Это взбудоражило меня гораздо сильней, чем известие о Клемент. Здоровье Альфонсины и так уже расшатано до крайности событиями и самоистязанием. Кровопускание и пост сведут ее в могилу гораздо быстрей, чем ее болезнь. Я сказала об этом сестре Виржини.
— Тебе бы лучше помалкивать, — ответила та. — На сестру Маргериту мое лечение подействовало весьма благотворно.
— Сестра Маргерита была на волосок от смерти. Кроме того, она поздоровей сестры Альфонсины. Легкие у нее чисты.
Виржини взглянула на меня с усмешкой:
— Уж если говорить о чистоте, сестра моя, оборотись-ка на себя.
— О чем ты?
— О том, что хоть вчера тебе и удалось вывернуться, но некоторые у нас считают, что твое увлечение всякими зельями и порошками вовсе не так безобидно, как думает отец Коломбэн.
После этого я уже не осмелилась больше предлагать свою помощь ни Альфонсине, ни в лечении Клемент. Слова Виржини были недалеки от истины, и хоть Лемерль говорит с усмешкой о возможной опасности, для меня все очевидней рискованность пути, на который я вступила. Виржини пользуется благосклонностью аббатисы; в чем-то они похожи, хотя бы тем, что обе много моложе всех нас. К тому же на меня Виржини всегда смотрела косо. Достаточно одной малости — пары слов, произнесенных Клемент, хотя бы в бреду, — и мне не избежать новых обличений.
Надо поговорить с Лемерлем, но его сегодня пока не видно, то ли он в лечебнице, то ли в своем кабинете, в окружении книг. Если я не ошибаюсь в свойствах растения, очень скоро лихорадка у Клемент пройдет и к ней вернется сознание. Все остальное зависит от Лемерля. Он дал понять, что сумеет удержать Клемент в узде; я его уверенности не разделяю. Он при всех предпочел защитить не ее, а меня; такие вещи женщина обычно не прощает.
Я плохо спала, меня изводили сны. Меня будил мой собственный голос, и мне было страшно открыть глаза: что если я снова заговорю и выдам себя. В домике Лемерля мерцает огонек. Я уже готова была отправиться к нему, но Антуана поднялась, чтоб отправиться в отхожее место в глубине дортуара; я замерла, лежа на спине с закрытыми глазами и делая вид, будто сплю. Она еще дважды за ночь поднималась с постели — очевидно, наш дрянной черный хлеб и суп плохо сказывались на ее желудке, — потому мы с ней обе вскочили по тревожному сигналу, прокатившемуся через двор из лечебницы.
Клемент наконец проснулась.
13
♥
9 августа, 1610
Мы с Антуаной первыми вбежали в лечебницу. Не глядя друг на друга, мы понеслись по крытой аркаде в сторону обнесенного стеной сада и, уже подбегая, услышали истошные крики Клемент. В одном из окон был виден свет, мы кинулись туда, за нами вскоре последовали Томасина, Пиетэ, Бенедикт и Мари-Мадлен.
Лечебница состоит из всего одной комнаты, огромной и довольно душной. По одной стене ряд кроватей — их шесть, хотя еще достаточно места и для других. Кровати не отделены друг от друга перегородками, так что заснуть тут едва ли возможно среди вздохов и кашля и тихого плача тяжелых больных. Сестра Виржини сделала попытку изолировать Клемент; ее кровать стоит в дальнем конце комнаты, с одной стороны к ней приставлена ширма, так чтоб не бил в глаза свет и чтоб хоть как-то отделить нашу больную от прочих.
Альфонсина заняла позицию у двери, подальше от Клемент; я поймала ее взгляд, идя мимо: две горящих точки в темноте.
Аббатиса была уже там. Виржини с Маргеритой, которые, видно, и подняли тревогу по ее указанию, стояли рядом, в испуге и смятении. Лемерль — поодаль, величественный в своем черном облачении, поддерживая рукой свой серебряный крест. На кровати, с щиколотками, стянутыми вместе и подвязанными к деревянной раме двумя ремнями, раскинув руки, лежала Клемент. На маленьком столике при кровати валялся разбитый кувшинчик с водой; под кровать задвинут таз, от которого воняло. Лицо Клемент было белое, зрачки расширены так сильно, что голубоватая радужка почти не видна.
— Помоги сестре Виржини связать ей руки, — приказала аббатиса Маргерите. — А ты — да, ты, сестра Огюст! Принеси успокаивающую микстуру.
Я заколебалась:
— Я… может быть лучше, чтоб…
— Иди же, ты что, ополоумела? — прозвучал резкий гнусавый окрик. — Принести успокоительное, сменить белье. Быстро, быстро!
