Но нет. Я может так давно бы и сделал, если бы ни одно большое НО, связывающее меня вдоль и поперёк, ограничивая в любых поползновениях в её сторону. Ольгу ломало. От каждой нашей попытки сблизиться. Подкидывало, перемалывало, а потом ещё рвало на части. Я не узнавал её. Моя девочка раньше так не умела. Даже в самые сложные моменты юности, она всегда была сильной, выпускала свои зубки и скалилась. Да так, что ей верили. А сейчас… Сейчас я тоже ей верил. Верил, что не нужно её трогать, что не нужно пытаться её переломить. Не выдержит. Она словно ходила по грани – и причиной всего этого был я. Страшно. Действительно страшно. От этого хотелось выть и рвать на себе кожу, располосовывая себя кровавыми бороздами. Может быть, это и правильно, что Оля каждый раз при нашем физическом контакте оставляет на мне свои отметины? И без разницы чем… ногтями, зубами, словами или просто взглядом.
В голове какой-то дурацкий кавардак, с которым не понять что делать.
Изначально я решил дать ей время, памятуя о том, что вода камень точит. Мне хотелось предоставить ей возможность снова впустить меня в свою жизнь, чтобы она привыкла и поняла, вот он я, и я уже никуда не денусь. Но ей было важно что-то другое, а что именно, я так и не смог понять. Шугалась меня, обходя чуть ли не за пару метров, что было достаточно сложно в их небольшой квартирке, была бы возможность, так вообще бы прижалась к стене и не дышала. Это пугало. Это уже была не просто попытка отшить меня, она словно боялась. Только не ясно кого больше – себя или меня.
Терпел, ждал, надеялся. Завёл тот диалог про беременность, мечтая до последнего, что судьба даст нам ещё один шанс. Но Оля обрубила всё сама. Жёстко и с вызовом. Врала. В этот раз я видел это абсолютно точно. Но тогда во мне будто что-то надломилось. Я уже понял, что она врать начинает, когда не вывозит, когда не справляется, когда эмоции зашкаливают так, что паника берёт. Причём, нас обоих.
Вот тогда я и сорвался. Она врала, а у самой такая тоска в глазах, хоть сама и не осознаёт. Считает, что силу свою демонстрирует, гордость, независимость. Где уж там. Согласился на развод. Даже не со психу. Скорее от безысходности. Потому что смотреть на Ольгу и понимать, что ей настолько плохо от моего присутствия в её жизни, откровенно не выносимо. Исчезнуть я полностью не могу. Пришло нелепое решение дистанцироваться. Нанял адвоката. Самому заниматься этим не было никаких сил, а взваливать это всё на Ольгу… мне вообще не хотелось, чтобы она об это руки марала. Пусть уж лучше сторонний человек занимается тем, что разносит останки нашего брака.
На расстоянии было… никак. Мне не помогало. А ей…. Ей, наверное, да. По крайней мере, я себя этим успокаивал, ровно до того момента пока у неё не появился этот самый Никита. Вернее он был уже давно. Но теперь он был в иной роли, которая в какой-то из далёких реальностей могла быть моей. Она не говорила, а я уже знал. Рассказали. Впрочем, и этого особо тоже не требовалась. Я читал правду в глубине её зелёных глаз – упрямство и вину. Часть её грёбанного саморазрушения. За одного и моего.
А потом были та ночь и то утро. Когда мы опять оказались в одной постели, по разные стороны баррикад. Запах чужого одеколона. Его одеколона. Который перебивал главное – саму Олю, её тонкий и родной аромат, а вместе с ним и иллюзию того, что она всё ещё моя Оля.
Это душило. Грызло и разъедало. Но у меня не было прав, абсолютно никаких, на то чтобы хотя бы претензию ей предъявить. Правда, убивать хотелось. Только всё разобрать не мог кого именно – его, себя или её.
Всё закончилось Ольгиным приступом. Её персональный ад, выплеснувшийся вовне. Когда я видел это «ломает» в действии. И мне было жутко. От рёва её, от отчаянья, сквозившего в каждом ударе или движение, в неспособности контролировать себя. И это тоже был я - причина всему. Разговаривали мы долго. Да так, словно мы не мы, а какие иные люди в наших телах и нашей потели, а я ведь мысленно окрестил её нашей, даже место своё нашёл. Интуитивно. Я до сих пор жался к левому краю, хоть во сне, хоть наяву.
