— Угу, — ответил Мазур. — Осмотрел. Нету там, где засады устраивать. Кусты стриженые, хоть лёжа ложись. Весь двор, как на ладони. А что хоть грабить будут? У него там картины или драгоценности?
— Бумаги. Журнал с записями, — ответил Мрозовский, он шёл впереди по узкой лестнице Управы, пыхтел и снова мучился одышкой.
— Вот так дела?! Какому же идиоту понадобились эти писульки?! — воскликнул Мазур.
— Да заткнись ты! — рявкнул Гроссман. — Ты своими воплями просрёшь всё дело?! Скоро каждая собака будет знать, что мы готовим засаду.
Сыщики вошли в кабинет и заняли вчерашние места.
Мазур и Гроссман стали спорить, где же лучше занять позицию. Мазур говорил, что изучил двор и знает, как лучше. Он предлагал подняться этажом выше: дом двухэтажный, квартира Гольдмана располагалась на первом этаже, а засесть на лестничной клетке второго этажа.
— Мы в окошко маленькое всё увидим. Соседка сказала, что знает всех, кто приходит к соседям, так что она подскажет. Ей без разницы, где сидеть у окна — у себя в кухне или в парадном. Сказала, что и кофе может сварить, — довольно сообщил Мазур.
— Языком тебе нужно зарабатывать, всё равно без костей, — хмыкнул Гроссман.
— Что ты ко мне цепляешься? Сходил бы сам и разведал что к чему, — обиделся Мазур. — Сказано же было, что домушник не из наших — не местный. Весь город уже знает про домушника этого и засаду в квартире Гольдмана.
Действительно, многие в Жолкеве судачили о том, что в Управе сыщики перестали делать вид и взялись за работу. Город ждал этой засады, как премьеры в театре.
— Хватит вам спорить, — прервал их Мрозовский. — Засаду сделаем в квартире Гольдмана и никому об этом ни слова. С утра пятнадцатого будем там ожидать. Так что можете взять перекусить чего-нибудь и кофе тоже берите. В хозяйстве Гольдмана брать ничего нельзя. Всё понятно?
— Гольдман вам ключи оставил, цветочки поливать? — съязвил Гроссман, поглядывая, как девица, из-под густых ресниц. — Или отмычками сработаем?
— Цветочки поливать, — ответил Мрозовский. — Ты же сам всё знаешь. Зачем спрашивать?
Через час Мрозовский стоял перед лавкой Яши, смущая мастера присутствием.
— Доброго дня, пан Яков, — вежливо поздоровался Мрозовский, улыбаясь подобно сытому коту. — Слесарите? И как? Получается?
Яша в сердцах бросил заготовку под ноги, а напильник бережно положил на место.
— Доброго дня, пан сыщик. Если вы по поводу тех слухов, что распускает пани Францишка, так кто назовёт её доброй пани?
— Ну, да. Вы точно не назовёте, — довольно улыбнулся Мрозовский. — Я к вам пан Яков с заказом на ключик. Возьмётесь?
Яша оживился, потёр руки и закивал:
— Для вас, пан сыщик, я даже дешевле сделаю. Давайте мне образец ключика или замочек.
— Для меня, пан Яков, вы бесплатно сделаете, — продолжал улыбаться Мрозовский. — А образец у вас есть. Я вечером зайду, чтоб завтра не столкнуться ни с кем. Это ж неприятно, когда заказчик обижается. Так мы не будем его смущать схожими ключиками. А заказ я смогу сегодня же и проверить. Вдруг не подойдёт, да? Так я вам сразу же об этом и сообщу, и вы успеете исправить второй дубликат.
Яша мелко трясся, но был безмерно рад, что, судя по всему, на этом общение с Мрозовским закончится. Яша отлично понимал, что ключик для Мрозовского такой же незаконный, как и для того юноши с ангельским лицом и колючим взглядом.
Германов крутился как вша на гребешке: ещё утром он узнал о слухах от Зеленской, точнее от её экономки. Марта лично повторила всё то, что слышала на рынке. Пани Зеленская трепала край скатерти и была бледнее, чем обычно.
— Виктор, ты должен каким-то образом сообщить ему. Если этого Мерсье схватят, то кто нам достанет чёртов журнал?!
— Найдём другого, — отвечал Германов, не представляя себе, кого другого он сможет найти.
