреспондентам, снимающим шокирующие кадры противостояния. Спрятав от любопытных глаз лицо под маской, Иван завалился около мирно храпящего Худякова и моментально вырубился.
В автобусе было жарко, накочегарили так, что сидели в свитерах, а горячие парни – в футболках. Вчера водилы заправили баки под завязку, поэтому соляру сильно не экономили. Иван сидел около дверей, уже давно сильно хотелось в туалет, но выходить на улицу, где сырой ветер гнал черные хлопья сажи от горящих на майдане покрышек, очень не хотелось. Через час естественные надобности взяли верх над нежеланием выходить на улицу и Иван, крикнув: – Если что я в туалете, – быстро, чтобы не запустить морозный воздух в автобус, выскочил на улицу. Двери за спиной закрылись, отрезая от тепла и комфорта. В спину ударил порыв ветра, как бы поторапливая. Со стороны майдана постоянно бухало и были видны вспышки разрывов. Иван быстро добежал до биотуалета. Дверей на нем не было, их оторвали активисты майдана, укрепляя свои баррикады, еще удивительно, что туалет не уволокли. По-быстрому справившись, Журба побежал назад к автобусу, кутаясь в засаленный, прожженный бушлат, стараясь сохранить остатки тепла. Подбегая к автобусу, он увидел, как из машины командира вылез боец.
