зовут эту реку Олког-Волхов. Так они называют своих жрецов.
– А ты видел их? – с любопытством спросил Олав. – Какие они? Что умеют делать?
– У словен много богов, много и волхвов. Разные волхвы знают разное колдовство. Говорят самые сильные боги у словен, бог грозы и бог-хозяин подземного мира. Их волхвы могут поразить человека молнией или наслать ядовитых змей, но я сам такого не видел. Да и был я здесь только два раза, с твоим отцом, конунгом Бьерном.
– Агмунд, а ты давно знал моего отца?
– Да уж больше тридцати зим прошло с тех пор, как он взял меня в свою дружину, – сказал старый воин, что-то подсчитывая в уме. – Я хорошо помню то время.
– Расскажи мне, как отец стал конунгом Бирки, – попросил Олав.
– Было мне в ту пору как раз восемнадцать зим, – издалека начал Агмунд. – Был я пятым сыном в семье моего отца. Он умер в тот год, а четырем старшим братьям и без меня было тесно в одале. Вот и решил я податься в Бирку. Слава о твоем отце, конунге Бьерне, уже гремела в Упланде. Правда тогда он был еще только морским конунгом. Зато другого такого храбреца надо было поискать! – морщины на лбу Агмунда разгладились, он словно снова стал молодым. – Да, в то время никто не мог сравниться с твоим отцом. Что биться на мечах, что стрелять из лука, что плавать, что бегать, что бросать копье – ни в чем ему не было равных. Мало кто из хевдингов во всем Упланде мог соперничать с ним силой. Разве что Йон Большой Топор, но он был стар. Многие девушки из знатных родов Бирки отдали бы все за одну улыбку Бьерна, за один взгляд его голубых глаз. Но больше всего на свете Бьерн любил войну. Куда только он не водил нас на своем «Медведе». Его имя знали в любом уголке Восточного моря. Сам Браги Боддасон, знаменитый скальд, воспел его храбрость. Много сокровищ, красного золота добыл он в своих походах, но по-прежнему оставался морским конунгом, у которого много дружины, но совсем нет земли. Уж не знаю, что было бы дальше, если бы не встретил он прекрасную Рагнхильд, – старик немного помедлил и продолжал. – Даром что дочь простого бонда, а гордой была как королева. Вот тогда-то и сказал нам Бьерн: «Ну что, медвежата, достаточно мы повеселились, пора браться за дело!» Судьба была в тот год благосклонна к Бьерну. Страшный голод обрушился на Бирку и ее бонды бросили своего конунга в колодец. Удача же твоего отца была всем известна. Вот и пригласили они его к себе конунгом. Во многих походах бывал я, но страшней и славней тех не помню. Семь лет не выпускали мы меча из рук. Семь лет – битвы, кровь, пожары. Мало кто из медвежат дошел до конца. Но зато весь Упланд мы подчинили твоему отцу. Даже кичливые упсальские хевдинги признали его конунгом. Как раз в тот год ты и родился, – старый воин посмотрел на Олава, – брату твоему Анунду исполнилось семь зим.
– Но ведь я помню отец не прекратил свои походы на этом, – лицо Олава было сосредоточенным. – И после объединения Упланда он продолжал воевать.
– Да, твой отец был рожден для битвы и хотя любил Рагнхильду, не мог оставаться рядом с ней больше года, – старый воин одобрительно хмыкнул. – Что говорить, это был настоящий мужчина. Три раза он водил нас на куршей. Три раза мы осаждали их крепости. Но все-таки он заставил их платить нам дань. Даже гордым словенам из Альдегьоборга пришлось смириться с этим. Правда не долго это было, – лицо Агмунда посуровело. – Во всем виноваты эти проклятые даны! Но тогда, тогда они не смели противиться воле грозного конунга Бьерна Прихолмного. А теперь все не так… – старик вздохнул и замолчал.
Молчал и Олав. Тяжелая злоба мутной приливной волной медленно заполняла его душу. «Да теперь все не так, – он невольно сжал кулаки. – Тысячу раз прав старик, теперь все не так. Всего девять зим назад погиб отец и конунгом стал старший брат Анунд, а как же все изменилось! Словене уже и думать забыли о дани для нас. Курши платят дань датскому конунгу Хорику. Многие хевдинги в Упланде давно уже свысока смотрят на Бирку и в душе мечтают о собственных фюльках. Анунд же словно не замечает ничего, шлет послов к данам, пытается помирить хевдингов. А от моих советов отмахивается, как от назойливых мух, – Олав зло усмехнулся. – Конечно! Он ведь конунг Бирки, будет он слушать простого викинга, у которого кроме меча и верной дружины ничего нет. Но ты ошибаешься брат! Отец тоже начинал морским конунгом и еще не известно кому досталась его удача! Мы еще посмотрим кто из нас больше сын Бьерна!»
Взошло солнце. Туман стал постепенно редеть. Олав облокотился о борт дракара*. В зеленовато-прозрачной глубине, слабое прибрежное течение колыхало пряди пушистых водорослей. Облака словно запутавшись в них, отражались в воде. Речная трава своей пышностью напоминала Олаву волосы Вигдисы, сестры Гуннара Быка. Только у нее они были желтые, цвета густого меда.
Перед тем как Гуннар отплыл в Альдегьоборг, Олав посватался к Вигдисе. Гуннар ответил, что многие знатные люди хотят, чтобы Вигдиса стала хозяйкой в их усадьбе, но он, Гуннар, не прочь видеть своим родственником именно его, Олава. Правда, если Олав уговорит свою сестру, красавицу Хельгу, выйти замуж за него, Гуннара. Кроме того, рассчетливый хевдинг оговорил особо, что обручение произойдет только после успешного возвращения из земли словен. Да и сам Олав ждал многого от этого похода.
«Отдавать сестру за Гуннара или нет, я решу потом, когда вернусь, – думал Олав. – Слишком она хороша для хитромудрого хевдинга, но пока мне нужна его дружина. Добыча в Альдегьоборге обещает быть богатой. Я устрою такую свадьбу, какой давно не помнят в Бирке. Пусть люди видят, что я не какой-нибудь разбойник, а настоящий конунг, хотя пока и морской». Однако как не старался Олав уверить себя, что добыча нужна ему для покрытия расходов на свадьбу, где-то в самом потаенном уголке души он мечтал о другом. Слава и добыча дадут ему возможность увеличить дружину. Слава и добыча покажут бондам Бирки, да и всего Упланда к кому из сыновей Бьерна перешла удача. И конечно золото поможет им сделать правильный выбор. Ну а брат… В конце концов он тоже мало заботился об Олаве. Да и Вигдиса, которая не в пример Гуннару умна и
