У Орелии расширились от удивления глаза, когда она увидела ватагу чернокожих ребятишек, сломя голову несущихся к чугунным воротам. Они ловко распахнули их перед каретой и громкими возгласами приветствовали молодого хозяина, которого они заметили в окне. Когда пара гнедых рысцой приближалась к дорожке, Орелия разглядывала массивный белый дом с импозантными двумя галереями, поддерживаемыми сверкающими белыми колоннами, и его два крыла с обеих сторон. Она испытывала благоговейный страх от величия дома и красоты его большого сада. Она схватила за руку Алекса. Как она была рада, что мадам Дюкло согласилась сопровождать их, — эта бесстрашная леди настояла на выполнении своих обязанностей дуэньи до передачи Орелии в руки мадам Арчер.
Оставив Лафитта позаботиться о багаже, Алекс подвел Орелию и мадам Дюкло к широкому, освещенному полукругом фонариков крыльцу. Дверь им открыл чернокожий слуга, который поприветствовал с большим достоинством Алекса и его гостей.
— Добро пожаловать домой, мики! Мадам с мамзель Терезой сидят на задней галерее. Не соблаговолите подождать в гостиной, а я тем временем сообщу им о ваших гостях?
— Нет, — ответил Алекс, — я сам провожу мадам Дюкло и мадемуазель Орелию к ним. Принеси нам кофе. И вина! — добавил он. — Пусть это будет для них сюрпризом!
Слуга, окинув быстрым взглядом Орелию, весь просветлел:
— Слушаюсь, мики!
Алекс пошел впереди. Орелия со своей дуэньей следовали за ним по широкому холлу к высоким во всю стену окнам в дальнем конце. Сердце у нее сильно билось от волнения и от легкого, не покидавшего ее опасения, несмотря на все заверения со стороны Алекса, что его семья непременно ее полюбит.
Мать Алекса с сестрой были очень похожи друг на друга — у обеих были темные волосы, глаза и кремового цвета лица, типичные для женщин-креолок французского происхождения. Они посмотрели на них с восторженным удивлением, потом обе встали, воскликнув:
— Ах, это ты, Алекс! — Тереза, подбежав к брату, обняла его.
— Я привез с собой гостью, маман, — сказал Алекс, освобождаясь от объятий сестры, чтобы, в свою очередь, обнять мать. — Это Орелия Будэн, ну, надеюсь, ты знакома с мадам Дюкло, которая была ее дуэньей с того времени, как она покинула монастырь. Орелия, это моя мать, и Тереза…
Мелодия Арчер бросила на сына испытующий взгляд, грациозно протягивая руку вначале мадам Дюкло, а потом Орелии, которая чуть слышно при этом прошептала:
— Мадам.
"Неужели это та самая девушка, о которой он говорил ей, та, которая утверждает, что является незаконнорожденной дочерью Ивана Кроули?"
Вдруг в глазах Терезы вспыхнули огоньки.
— Да, я видела вас, Орелия, в монастыре!
— Я тоже помню вас, — ответила с улыбкой Орелия, — но я была в младшем классе, и к тому же жила в сиротском доме.
— Ну, у Орелии особая история, — небрежно заметил Алекс, — и мы послушаем ее как-нибудь вечерком, собравшись все вместе. Я хочу взять на себя инициативу и предложить выпить кофе прямо здесь, маман.
— Отлично! — согласилась Мелодия. Она сразу поняла, что ее сын глубоко влюблен в эту миловидную девушку, которая, снова повернувшись к ней, сказала:
— Я слышала так много о вашей семье от Алекса, мадам.
Мелодия с грустью подумала о Нанетт, но поспешила поскорее забыть об этом.
— Алекс у нас у всех любимчик, поэтому мы с особым радушием говорим вам "Добро пожаловать", мадемуазель. И вам, мадам Дюкло.
— Теперь я тебя вспомнила! — воскликнула Тереза. — Не ты ли постоянно влезала на дерево-пекан, чтобы заглянуть за монастырскую стену?
Рассмеявшись, Орелия призналась, что это на самом деле была она.
— Сестра Жозефина говорила, что просто сходит с ума, не зная, что с тобой делать!
— Она поручила мне присматривать за сиротами-малышами и заставила нести ответственность за их поведение, — призналась Орелия. — Я очень хорошо справлялась со своими обязанностями.
Они принялись болтать о тех сестрах-монахинях, которых обе знали, и вскоре Орелия почувствовала себя в своей тарелке. Мать Алекса развлекала мадам Дюкло.
— Как хорошо, что ты приехала, — сказала Тереза. — Ты умеешь ездить верхом?
— Что ты, я никогда не приближалась к лошади, только к той, которая запряжена в карету.
— Но мы с Алексом что-нибудь предпримем.
После приятного часа, проведенного за кофе и сладкими пирожками, мадам Дюкло отправили в ожидавшей ее карете к родственникам, у которых она остановилась, а Тереза проводила Орелию в ее будущую очень миленькую спальню голубого цвета, довольно просторную комнату, с широкой кроватью с обязательной противомоскитной сеткой, с изящным столиком из розового дерева и большим шкафом. Широкие французские окна выходили на галерею. На них были голубые бархатные шторы и деревянные закрывавшиеся на ночь ставни. Да, именно о такой комнате Орелия мечтала в своем монастыре!
Оставшись наедине с сыном, Мелодия спросила его:
— Ты ее любишь, правда?
— Да, маман. Ты с папой тоже ее полюбишь.
— Ну, а что будет с Нанетт?
— Я хочу обсудить этот вопрос с папой сегодня вечером, — сказал, немного помолчав, Алекс. — Никакой надежды на примирение нет. Если папа согласится, я могу возвратиться в Новый Орлеан, чтобы работать у него в конторе.
— Нет, я очень хочу, чтобы ты был рядом, сын мой.
Мелодия наградила его счастливой улыбкой.
Алекс твердо решил про себя, что никогда ей не расскажет, почему он поссорился с Нанетт, так как это наверняка вызвало бы у нее боль из-за единокровного брата. Но он расскажет отцу, почему теперь он был готов уехать из Террбона в Новый Орлеан, чтобы работать вместе с ним в его адвокатской конторе.
— Орелия просто очаровательна, — сказала Мелодия Арчер, и сердце ее до краев наполнилось счастьем.
Все новоорлеанцы оплакивали жертвы урагана, пронесшегося прошлым месяцем над Последним островом, островом-курортом, расположенном в Мексиканском заливе в устье ручья Террбон. Этот шторм Алексу с Орелией с помощью Клео удалось пережить, этот страшный шторм, в результате которого уровень в лагунах на болоте поднялся за четыре часа почти на десять футов. На Последнем острове ему за пятнадцать минут удалось стереть с лица земли все здания, включая роскошный, пользующийся большой популярностью у туристов отель. Сообщения об этом слишком поздно были получены в городе, так как на острове мало кто остался в живых. По крайней мере двести отдыхающих расстались с жизнью. Все находились в глубоком шоке, всех глубоко опечалили рассказы о гибели людей и причиненных ураганом разрушениях, все с упоением выслушивали странные рассказы о чудесных спасениях некоторых из них.
