с густо набеленными, как велит традиция, лицами. Чуть поодаль амфитеатром разместились на своих лодках тысячи зрителей.
В 2 часа 30 минут дня начинается народная регата. Каждая из прибрежных деревень выставила команду из сорока шести самых сильных своих гребцов. Укрепленными на буйках флажками на воде размечены дистанции гонок. И вот уже справа налево мчатся, лихо скользя по воде, узкие плоскодонные лодки. Раз! — сорок шесть весел единым, точным движением выброшены вперед. Два! — сорок шесть весел таким же точным ударом сорока шести пяток отброшены назад. И лодки летят вперед, буквально летят, оставляя за кормою буруны пены. Гребцы подбадривают друг друга и самих себя резкими выкриками. Но и эти громкие выкрики тонут, растворяются в том поистине неистовом одобрительном реве, которым сопровождает их десятитысячная толпа, собравшаяся на воде. Люди вскакивают, прыгают в своих лодках, рискуя опрокинуться в ледяную воду высокогорного озера, бьют в ладоши, называют по имени любимых гребцов, либо ободряя, либо порицая их — в зависимости от того, в каком положении лодка, за которую они «болеют».
Вначале проходят отборочные соревнования. Затем разыгрывается полуфинал, в который вышли победители отборочных соревнований, и, наконец, финальная гонка. Реакция зрителей становится все более острой и возбужденной по мере приближения финала. В невероятном напряжении сил одна из команд обставляет соперников на полкорпуса своей лодки. Гремит буря аплодисментов, звучит гонг, бьют барабаны, слышатся свистки. Триумф! Триумф! Радиорепродукторы возвещают:
— Победили гребцы деревни Кейсагон! Победили гребцы деревни Кейсагон!..
Было уже четыре часа дня, когда гости вернулись в Яунгве и направились отсюда в город Таунгджи. Слева и справа виднелись рисовые поля. Часто среди полей вдруг поднимались к небу, словно пучок игл гигантского ежа, длинные и мощные стволы бамбука, которые растут кучно на крохотном клочке земли, — это рачительный крестьянин, заботясь о получении универсального и широко употребляемого здесь строительного материала, заботливо создал на трех-четырех квадратных метрах собственную «плантацию» бамбука.
Начало уже темнеть, когда мы прибыли в Таунгджи. Город был празднично украшен, повсюду развевались советские и бирманские флаги, были вывешены приветственные надписи на русском и бирманском языках.
Но даже здесь остро чувствуется оторванность от остальных частей Бирманского Союза: в Таунгджи пока еще нет надежной телеграфной связи с Рангуном. Связь поддерживается лишь по радио, причем телеграммы передаются ключом по азбуке Морзе, с максимальной скоростью 25 слов в минуту, как объяснил толпе корреспондентов единственный телеграфист в городе, к которому мы обратились с просьбой возможно быстрее передать наши статьи. Телеграфист работал весьма прилежно, но выполнить ему эту задачу было весьма трудно.
Вечером местные власти дали обед в честь гостей. Этот обед был организован в скромном помещении местного колледжа, украшенном по этому случаю флагами обоих государств и подвешенными под потолком разноцветными бумажками. Произносились речи о дружбе и сотрудничестве обеих стран. Я слушал их и думал: как все же велик и прочен престиж нашей державы во всем сегодняшнем мире, — даже здесь, в далекой стране шанов, затерянной в этих горах, люди отлично знают и понимают, что СССР — лучший друг народов, освободившихся от колониального гнета, и тянутся к нему, видя в сотрудничестве с ним лучшую гарантию своей независимости и экономического роста.
Июнь 1956 года
ЭТО БЫЛО В ШАНХАЕ
Мое первое знакомство с Китаем было заочным, и состоялось оно еще в конце тридцатых годов. В то время мы все с волнением и глубоким сочувствием следили за тем, как развивалась драматическая борьба китайского народа против вторгнувшихся в страну японских интервентов. На всю жизнь запомнились лаконичные газетные телеграммы о героической обороне Чапэя — рабочего района Шанхая; два с лишним месяца гремела тогда орудийная канонада над городом. Пушки японского флота методически уничтожали квартал за кварталом. Японская авиация бомбила дороги, забитые беженцами. Новые и новые дивизии сходили на берег с японских транспортов, восполняя потери императорской армии. Но на баррикадах Чапэя рабочие вместе с солдатами гоминдановских частей, отказавшимися выполнить приказ командования об отступлении, продолжали отчаянную борьбу. И даже тогда, когда последние очаги сопротивления были сломлены, жители Шанхая сохранили верность родине — сотни тысяч людей подписали в те драматические дни клятву, в которой было сказано: «Клянемся до конца бороться с японскими захватчиками... Мы искренне верим, что окончательная победа будет за нами; хотя мы и потеряли Шанхай, но он по-прежнему остается частью китайской территории, и мы остаемся гражданами Китая...»
В те тревожные и драматические дни случалось, что люди, имевшие друзей в советской авиации, вдруг обнаруживали, что друзья эти куда-то исчезли. Долго не подавал о себе никаких вестей и мой товарищ — капитан Саня Грисенко. Он вновь появился в Москве с группой приятелей, носивших в голубых петлицах такие же, как у него, алые «шпалы», так же внезапно, как и исчез. Было это летом 1938 года. Где они пропадали? Тогда по понятным причинам об их делах в печати не сообщалось, но теперь то, что они делали, уже принадлежит истории, и памятники, воздвигнутые в Ханькоу над могилами тех из них, кому не суждено было вернуться на родину, выразительно напоминают об этом. Советские летчики-добровольцы со своими первоклассными самолетами пришли в трудную минуту на помощь китайскому народу, вступив в борьбу с японской авиацией.
Мой молодой друг был начинен увлекательнейшими историями о виденном и пережитом. Многое из того, что он рассказывал, было ново и неожиданно; рассказы человека, внезапно оказавшегося в самой гуще борьбы, многое добавляли к тому, что мы знали о войне в Китае из газет, и многое объясняли.
Мы просиживали с моим другом ночи напролет — одна история интереснее другой ложилась на страницы моего рабочего блокнота. Потом рылись в энциклопедиях, справочниках, книгах, старых журналах, старались пополнить и подкрепить личные впечатления летчика-добровольца необходимыми экономическими, статистическими, фактическими данными. Так родилась книга «Крылья Китая», тогда же вышедшая в свет под псевдонимом «Капитан Ван Си». В ней мы пытались отобразить борьбу китайского народа за свою свободу.
В ту пору я не мог и подумать, что двадцать лет спустя мне придется побывать в тех самых далеких местах, о которых рассказывал капитан Ван Си, то бишь Саня Грисенко. Но вот — довелось. И случилось это так. В начале пятидесятых годов к нам в редакцию «Правды» прибыла большая группа китайских журналистов, возглавляемая главным редактором «Женьминь жибао» Дэн То. Это не был официальный визит, — наши коллеги приехали к нам запросто, по-товарищески и сказали, что они хотели бы поучиться, как
