Весь следующий день Лера была сонной и вялой. Мама посмотрела на ее осунувшееся личико, на обозначившиеся круги под глазами и сказала:
– Что-то ты бледненькая, Лерочка. Ты хорошо спала?
Лера кивнула.
– Ну, тогда пойди, погуляй. На улице солнышко такое хорошее.
Во дворе никого не было: Павлик ее избегал и теперь обычно катался на велосипеде с мальчишками в соседнем дворе. Лера слонялась от качелей к песочнице, не зная, чем бы себя занять. Потом вышла Вика, и они уселись на своем любимом месте под деревьями, чтобы поиграть в «дочки-матери». Солнце весело светило сквозь нежно-зеленые листья, воздух был теплым, мягким, медовым, но Лере все вокруг казалось холодным и пасмурным. Игра тоже не клеилась: куклы вели себя плохо, отказывались есть суп из одуванчиков, и недовольно косились на сидящую рядом с ними куколку в белом платье. В конце концов девочки бросили играть и просто молча сидели рядом. Вика была недовольной, насупленной, и сосредоточенно ковыряла палочкой землю.
– Вика, – спросила Лера, прерывая молчание, – а с тобой ночью ничего страшного не было?
Вика сделала удивленные глаза, поджала губы бантиком и покачала головой.
– Нет, а с чего ты взяла?
– Ну, ты какая-то невеселая.
Вика вздохнула.
– Меня мама снова в детский садик отдает, – сказала она. – На все лето. Со вторника. А забирать будет только на выходные.
Лере стало очень жалко подружку. Сама она в детский сад не ходила, дома с ней всегда были дедушка или бабушка, а здесь – на целую неделю! Но тут же почувствовала странное облегчение, что сможет отдохнуть от их порой немного тягостной дружбы. Может, если Вика целыми днями будет в саду, Лера снова сможет гулять с Павликом…
– А почему она тебя отдает?
Голубые глаза Вики зло сузились.
– Из-за дяди Валеры, – ответила она. – Он теперь у нас живет. Наверное, я им мешаю.
– А разве у вас не дядя Игорь живет? – удивилась Лера.
– Дядя Игорь раньше был. А теперь дядя Валера, – Вика резко встала и отряхнула подол красного платья в горошек. – Пойдем на качелях качаться?
Чем ближе был вечер, тем Лере становилось тревожнее. Она не находила себе места, бродила из комнаты в комнату, и смотрела на часы: короткая, самая медленная стрелка, перебралась через цифру 6 и упрямо поднималась выше. Наконец Лера не выдержала и подошла к маме. Та стояла у большого стола в гостиной и пеленала лежащего на спине Андрюшку, то и дело наклоняясь к сыну и разговаривая с ним на странном языке, которым, по мнению родителей всего мира, надлежит говорить с младенцами.
– Мама, – позвала Лера.
– Что, доченька? – мама повернулась. Она улыбалась, пряди темных волос выбились из высокой прически и падали на порозовевшие щеки, глаза блестели, и она была такой красивой, веселой и счастливой, что все ночные страхи показались сейчас глупыми.
Но тем не менее, они были.
– У нас по ночам в кладовке горит свет, – сообщила Лера.
Мама удивленно на нее посмотрела.
– Как это так? Мы же всегда его выключаем.
– Он сам зажигается, – Лера помолчала и добавила – А еще там кто-то ходит.
Мама засмеялась.
– Лерочка, да это тебе приснилось! Ну кто там может ходить, там же никого нет!
Лера почувствовала, что у нее на глазах выступают слезы.
– Мама, там кто-то ходит! – громко повторила она, изо всех сил стараясь не закричать. – Я боюсь!
Мама отложила в сторону пеленку и присела рядом с дочерью.
– Ну что ты, что ты, – она обняла Леру, прижала к себе и поцеловала в макушку. – Это просто сны плохие, вот и все. Не бойся, мы же с папой рядом. Знаешь, что?
Она отстранила дочку и посмотрела в ее полные слез глаза.
– Если тебе снова станет страшно, ты меня разбудишь. Да? Так и сделаем. Сразу буди меня, хорошо?
Лера сглотнула комок в горле и кивнула. Будить маму она не собиралась. Это не поможет. Ей никто не поможет.
Мама еще раз чмокнула дочь в щечку и вернулась к пеленкам.
– Ничего страшного, подумаешь, сны, – приговаривала она, возясь с младенцем. – И нечего там бояться. Вот подожди, Андрейка вырастет, будет сестренку защищать от всяких страхов, да, Андрейка?
Малыш радостно загукал и засучил ножками.
