Пани Марьяна издала стон и в ту же минуту в голову Мрозовского пришла гениальная мысль: а что, если получить свой навар и от Германова тоже? Мысль пришла вовремя, ибо сразу за нею зачастил дышать сам Мрозовский и стремительно догнал пани Марьяну. А после все мысли у него разлетелись и оставили голову совершенно свободной от желаний.
Через несколько дней Мрозовский отправился во Львов. Аптека «Под венгерской короной» всё так же радовала глаз загадочными рисунками на стёклах и шикарным куполом над входом. Мрозовский вошёл под звон колокольчиков над дверью. Из полумрака аптеки донёсся сухой голос пана Зинткевича:
— Не могу сказать, что я вам рад, пан Мрозовский, но таки скажу. Я очень рад вас видеть в добром здравии и хорошо, что это вы пожаловали, а не какой-нибудь молодчик не умеющий считать злотые. Таки с вами можно иметь дело.
Закончив тираду, Зинткевич вышел из-за прилавка и протянул узкую, сухую ладонь для рукопожатия.
— А как я вам рад, пан Мацей! — сказал Мрозовский, сотрясая руку Зинткевича. — Как здоровье?
— Спасибо, но всё неплохо. Чего и вам желаем.
— А мне бы было значительно лучше, устрой вы мне встречу с одним человеком. Ваши условия — мои деньги.
Зинткевич погрозил пальцем, склонив голову набок, как птица и улыбнулся.
— Ой, пан Эдвард, ну вы шутник! Если мои условия, то и деньги будут тоже мои. Уж вам-то они не останутся.
Они рассмеялись, и со стороны можно было подумать, что это встретились старинные приятели, что сейчас они выпьют пива в ближайшем кнайпе и обсудят общих знакомых и цены на продукты.
Мрозовский вытащил из кармана клочок бумаги, положил его на прилавок и кивнул Зинкевичу. На бумаге виднелись размашистые буквы, сложенные в фамилию.
— Уверен, что вы знаете, где найти этого господина. Временем я особо не располагаю, так что прошу поспешить. Через три дня пришлю посыльного, маленького хлопчика, что возит меня на бричке. Ему передадите всё для меня.
Мрозовский смотрел на аптекаря, выжидая, что тот ответит.
— Мы с вами старые люди, пан Мрозовский, и можем умереть в любой день. Вдруг я не успею получить радости от тех денег, что вы дадите мне потом? — официально начал Зинткевич. — Я окажу вам услугу, но, будьте добры, заплатить сейчас.
За дымчатыми стёклышками глаз аптекаря видно не было, но Мрозовскому показалось, что тот смеется. «Пусть смеётся, — подумал Мрозовский. — Он думает, что я не заплачу? Как бы ни так! Придётся тебе, пан аптекарь, выполнить просьбу. Ничего личного, но дело — прежде всего». Он спокойно достал портмоне и положил перед аптекарем новенькую и довольно крупную купюру.
— Если этого не хватает, то я готов добавить.
— Нет, не нужно. Тарифы для всех одни. Этого вполне достаточно.
Аптекарь явно расстроился, сгрёб с прилавка деньги и сквозь зубы сказал:
— Через три дня присылайте вашего хлопчика. Я всё устрою. Слово Мацея Зинткевича.
Германов нервничал. Говорить Зеленской о предстоящей встрече с Мрозовским нельзя, кто знает, какой козырь окажется у этой паучихи в рукаве. Нет-нет… лучше уж самому разобраться с сыщиком. Но есть вероятность, что не всё так страшно. Не стал бы он просить Мацея устроить встречу, если бы имел виды арестовать. Значит, будет договариваться. Значит, есть шанс договориться.
Германов сломал голову думать, что же хочет от него Мрозовский. Так ничего и не придумав, он навестил Сусанну, развлёкся, немного выпил и смотрел теперь на мир совершенно другими глазами.
Звякнули колокольчики над дверью. Их противный звон был слышен даже в тайной комнате Мацея. Германов вытер влажные ладони о брюки. Всё-таки волнение давало о себе знать, несмотря на водку, что ещё пятнадцать минут назад грела желудок и внушала уверенность в себе. Германов снова разволновался.
«Надо успокоиться… Нельзя же давать Мрозовскому фору явной слабостью характера. Расклеился как юнец», — Германов кривил лицо, хмурился и в целом был очень недоволен собой.
В таком недовольстве его и застал Мрозовский.