Оля спрашивала о прошлом, о женщинах, так и не поняв одного, что все эти годы я пытался сделать лишь одно – научиться жить без неё. И у меня ни черта не вышло. Я только больше всё испортил.
Утро принесло горькое открытие. Я нужен ей, нужен, как тот, кто был бы рядом. Но не в роли её мужа или мужчины. Вопрос кем, оставался всё ещё открытым.
В силу всех дум и малорадостных размышлений к их двери я подошёл уже без прежнего энтузиазма. Но у меня была ёлка, и отступать было глупо. Поэтому плюнув на всё, резко позвонил в дверь, но дыхание всё же задержал.
Ольга открыла не сразу. Появившись на пороге в широких штанах и домашней майке, она удивлённо вскинула бровь, переводя растерянный взгляд с меня на ёлку, а потом обратно. Пауза затягивалась, и я уже хотел ляпнуть что-нибудь из серии: «Сюрприз», но она всплеснула руками и громко так простонала:
-Да, вы издеваетесь надо мной!
И крутанувшись на месте, быстренько скрылась в квартире, но дверь не закрыла, что уже безусловно радовало. Попытался пропихнуть ёлку в квартире, но порог мне опять перегородили, на этот раз дочка. Анька, весело посмотрела на меня, и тут же засмеялась.
-Балдёж, - заключила она, чуть успокоившись, но заприметив моё недопонимание всё же махнула рукой. – Сейчас всё поймёшь.
Мы с ёлкой протиснулись с трудом в маленькую прихожую, где уже и без нас было тесно, поскольку большая часть ограниченного пространства была занята… ещё двумя ёлками.
Анютка развела руками, состроив довольную мину, еле сдерживая рвущееся наружу веселье.
-Ты заходи, - а потом унеслась к себе в комнату, и, судя по звукам, её одолевал приступ гомерического хохота.
Предположений строить я не стал, навалив свою ёлку поверх первых двух, упрямо отмечая, что моя самая большая. Поскольку встречать меня больше никто не собирался, впрочем, как и выгонять, я по-хозяйски разулся, скинув свою куртку на комод. Все три двери спальных комнат были закрыты, поэтому я последовал туда, где горел свет, то бишь на кухню.
Не знаю, кого я там собирался увидеть, может быть, даже мужика её, того самого, чтобы… Чтобы в глаза ему посмотреть, а там видно было бы. Но на кухне, за огромными чашками чая восседала тяжёлая артиллерия в лице Ольгиных братьев – Кости и Ильи. Наши лица синхронно вытянулись, опешив от нежданной встречи. Первым в себя приходит средний брат, выбросив перед собой руку.
-Привет, путешественникам, - беззлобно шутит он. На рукопожатие я отвечаю, Илюха жмёт сильнее обычного, видимо очерчивая некоторые границы, показывая, чья тут территория. Ну что ж, нас просто так не запугать. Я тоже усиливаю свой нажим и смотрю в его глаза, открыто и с полной уверенностью в своём праве находиться здесь. Так проходит несколько мгновений, прежде, чем он разжимает свою ладонь и неожиданно приветливо улыбается. Принял.
-Более чем, - так же растягивая губы, парирую я.
С Костей всё было сложнее. Причём всегда, с самых первых дней нашего знакомства. Взваливший на свои плечи роль старшего после смерти их отца, он жил с полной уверенностью, что несёт ответственность за каждого из них – мать, сестру с братом и видимо их семьи. Мы никогда не враждовали в открытую, но то, что он мне не доверяет ни тогда, когда всё начиналось, ни тем более сейчас, было очевидно.
Он угрожающе нахмурился, окидывая меня оценивающим взглядом. Я раскинул руки пошире, тем самым говоря: «Смотри сколько угодно, мне не жалко». Костя раздражённо покачал головой, окрестив про себя моё выходку очередной клоунадой, и уже видимо собирался что-то сказать, но на кухню влетела заведённая Ольга. Прошмыгнув мимо меня, она встала у кухонных шкафчиков, недовольно скрестив руки на груди, по-злому глянула на нас троих, отчего мы вместе невольно подтянулись и расправили плечи.
-Костя, я тебя что просила сделать?! – начала она свою отповедь. – Я тебе попросила купить еловых веток. ВЕТОК! Что я теперь с вашими ёлками делать буду?!
