– Тебе посочувствовать? – уточнила Даша.
– А мне полегчает?
– Нет. Но будет ощущение, что тебя поддержали.
– Тогда давай сочувствуй.
– Сочувствую, – фыркнула Даша. – Кстати, у меня новость.
– Замуж выходишь?
– Разуваева, в твоем вопросе зависть и осуждение, – рассмеялась Дарья. – Нет пока. Но у меня подарок от неизвестного поклонника. На букву «Х.».
Серафима тихо хрюкнула, потом не выдержала и расхохоталась в голос:
– Страшно подумать, что он тебе на эту букву подарил!
– Фу. Он мне стихи подарил и цветочек, а буквой подписался, – пресекла шутки Дарья и, не дожидаясь реакции, продекламировала содержание записки, а декламацию закончила пояснением: – А внизу – «хэ». То есть – от этого «хэ» подарок. Ясно?
– Не в полной мере, – честно призналась Серафима. – В смысле – от хорошего или…
– Или!
– Ой, Малашкина, не пугай.
– Я не пугаю. Сама в недоумении. Какой такой «хэ»?
– Узко мыслишь, рекламщица. Это не «хэ», это «икс».
– Гениально! – ахнула Дарья. – Ну ты даешь! Хорошо, что я тебе позвонила. Точно, он меня интригует. Как оригинально – «Мистер Икс». Наверное, я знаю, кто это!
– Кто?
– Шеф. Он сегодня, когда спрашивал про записку, явно переигрывал. И вообще, он ко мне неровно дышит.
– Это хорошо? – не поняла Серафима. – У тебя голос странный, испуганный какой-то.
– Не знаю. – Даша говорила чистую правду. – Скорее плохо. Во-первых, он мне не нравится как мужчина, то есть он, конечно, собой хорош и все такое, но не в моем вкусе, а во-вторых, он начальник. Начальнику непонятно, как отказывать, зато понятно, что будет, когда он наиграется.
– Тогда я тебе тоже сочувствую, – сникла Серафима. – Ладно, закругляемся, меня мой театрал небось заждался уже.
Вечер выдался не по-майски прохладным, но Дарью сей факт не смутил. Ее грели адреналин и тревожно-праздничное ожидание. Раз есть подарок, то есть и кавалер, а раз есть кавалер, то появился шанс на сказку. Сказки бывают разными, но Даша Малашкина надеялась, что ее сказка если и случится, то будет именно такой, как хочется, а не как получится. До сих пор получалось не особо удачно, а вот хотелось многого и по пунктам.
Высидев в офисе лишних полчаса, Дарья медленно двинулась домой. Подарок она положила в прозрачный пакет и несла его как славянский шкаф из анекдота про разведчиков в надежде, что неизвестный даритель опознает ее издалека. Но кавалер где-то затаился или постеснялся подойти. В полнейшем разочаровании Малашкина переступила порог собственной квартиры и едва не расплакалась. Нет, ей никто ничего не обещал, но она же ждала!
Сидя в душной темноте театрального зала, Серафима бездумно таращилась на сцену, активно формулируя программу действий. Просто так встречаться, трепаться ни о чем и потом ворочаться всю ночь, бормоча «зачем мне это надо?» ей более не хотелось. Поскольку Сашу, похоже, все устраивало, пора было брать инициативу в свои руки. Но как это сделать, чтобы в общем и целом активность выглядела прилично, никак не придумывалось.
Сима положила руку на подлокотник и замерла. Кавалер немедленно стек к другому краю кресла, утянув в темноту свой костлявый локоть.
«Придурок!» – обозлилась Сима. Следующий этап плана – «случайное» касание коленом – тоже успеха не возымел. Тем более что касания и не получилось. Симина нога окунулась в пустоту, так и не обнаружив препятствия. Поборов желание пошарить рукой, дабы удостовериться, что кавалер не безногий или не сидит, заложив конечности за уши, она перестала надеяться на телесный контакт и начала готовить речь. Речь готовилась плоховато, так как настроение было злобным, термины подбирались соответствующие. В идеале Саша должен был сам захотеть… Ну хотя бы чего-нибудь, кроме бессмысленного шатания по улицам и отвлеченных бесед. Или пресечь дальнейшие попытки сближения. Тогда с чистой совестью можно будет переключаться на Сережу Федорова.
Речь получалась путаной и странной. Основные тезисы то выпадали из памяти, то вдруг начинали казаться неубедительными, а то и вовсе неприличными. Если говорить полунамеками, то не факт, что до кавалера дойдет смысл, а если прямым текстом, то оратор будет выглядеть, мягко говоря, эпатажно.
Они уже подъезжали к Серафиминому дому, а она никак не могла начать выступление. Саша то замолкал, задумчиво глядя в окно маршрутки, то вдруг снова начинал анализировать пьесу. Пьеса оказалась, надо сказать, дрянь. Авангардная постановка в духе труппы из «Двенадцати стульев». Заумь с претензией на глубокий смысл и сатиру. Чем хуже спектакль, тем больше пищи для разговоров. У Саши эта «пища» оказалась в стратегических объемах, и по всему выходило, что неудачный поход в театр станет темой разговоров на ближайший месяц. Представив лицо бабушки, которая наверняка дежурит у окна, и пофантазировав на тему эпитетов, которыми Анфиса Макаровна охарактеризует очередное свидание, Серафима окончательно осмелела.
– Саша, я хотела спросить…
– Да, Симочка!
Нет! Это было просто невозможно. Таким тоном воспитатель в детском саду поощряет робкое дитятко к общению. И глаза у него при этом добрые-добрые, как у Ильича.
– Нет, ничего, – великодушно улыбнулась Серафима, пропев про себя «Это конец, конец любви, пробил ее последний час…». Ей было ясно: они добежали до финишной черты, за которой не оказалось ни фанфар, ни медалей, ни зрителей. Зря бежали. Счет один – ноль не в Серафимину пользу. А сколько времени потрачено!
– У меня к тебе тоже вопрос, – прорезался вдруг Саша. – Не совсем банальный. Что ты делаешь завтра вечером?
Сима фыркнула. Да уж. Вопрос более чем не банальный.
– А что? – машинально пококетничала она. Хотя надо было сказать, что все ближайшие вечера у нее будут заняты. Уж если чувства ампутировать, так ампутировать, а не нарезать по кусочкам, как колбасу. Бутербродов все равно не получится.
– Хотел познакомить тебя с мамой.
Вот так всегда и бывает. Решение уже принято, а обстоятельства изменились. Правильно говорят: дорога ложка к обеду. Но обед ведь можно и перенести…
Удивляясь собственному непостоянству и лицемерию, Серафима заулыбалась, сопротивляясь воплям интуиции и женского «я»:
– Как неожиданно!
«И, главное, некстати!» – съязвила интуиция.
– Это да или нет? – Саша внимательно и заботливо смотрел Серафиме в глаза.
– Конечно, да!
«Разумеется, нет! – взвизгнуло женское «я». – Идиотка! Мало тебе выставок и театров, так теперь еще и мама. Да какая там может быть мама, если у нее выросло вот такое чудо? И никаких «вдруг»! Сюрпризы кончились, даже не начавшись. Это полоса препятствий, через которые придется скакать, как бешеной жабе, всю оставшуюся жизнь. Мама – это серьезно. И если он вот так сразу, вместо поцелуев и прочей атрибутики, пихает на амбразуру маму, то кого он подсунет, когда дело дойдет, не дай боже, до брачной ночи?»
