Значит, французский штаб получает данные от местных предателей; Хорнблауэр и сам бы мог об этом догадаться, но лучше уж знать наверняка.
— Конечно, они столь же бесполезны, как и русские, — продолжал Хорнблауэр успокаивающе, — надеюсь, ваш император не встретил сильного сопротивления?
— Смоленск в наших руках и император движется на Москву. Наша задача — занять Санкт-Петербург.
— Но, очевидно, форсирование Двины будет представлять трудности?
Жюсси пожал плечами в свете лампы.
— Не думаю. Смелое движение через устье реки и русские вынуждены будут отступить, когда их обойдут с фланга.
Значит, вот чем занимался Жюсси: поиском удобного участка берега для высадки французских войск на занятую русскими сторону устья реки.
— Дерзкий ход, сэр, как раз в традициях Французской армии. Без сомнения, у вас есть подходящие суда, чтобы перевезти войска?
— Несколько дюжин барж и барок. Мы захватили их в Митау прежде, чем русские успели их уничтожить.
Жюсси вдруг замолчал, очевидно обеспокоенный тем, как много он рассказал.
— Русские всегда так неповоротливы, — проговорил Хорнблауэр тоном абсолютного согласия, — решительная атака, основанная на вашем замечательном плане, безусловно, не оставит им никаких шансов удержать эту позицию. Но извините ли вы меня сэр, если я буду вынужден вернуться к исполнению своих обязанностей?
Не было никаких шансов, что из Жюсси удастся выудить еще что-нибудь — по крайней мере, сейчас. Но по крайней мере, ему удалось узнать жизненно важную информацию о том, что в руках французов находится целая флотилия барок, которые русские не сочли нужным или просто не смогли затопить, а теперь французы собираются атаковать их прямо через устье. Внешне изображая полное безразличие, Хорнблауэр все же надеялся, что позже ему еще удастся разговорить Жюсси. Француз поклонился и Хорнблауэр повернулся к Маунду.
— Мы возвращаемся к эскадре, — сказал он.
Маунд отдал приказы, после исполнения которых «Гарви» лег бейдевинд на правом галсе — пленные французы испуганно присели, когда тяжелый грота-гик пронесся у них над головами; бросаясь к парусам матросы натыкались на них. Пока Жюсси и Хорнблауэр беседовали, двое из пленных оторвали рукав от рубахи раненного и перебинтовали ему руку. Теперь они сидели на корточках под бортом, у самого шпигата, а «Гарви» медленно возвращался туда, где стоял на якоре «Несравненный».
Глава 18
— Весла, — негромко скомандовал Браун и команда барки перестала грести, — баковый!
Гребец, сидящий на баке втащил свое весло в шлюпку и схватил отпорный крюк, а Браун аккуратно подвёл барку к пирсу, мимо которого неспешно катила свои воды Двина. Толпа любопытных рижан наблюдала за маневром; теперь они уставились на Хорнблауэра, который взбирался вверх по каменным ступеням, на его эполеты, орденскую звезду и шпагу — все это ярко блестело в солнечных лучах. За длинным рядом пакгаузов, выстроившихся вдоль пирса, виднелась широкая площадь, со всех сторон окруженная средневековыми домами под острыми крышами, но у него не было возможности отвлекаться на то, чтобы повнимательнее осмотреть Ригу. Как обычно, для его встречи был выстроен почетный караул с офицером во главе, а позади караула виднелась массивная фигура губернатора, генерала Эссена.
— Добро пожаловать в город, сэр, — начал Эссен. Он был остзейским немцем, потомком рыцарей-меченосцев, которые завоевали Ливонию много веков назад и французский язык, на котором он говорил, немного напоминал то взрывное наречие, на котором изъясняются в Эльзасе.
Их ожидал открытый экипаж, запряженный двумя кровными лошадьми, которые нетерпеливо переступали на месте. Губернатор помог забраться Хорнблауэру и последовал за гостем.
— Проехать придется совсем немного, — продолжал он, — но мы используем эту возможность, чтобы люди смогли нас увидеть.
Экипаж ужасно трясся и подпрыгивал на мощёных булыжником улицах; Хорнблауэру пришлось дважды подхватывать и поправлять свою треуголку — она все время норовила съехать с его головы, тем не менее, пока они продвигались по улицам, полным народа, который с интересом глазел на процессию, он старался сидеть ровно и выглядеть бесстрастным. Не было ничего плохого в том, что жители осажденного города увидят британского офицера в полной форме — его присутствие послужит доказательством, что Рига не одинока в час тяжких испытаний.
— Рыцарский Дом, — пояснил Эссен и возница остановил лошадей у аккуратного старого здания, перед фасадом которого стояла цепочка часовых.