Перед сном мама отвела Леру на кухню и дала ей выпить маленькую желтую таблетку, покрытую глазурью. А потом, по дороге в их комнату, шепнула что-то папе, и тот встал с дивана, на котором вместе с дедушкой смотрел программу «Время», пошел вместе с ними в спальню, и, пока Лера укладывалась в кроватку, зажег свет в кладовке, открыл дверь и долго переставлял с места на место книги и чемоданы. Лера следила за ним со страхом. А вдруг?.. Но папа повозился еще немного, вышел, плотно закрыл за собой дверь, погасил свет и, обращаясь как будто только к маме, преувеличенно громко сказал:
– Что-то я не нашел!
– А ты везде посмотрел? – спросила мама, поглядывая на Леру.
– Да, ничего нигде нету!
Лера попыталась улыбнуться. Потом папа и мама по очереди поцеловали ее, пожелали спокойной ночи и вышли.
Она так и не уснула, только провалилась в какое-то туманное и зыбкое забытье, сквозь которое слышала, как укладываются спать родители, как мама укачивает в коляске младшего брата, и ее снова окружила ночь, сизый сумрак и мертвая тишина.
Свет в кладовке зажегся, как в предыдущие ночи – тусклый, желтый. Лера услышала, что внутри отдергивается занавеска, поскрипывают тюки и чемоданы. «Нужно закрыть глаза», – подумала она. А еще заткнуть уши. Лежать себе и ничего не видеть, и не слышать. Как же она сразу не догадалась! Лера зажмурилась и закрыла уши ладошками. Стало темно и совсем тихо, только кровь шумела – совсем, как если приложить к ушам раковину. Папа говорит, что так шумит море. Она долго лежала так, прислушиваясь к воображаемому прибою, и думала, как когда-нибудь они поедут все вместе в Сочи или в Крым – сама Лера, папа, мама и братик – конечно, когда подрастет. Потом осторожно убрала руки и прислушалась. Тишина. Лера открыла глаза.
Перед ней стояла старуха.
Ужас стиснул ее с такой силой, что она не могла не то, что пошевелиться, а даже вздохнуть, и Лера могла только смотреть через решетчатый поручень широко распахнутыми от страха глазами, не в силах отвести взгляд от других глаз: светящихся, волчьих и желтых, как застоявшийся гной.
Старуха уставилась на нее сквозь свалявшиеся, грязные космы, падавшие на изрезанное морщинами лицо, заскорузлая кожа которого отслаивалась рваными, истлевшими лоскутами. Поверх засаленных седых волос была намотана и подвязана под подбородком какая-то тряпка, некогда бывшая шерстяным платком. Тело покрывал толстый слой тяжелых, мокрых лохмотьев, с которых капала темная жижа. В нос ударил резкий, густой запах болота и выгребной ямы, как от деревенского туалета жарким летним днем. Старуха жутко ослабилась и захихикала, будто закудахтала огромная хриплая курица.
Лера захотела вскочить, закричать, но тело одеревенело, как будто она отлежала его целиком. Губы отказывались открываться, и из горла вырвался только едва слышный, сдавленный писк. Старуха ощерилась еще шире и покачала головой.
«Кто Вы? Что Вам нужно?!» – закричала Лера, и этот крик, неслышный снаружи, пронзительно зазвенел у нее в голове.
Старуха не ответила.
«Куколка? Вы за ней пришли? Забирайте, вот она! Мы не хотели ничего брать, мы не специально забрались к Вам в дом!»
«Нет, куколка теперь твоя», – голос, надтреснутый, мертвый, прозвучал как будто у Леры внутри головы.
«Тогда что Вам нужно?!» – Лера чувствовала, как слезы, застывшие в глазах и не могущие пролиться плачем, жгут глаза.
Старуха протянула руку в сторону коляски со спящим младенцем и проскрипела:
«Его!»
Лера изо всех дернулась, попыталась хотя бы мотнуть головой – тщетно. Даже зажмуриться снова не получилось.
«Отдай мне мальчика, – снова просипела старуха. – И мы будем дружить. Я тебя много чему научу».
«Но я не хочу дружить!»
«А придется», – старуха сдвинулась с места и зашаркала по комнате. Лера с ужасом следила, как жуткая бабка подошла к родительской кровати, встала рядом и нависла над спящими папой и мамой. Сгорбленная спина в мокрых грязных лохмотьях чуть задела ручку коляски. Глухо, отрывисто звякнули погремушки. Братик заворочался во сне.
«Выбирай, – голос страшной карги звучал в голове Леры так же четко, как если бы та стояла рядом, – или твой брат, или мама. И папа».
Старуха нагнулась, сивые космы, свесившись, коснулись маминого лица, неподвижного и бледного в призрачном ночном свете.
«Нет! – мысленно закричала Лера. – Не трогай маму!»
Старуха криво ухмыльнулась. Из уголков почерневших губ потекла струйка мутной воды. Она проковыляла обратно и встала перед девочкой.
«Завтра отдашь мне брата, – сказала она. – Иначе я приду за твоими родителями».