Мрозовский был свеж, доволен жизнью, суммой полученных от Арештовича денег и предстоящей поездкой в Ниццу. Он уже предупредил пани Симу, что они с мамой уедут ненадолго к родне. На вопросы, откуда взялась родня, Мрозовский не отвечал.
— Доброго дня, пан Германов, — поздоровался Мрозовский, войдя в тесную комнатку, в которой снова горели свечи. — Талмуд изучаете?
— Приветствую, пан Мрозовский, — ответил Германов. Голос его немного срывался и по тому, как он дрожал угадывалось нервное напряжение, которое захватило с того самого момента, когда Зинткевич объявил, что ему предстоит встреча. «Гадкий аптекарь уже заработал и теперь не отстанет. А отказать, так все в округе будут знать, что я испугался идти», — размышлял тогда Германов. — Талмуд это по вашей части, я атеист.
— Угу… Модно так нынче стало атеистами себя провозглашать. Никакой ответственности. Ни перед людьми, ни перед Богом. А как прижмёт, так поминают такие атеисты всех богов, каких знают, — задумчиво сказал Мрозовский.
— Вы, любезный пан, для чего меня позвали? О религии поговорить или по делу? — распалялся Германов. — И не нужно мне приписывать чужие свойства!
— Ну-ну… Что ж вы так нервничаете? Разве я вас имел в виду? — пожал плечами Мрозовский. — Это просто так. Вспомнилось, как у нас в подвалах…
— Вы не имеете права… — начал Германов.
— Имею! «Любезный пан»! — резко оборвал его Мрозовский и тише добавил: — Я имею право. С такими как вы, имею. Нечего тянуть. Сразу перейдем к сути интересующего меня вопроса. Вы, пан Германов, попытались зарезать известную вам Зельду Марш. Если вы огорчаетесь, то не нужно, она осталась вполне живая. Далее. Вы наняли человека, чтобы он выкрал журнал с записями нотариуса, вы принимали активное участие в преступном сговоре и имеете непосредственное отношение к множественным убийствам, которые прикрывали болезнями погибших. Так вот… К чему это я? Думаю, уже через неделю ваш склеп будет вскрыт с целью эксгумации тела. Вашего тела. Там уж обнаружится, что гроб пуст, и вам, как видите, никак нельзя оказаться в живых — сразу окажетесь в розыске.
Мрозовский стоял весьма довольный собой и ждал, что на это скажет Германов. Тот молчал, смотрел на ботинки и пока никак не реагировал.
— Пан Германов, что вы хотите мне на это сказать? Что это вы вдруг молчите? Можно подумать я сказал что-то неинтересное!
Мрозовский затрясся от смеха, такой смешной ему показалась собственная шутка. Он даже начал икать. Потом он достал носовой платок, вытер плешь, затылок и деловито продолжил:
— Если вы полагаете, что это глупое молчание для меня что-нибудь значит, то вы ошиблись, пан Германов. Таких как вы мне не жаль. Разрешите откланяться…
— Стойте! — Германов вдруг очнулся и заговорил быстро, как перед смертью: — Пан Мрозовский, я могу вам предложить кое-что. Это кое-что имеет немалую ценность.
— Что вы имеете в виду? — спросил Мрозовский со скучающим видом.
— Драгоценности. Драгоценности, имеющие весьма и весьма немалую стоимость.
— Неплохо. Но хочу, чтоб вы понимали, что за пару колечек и цепочку будете панянку уламывать. У меня цена повыше. Надеюсь, вам ясно? Как найти меня вы знаете. Ваше время — три дня. Имею честь.
Мрозовский вышел. Если бы Германов мог видеть его глаза, то он бы поразился, как счастливо выглядел Мрозовский. Он светился в полумраке тайного хода как новенький злотый. Он думал о том, что с ним такой удачи никогда не случалось ранее. И к чёрту все ордена и медали, их на хлеб не намажешь. Оказалось, что в его доме из ценных вещей: медные таз и турка, фарфоровый чайный сервиз (давно неполный) и талмуд, который еще его прабабке завещали беречь. Всё это пани Сима сложила в одну корзину.
Мрозовский потирал руки: он почему-то не сомневался, что уже завтра к вечеру Германов, кровь из носу, его найдёт.
Дождавшись, когда Мрозовский уйдёт, Германов медленно спустился в аптечный зал и направился к выходу.
— До свидания, пан Германов, — улыбнулся Зинткевич.