Их ждал торжественный прием: офицеры в мундирах, несколько гражданских в черном и много-много женщин в блестящих платьях. Нескольких офицеров Хорнблауэр уже встречал сегодня утром в устье Двины; подошел Эссен, чтобы представить наиболее значительных из приглашенных.
— Его превосходительство интендант Ливонии, — произнес он, — и графиня…
— Я уже имел удовольствие познакомиться с графиней, — вставил Хорнблауэр.
— Коммодор был моим кавалером за обедом в Петергофе, — сказала графиня.
Она была прекрасна и оживленна, как всегда; возможно потому что сейчас она стояла под руку с мужем, ее взгляды не были столь откровенны. Она поклонилась Хорнблауэру с вежливым безразличием. Ее муж был высоким, костистым пожилым мужчиной; его усы вяло свисали, а близорукие глаза, щурясь, всматривались в собеседника из-за очков. Хорнблауэр поклонился ему, стараясь сделать вид, что для него это — не более, чем просто обычная встреча. Было смешно испытывать при этом смущение, тем не менее, он был смущен и ему пришлось приложить усилие, чтобы это скрыть. Но длинноносый интендант Ливонии смотрел на него едва ли не с большим безразличием, чем его супруга. Несмотря на то, что остальные присутствующие были просто в восторге от встречи с английским морским офицером, этот интендант даже и не пытался скрыть, что для лично него, прямого представителя царя и завсегдатая императорских дворцов этот провинциальный прием был невообразимо скучен, а почётный гость не представлял никакого интереса.
Хорнблауэр хорошо усвоил урок, полученный на первом для него российском званом обеде — столы с закусками были лишь прелюдией к грядущему пиршеству. Он снова попробовал икру и водку; исключительно приятное сочетание вкусовых ощущений неожиданно вызвало череду воспоминаний. Не никак не мог удержаться и взглянул через стол, поймал взгляд графини, которая мило беседовала с полудюжиной важных мужчин в мундирах. Этот длилось лишь миг, но… этот миг был достаточно долгим. Ее взгляд словно говорил ему, что и она охвачена подобными же воспоминаниями. Голова у Хорнблауэра слегка затуманилась, и он дал себе зарок сегодня вечером больше ничего не пить. Он повернулся и живо погрузился в беседу с губернатором.
— Как же великолепно подходят друг к другу водка и икра, — начал он, — они достойны того, чтобы занять свое место среди других кулинарных комбинаций, открытых еще на заре человечества пионерами гастрономического искусства. Яйца и бекон, куропатки и бургунское, шпинат и… и…
Он запнулся, забыв, как будет по-французски «окорок» и губернатор подсказал слово; его маленькие поросячьи глазки, почти утонувшие на жирном краном лице, просияли любопытством.
— Вы любитель гастрономии, сэр? — поинтересовался он.
Оставшееся до обеда время пролетело незаметно — Хорнблауэр достаточно напрактиковался в обсуждении гастрономических проблем с теми, для кого еда представляет особый интерес. Хорнблауэр немного напряг свое воображение и живописал деликатесы Вест-Индии и Центральной Америки; к счастью, во время своего последнего пребывания на суше, он вместе с женой вращался в самых богатых кругах Лондона и обедал за многими прославленными столами, включая и Мэзон Хауз, который позволил ему приобрести солидный опыт знакомства с европейской кухней, который сейчас помогал его воображению. Губернатор же использовал многочисленные кампании, в которых он служил, чтобы изучить кухни различных стран. Вена и Прага кормили его во время Аустерлицкой кампании; он пил смолистое вино греческой республики Семи островов; закатывал глаза от восторга, вспоминая о frutti di mare, которое он ел в Ливорно, когда служил в Италии под командой Суворова. Баварское пиво, шведский шнапс, данцигская водка — «золотая вода» — он все это пил, так же, как ел вестфальскую ветчину, итальянские спагетти и рахат-лукум. Он с исключительным внимание слушал, когда Хорнблауэр рассказывал о жаренной летучей рыбе и тринидадском перечнике и был искренне огорчен, когда ему пришлось расстаться с Хорнблауэром, чтобы занять свое место во главе обеденного стола, но даже и там он умудрялся обращать внимание Хорнблауэра на те или иные подаваемые блюда, наклоняясь вперед, чтобы обратиться к коммодору через двух дам и интенданта Ливонии. А когда обед наконец подошел к концу, губернатор извинился перед Хорнблауэром за слишком быстрое окончание пиршества, горько жалуясь на то, что ему пришлось одним глотком опустошить последнюю рюмочку бренди, так как они уже и без того почти на целый час опоздали к началу балета, куда теперь приходилось ехать.
