Параллельные
Пролог
Я стояла, прижавшись спиной к стене, и пристально рассматривала маленького мальчика, практически полностью скрытого одеялом. На поверхности была видна лишь тёмная курчавая макушка и оттопыренное ухо. Смотрела я пристально, словно боялась, что стоит хоть раз моргнуть, как ребёнок растворится в воздухе, оставив вместо себя лишь одеяло весёленькой расцветки.
Здравый смысл был в корне со мной не согласен. Он буквально орал и бесновался, выбивая чечётку где-то в области висков с требованием уходить. В принципе я была с ним согласна, вот только высшая форма мазохизма, проснувшегося во мне не так давно, заставляла оставаться на месте и смотреть. Что было очень непросто.
Кружилась голова. Тошнило. А ещё грудная клетка, которая горела адским огнём, отзывалась тупой болью на каждый мой вдох-выдох. Но я будто бы этого не замечала. Даже плакать не хотелось. Ни слёз, ни сожаления, ни горечи. Вообще ничего. Лишь всепоглощающая усталость и пресловутая чечётка в висках, всё больше напоминающая набат.
Дверь в палату отворилась едва слышно, на мгновение разрезав царивший полумрак полоской света. Костя покрутил головой по сторонам, наивно полагая, что картина за последние десять минут могла измениться, но обнаружив меня на прежнем месте у стены, он тяжко вздохнул.
– Тебе нужно прилечь, – завёл Козырев свою шарманку. Собственно, на этом мы и остановились пять минут назад, когда врач попросил его выйти в коридор.
– Зачем? – поинтересовалась бесцветным голосом.
Он впился в меня осуждающим взглядом, что ощущалось даже на расстоянии в полумраке, но я не прониклась.
– Нина, – с металлическими нотками в голосе предупредил Костя, – с ума не сходи. Тебе нужно лечь… и дать врачу осмотреть тебя.
– Зачем? – повторила меланхолично, пояснив на автомате: – Я и так всё знаю. Сотрясение мозга и трещина в рёбрах. Возможно, перелом. Но это не точно.
Козырев не стерпел и от души выругался:
– И ты так спокойно об этом говоришь?!
Впервые за всё время нашего разговора я неспешно повернула голову к нему, усилием воли оторвав взгляд от мальчика.
– А как я должна реагировать?
Костя замер на какое-то мгновение, явно не зная, что сказать, после чего рванул ко мне и, схватив за руку, сжал мою ладонь.
– Нин, ну пожалуйста, – почти взмолился друг юности. – Как ты не поймёшь, это ещё не конец света.
– Да?! – искренне удивилась я, отталкивающим движением высвобождая руку. Чужие прикосновения не вызывали ничего иного, кроме неприятия. – А что, по-твоему, конец?
Ответить он так и не успел – дверь в палату в очередной раз распахнулась, на этот раз резко и нервно. Первой в дверной проём ворвалась женщина, стрелой подлетевшая к больничной койке, на которой спал её сын. Правда, в самый последний момент она остановилась и удержала себя, чтобы не рухнуть на спящего ребёнка и не напугать его. Я оценила. Толика благоразумия в мамских истериках – редкость. Карина нависла над сыном и жалобно всхлипнула, тут же, испугавшись своей несдержанности, зажала рот рукой, но было поздно. Егор, скрытый под нелепым одеялом с машинками, завошкался. И вовремя, ибо следом в дверном проёме показались ещё два человека – принявший нас врач и господин Нечаев Илья Николаевич, бывший по совместительству моим мужем.
– Мальчик мой, – запричитала Карина, обнимая сонного ребёнка. Егор выбрался из-под одеяла и растерянно хлопал глазами, слабо понимая, что происходит.
– Он в полном порядке, – заверил врач, – так, пара царапин.
– И это вы называете в порядке?! – зло пророкотал Нечаев. Впрочем, его гнев вряд ли был направлен непосредственно на врача, но эмоции, переполнявшие Илью, требовали найти виновного. Страшно представить, что он сделает с работниками садика.