Что было делать? Избавиться от пагубных последствий семени ипомены можно только при пустом желудке. Но я подчинилась; через десять минут я принесла слабый настой пустырника и чистое одеяло.
Клемент металась в бреду:
— Оставьте меня! Оставьте меня! — кричала она, высвободившейся левой рукой отмахиваясь от протянутой чашки.
— Придержите ее! — крикнула Мать Изабелла.
Едва Клемент открыла рот, чтоб закричать в очередной раз, сестра Виржини влила ей туда почти все содержимое чашки.
— Вот, сестра моя. От этого тебе полегчает, — сказала она громко, слегка заглушая вой Клемент. — Ну же, успокойся…
Но не успела Виржини договорить, как Клемент вырвало с такой силой, что рвотные потоки обдали стену палаты. Я внутренне содрогнулась. Виржини, которую также окатило, вскрикнула, и Мать Изабелла стукнула ее, как капризный ребенок в порыве злости свою няньку.
Клемент стошнило снова, на новом одеяле протянулся след слизи.
— Приведите отца Коломбэна! — хрипло выкрикнула она. — Приведите его скорее!
Лемерль, до этого стоявший молча и не двигаясь, приблизился, осторожно обходя рвотные лужицы на полу.
— Позвольте!
Хотя никто не мешал ему пройти. Все обернулись на его властный голос.
Приподняла голову и Клемент; повернулась к Лемерлю и тихонько заплакала.
Лемерль воздел свой крест.
— Отец мой!
На мгновение показалось, что ее помутившийся рассудок проясняется. Она проговорила хриплым шепотом:
— Вы говорили, что поможете мне… Вы говорили, что…
Тут Лемерль обратился к ней по-латыни, продолжая, как оружием, отгораживаться от нее крестом. Я узнала этот отрывок заклинания против нечистой силы, которое он, без сомнения, произнесет целиком, но только значительно позже:
«Praecipio tibi, guicumque es, spiritus immunde, et omnibus sociis tuis hunc Dei famulum obsidentibus…»[54]
Клемент в ужасе воскликнула:
— Нет!
«Ut per mysteria incarnationis, passionis, resurrectionis, et ascensionis Domini nostri…»[55]
Несмотря ни на что, я вдруг испытала чувство вины перед страдающей Клемент.
«Per missionem Spiritus Sancti, et per adventum ejusdem Domini»[56].
— Умоляю, я не хотела, я никому не расскажу…
«Dicas mihi nomen tuum, diem, et horam exitus tui, cum aliquo signo…»[57]
— Это все Жермена… она ревновала, хотела, чтоб я была только с ней…
Когда во время каких-нибудь обрядов или ворожбы Жанетта пользовалась снадобьями, она брала их по капле и то только после долгого периода раздумий. Клемент была к этому не готова. Я попыталась представить всю глубину ужаса, охватившего ее. Теперь наконец снадобье достигло финальной стадии. Скоро приступ пройдет, и она снова забудется сном. Лемерль осенил Клемент крестным знамением:
«Lectio sancti Evangelii secundum Joannem»[58].
Но его полное равнодушие к ней, казалось, усилило ее жар. Она вцепилась зубами в его рукав, едва не выбив крест у него из рук.
— Я все расскажу им! — прорычала она. — Будешь гореть в огне негасимом!
— Глядите, она отпихнула крест! — проговорила Маргерита.
— Она больна, — сказала я. — Она в беспамятстве. Не ведает, что творит.
— Нет, это одержимость! — с горящими глазами упрямо трясла головой Маргерита. — В нее вселился дух Жермены! Ты разве не слыхала, что она сказала?
Не до пререканий было теперь. Мать Изабелла косо поглядывала на нас, ясно было, что она ловит каждое слово. Но Лемерль не смилостивился:
— Демоны, вселившиеся в эту женщину, назовите себя!
— Нет никаких демонов, — с плачем проговорила Клемент. — Вы же сами сказали…
— Назовите себя! — повторил Лемерль. — Приказываю вам! Во имя Отца!
— Я просто хотела… я не думала…
— И Сына!
— Прошу вас, не надо…
— И Святого Духа!
И тут Клемент сломалась.
— Жермена! — завопила она. — Мать Мария! Бегемот! Вельзевул! Астарта! Велиар! Саваоф! Иегова!
Захлебываясь рыданиями, отчаянной скороговоркой она выкрикивала эти имена, многие из которых были знакомы мне по книгам Джордано, а Клемент вне всяких сомнений заимствовала их из припадочных выкриков Альфонсины.
— Аид! Бельфегор! Маммона! Асмодей!
Лемерль опустил руку ей на плечо, но Клемент неистово вскрикнула и вырвалась от него.
— Одержимость! — снова прошептала Маргерита. — Глядите, как ее корежит от прикосновения Святого Креста! Вон сколько дьявольских имен назвала!