Теперь он приехал во Львов и спешил к аптеке Зинткевича, чтобы тот устроил встречу или на худой конец передал записку, где Германов намёками указал на невозможность выполнения задуманного. «15 августа прибудут нежданные гости, потому прошу навестить нас в другое время. Нотариус».
Зинткевич крутил в руках послание, слегка посмеивался и деловито отвечал:
— Я, пан Германов, не телеграф, смогу передать либо сегодня вечером, либо завтра утром. Думаю, встречаться вам ни к чему, потому что времени у вас для этого нет.
Германов сухо попрощался, оставил в благодарность купюру и вышел на улицу. После аптечной тишини городская суета навалилась шумом толпы, трамвайными звонками и сигналами клаксонов. Германов думал о том, что весь их хитроумный план может рухнуть только потому, что какая-то глупая баба растрепала своим языком. Или потому что Яков растрепал своей жене?… Сам Германов никогда ничего жене не рассказывал. Тина узнавала от людей или догадывалась, но чтоб он сам как-нибудь за ужином поделился планами?! Такого не случалось никогда! Германов решил уповать на волю случая, всё равно ничем уже не помочь.
— Если не получается повлиять на ситуацию, то принимай её как есть… — задумчиво сказал Германов вслух.
— Прошу пана, купите цветы! — громко кричала цветочница. — Смотрите, какие у нас есть розы. Пан, вашей даме понравится букет. Выбирайте! Лучших цветов вы нигде не купите, в целом Львове лучших нет!
— Спасибо, но я не покупаю цветов, — сказал Германов и пошёл.
— Для пани возьмите! — кричала вслед цветочница.
— Пани и так проживёт. Без цветов, — буркнул Германов.
«Лучших не купите, в целом Львове нет» — фраза засела в голове и Германов проговаривал её в уме на разный манер, и так и эдак. А потом к нему пришла мысль, что лучшего не надо искать — лучшее, оно всегда рядом. Записи должны сохраниться в кабинете покойного доктора. Гольдман не заверил ни одного завещания без указания Зеленского. Улыбнувшись, Германов прищурился на солнце и решил, что может спокойно отправляться в Жолкев — теперь не имело значения, попадётся этот Поль Мерсье сыщикам на квартире у Гольдмана или нет.
* * *
Молодой человек, статный и довольно высокий, пересекал двор, поросший розами, барвинками и прочей ерундой, которую высаживали по весне хозяйки, украшая палисадники. Розы разрослись дикими, лохматыми кустами и только живая изгородь была острижена ровно и почти ничего не скрывала.
Молодой человек шёл вразвалочку, не торопясь, словно ещё не решил в какое парадное заходить. Красивая шевелюра, выгоревшего за лето пшеничного цвета, выгодно оттеняла яркие голубые глаза, которые зыркали, скрывая крайнюю настороженность за благодушной улыбкой.
Юная панянка, что в тени дерева усиленно качала орущего младенца, вдруг прекратила заигрывать с ребёнком и стала мило улыбаться незнакомцу. Тот подмигнул, цокнул языком и сделал многозначительный знак широкой бровью. Потом вдруг свернул в парадное Гольдмана, и за ним громко хлопнула дверь.
— Пора, — прошептал Гроссман. Всё это время он стоял, прячась за гардиной, и наблюдал в окно.
— Ничего не пора, — сказал Мрозовский, потирая руки. — Ты ему что сейчас предъявишь? Он тебе скажет, что дверью ошибся, пошлёт куда подальше и будет прав. Надо дождаться, когда он в квартиру войдёт и искать начнёт. Тогда и выйдём.
— А как же Мазур? — спросил Гроссман, кивая на окно. — Этот на домушника не похож, может и с оружием оказаться.
— Ничего твоему Мазуру не сделается. Посидит в засаде, как герой-любовник. Соседка отзывчивая оказалась, — посмеялся Мрозовский, сделал шаг к входной двери и прислушался. — Давай в кладовку!
В кладовке воняло старьём, и было довольно пыльно. Видимо Гольдман ею не пользовался, раз такой бардак развёл. Радовало, что можно присесть на полки, на которые Мрозовский предусмотрительно простелил скатерть, стянутую в гостиной. Под весом обоих сыщиков полка скрипнула, но выдержала.
В передней послышался лёгкий шорох открываемой двери. Мрозовский подумал, что работает мастер — ни звука не слышно. Словно он не дышит и не ходит. В тонкую щёлку можно было видеть, как молодой человек вошёл, стал в центре комнаты, огляделся и направился к рабочему месту нотариуса.