Оставив на время несчастного эскулапа, мой супруг широким шагом направился к ребёнку, который уже что-то во всю лепетал, делясь с матерью событиями сегодняшнего дня. Но прервался, увидев отца, позволил тому обнять себя, после чего с неменьшим упоением продолжил:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Она сказала, что мы пойдём смотреть щенков, – тараторил Нечаев-младший. – А потом появился тот дядька… И я… я совсем не испугался, пап, честно-честно…
– Знаю, – заверил его Илья и погладил сына по голове. – Ты же у меня самый смелый.
В его голосе слышалось столько неподдельной нежности, что… Что мне даже почудилось, я сейчас попросту умру от боли, которая чёрной бездной разверзлась в моей груди, словно в неё опять влетел центнер металла. Хотя нет, с металлом было не так больно.
Мы с Костей стояли на своих местах, замерев и, кажется, даже не дыша, и наблюдали за этой семейной идиллией. Не знаю, сколько мы оставались бы незамеченными, но врач, всё это время стоявший без дела, щёлкнул по выключателю. Невыносимо яркий свет (или же это у меня было нарушено восприятие) резко ударил по глазам, из-за чего в голове потемнело, а чечётка в висках превратилась в танцы народов мира, которые нестройными рядами отплясывали внутри моей черепной коробки. Я едва не сползла по стене вниз, попыталась ухватиться за Костю, но промахнулась, случайно уронив что-то тяжелое на пол.
Жестяной шум всё ещё стоял у меня в ушах, когда к нему добавилось испуганное:
– Нина…?
Козырев таки успел подхватить меня, но голос принадлежал не ему, а Илье. Я с силой зажмурилась, после чего с трудом заставила себя разлепить веки и уставиться в перекошенное лицо мужа. Оно было… странное. Так много эмоций, и ни одна из них не поддавалась моему пониманию.
Зато Карина молодец, среагировала почти мгновенно, разъярённой тигрицей метнувшись ко мне.
– Ах ты, ведьма! – завизжала она.
Костя попытался преградить ей путь, но куда уж ему… Перед материнским гневом все были бессильны.
Каринкины пальцы вцепились мне в волосы и силой потащили куда-то в бок. Из глаз посыпались искры. Моё сотрясение ликовало: все танцоры покинули свои места, чтобы устроить одну сплошную вакханалию.
– Как ты посмела приблизиться к моему сыну?! – орала она, таская меня за гриву, – ты же сумасшедшая… тебя к детям подпускать нельзя!
Вот в этом месте стало обидно. И даже не столько за диагноз «сумасшедшая», сколько за то, что Нечаев ей всё рассказал.
Перед глазами плыло и полыхало, наверное, всё же от боли, но я бы не удивилась, если бы от едкого чувства предательства.
– Мама! – запищал Егор.
– Карина, отпусти её! – велели мужские голоса. Меня в очередной раз куда-то потащили, кажется, это Костя подхватил моё бренное тело, но не рассчитал силу и надавил в область грудной клетки. И это вдруг всё решило. Боль была столь резкой, что на какие-то мгновения я потеряла связь с реальностью.
Вспышка. Ещё. И ещё.
Вокруг меня кто-то кричал, мир шатался, рушился и трещал. Мой несчастный организм не смог найти лучшего времени, чтобы подвести окончательно. Затошнило. Ощущение было такое, что все внутренние органы совместно с танцорами из головы попросились наружу.
Но труднее всего мне давалось дыхание.
– Такое бывает, – еле ворочая языком, пояснила я неведомо кому. – Это типично…
Типично для чего, я так и не договорила.
– Нина, тебе плохо? – в конце концов мне удалось опознать Нечаева, который стоял совсем близко. – Что вы там стоите?! – рявкнул он, раздавая указания кому-то. – Сделайте что-нибудь!
Я опиралась локтями на чьи-то ладони и каким-то чудом оставалась стоять на ногах, хотя это было скорее номинально. В груди накатывали приступы кашля и мне никак не удавалось сделать вдох. Получалось лишь хрипеть и жадно хватать воздух ртом. Еле подняв голову и продрав глаза, я уставилась в серое лицо мужа. Если честно, то впервые видела его таким… испуганным.
– Нина, Нина, слышишь меня?! – как заведённый повторял Илья, удерживая меня в вертикальном положении.
Попыталась кивнуть головой в надежде, что он замолчит, но вместо этого уткнулась лбом в мужское плечо и уставилась на его натёртые до блеска туфли. Это был его маленький фетиш – чистая обувь.
