и личными связями, которые не передать при все желании. Например, как я сдам Полиэкту Муравину свою личную агентуру, состоящую из высокопоставленных работников Архангельской губернии? Да что там — я ему своих агентов и из числа простых обывателей не сдам, да они и сами не пойдут на контакт с неизвестным человеком. К тому же исполняющий обязанности не всегда сумеет правильно оценить ситуацию, а то и просто не осмелится самостоятельно принять решение. Например — кадровое.
От нечего делать принялся осматривать кабинет Феликса Эдмундовича. Ничего не изменилось, за исключением того, что кожаный диван оказался завален газетами и журналами на разных языках. Стало быть, Дзержинский умудряется читать не только «Правду» и «Известия».
Дзержинский приказал явиться нам вместе. Что ж, справедливо. Артур уже занимается польскими делами, а мне еще только их предстоит решать, хотя я уже и влез в них по самые уши.
— А это пусть отлежится пару дней, — сдвинул Дзержинский на край стола простую бумажную папку с надписью «Разное».
Тоже знакомо. Есть документы, решения по которым лучше не принимать сразу, а подождать несколько дней. Иной раз проблема «рассосется» сама собой, а иногда возникнут обстоятельства, сводящие на «нет» содержание предыдущей бумаги. И такое бывает.
— Итак, товарищи, — оглядел нас Феликс Эдмундович и остановил взгляд на Артузове: — Артур Христианович, слушаю вас.
Артур в нескольких предложениях доложил, что его отдел выявил агентурную сеть «оффензивы», в задачу которой входил сбор информации и организация террористических актов в отношении первых лиц государства и армии. В квартире главного польского резидента Беаты Ходкевич обнаружен тайник, где находилось около сорока тысяч английских фунтов, пятьдесят тысяч рублей царскими бумажными деньгами и золотые монеты царской чеканки в количестве двухсот штук.
Когда Артур упомянул тайник, я почувствовал смесь легкой гордости и досады. Этот тайник сумел обнаружить не кто иной как мой уголовник Семенцов, отправленный на помощь Книгочееву. Но бывшему фальшивомонетчику корпеть за книгами стало скучно, и он отправился искать в квартире пани Ходкевич что-нибудь этакое. Переворошив банки с мукой и пшенкой, куда городские обыватели имеют обыкновение прятать деньги и драгоценности, Семенцов начал ползать по полу на четвереньках и обратил внимание на то, что одна паркетная плитка выступает над остальными примерно на миллиметр. Кто другой бы на это и внимания не обратил, но у моего уголовника был богатый жизненный опыт. И вот, в результате, поляки лишились средств, из которых собирались оплачивать информаторов и исполнителей терактов, а казна Советской России изрядно обогатилась.
После находки, сделанной Семенцовым, я задумался — а не амнистировать ли мне моего уголовника и не принять ли его в штат Архангельского ЧК, хотя бы на правах внештатного сотрудника? Бывший фальшивомонетчик вполне мог воспользоваться ситуацией. Он вполне мог убить находившихся в квартире людей, а сам бы смылся. С такими деньгами Семенцов мог осесть в любой точке страны, а то и свалить за границу. А вот, поди же ты.
Артузов рассказал Председателю не только о тайнике, обнаруженном на квартире пани Беаты, но и о тайниках, где находились вещи не столь компактные и дорогие, как деньги и золото, а более громоздкие и смертоносные. Например — две квартиры в Москве (точнее, две комнаты в разных частях столицы, снятые на подставных лиц), набитые взрывчаткой, еще четыре «схрона» с оружием недалеко от Смоленска. Когда должна сработать взрывчатка, против кого, и где станет использоваться оружие, еще предстояло выяснить, но это уже детали. Главное, что это не будет использовано против нас.
Теперь ВЧК предстоит колоссальная работа по выявлению тех, кто предоставлял польской агентуре взрывчатку и оружие — ведь их не привезли с собой с территории новоявленной Польши, а получили на складах РККА. И, вполне возможно, что речь пойдет не о коррумпированных кладовщиках, а о довольно-таки высоких чинах, отирающихся в тыловых штабах. Артузов уже дал «отмашку» особым отделам начинать расследование, но на некоторые операции требуется санкция самого председателя ВЧК. К слову о замах и «исполняющих обязанности». Ксенофонтов, при всем его мужестве и основательности, согласия на арест начальника отдела вооружения штаба Московского военного округа, бывшего генерала Варенцова, на которого указывали поляки как на человека передавшего им динамит, не дал, не желая портить отношения с наркомвоенмором, а советовал дождаться самого Феликса. (Его манера называть Дзержинского Феликсом, коробила и меня, и Артузова. Но это так, реплика в сторону.)
Стало быть, Дзержинскому опять придется «бодаться» с Троцким и Склянским, которые снова станут яростно отстаивать своих людей, невзирая на явные доказательства их вины.
Дзержинский без колебаний подписал мандат на арест бывшего генерала, потом спросил:
— Товарищи, а что за «сыворотку правды» вы недавно использовали?
Мы с Артуром смущенно переглянулись, а строгий взгляд Дзержинского на сей раз остановился на мне:
— Владимир Иванович, это ваша затея?
— Так точно, — не стал я кривить душой.
Дзержинский откинулся на спинку кресла и сказал:
— Как всегда. Если речь идет о каком-то особо хитром допросе, можно не сомневаться — затея товарища Аксенова. А что было в шприце?
Я посмотрел на Артура.
— Чистейший медицинский спирт, — ответил за меня главный контрразведчик страны. — Я хотел водку, но где ее взять? Пришлось у медиков одолжить немного.
— В сущности, вы напоили подследственного? — решил уточнить Дзержинский.
— Не совсем так. Здесь больше психологическое внушение, — пожал я плечами. — Я же не знал — какое воздействие окажет спирт на организм Добржанского.
— Добржинского, — поправил меня Артур.
— Да, Добржинского, — кивнул я. — Он мог стать агрессивным или вялым. Главный упор делался на термин и на то, что это снадобье досталось нам от французов в Архангельске. Пан Добржинский не слишком бы поверил в российскую разработку, а в наследство Антанты — вполне. Теоретически, можно было использовать даже дистиллированную воду.
— М-да… работаете вы, товарищ Аксенов, с фантазией, — протянул Феликс Эдмундович.
Посмотрев на меня и заметив огорчение, позволил себя сделать то, что делал крайне редко — улыбнулся.
— Я не сказал, Владимир Иванович, что это плохо. Плохо другое, — покачал головой Дзержинский. — Плохо, что слухи о ваших методах ушли за пределы нашего ведомства. Сегодня утром мне позвонил Бухарин — интересовался, не собирается ли ВЧК вкалывать «сыворотку правду» всем членам партии большевиков
