– Вы думаете, что тренировать выдержку необходимо именно на мне?
– Видите ли, Вероника… В отношении вас мой сын беззащитен.
– Пойдемте ужинать, ваше величество, – нахмурилась я и поднялась с кресла.
– Злитесь… – почему-то довольно проговорил император.
– Злюсь, – не стала спорить я. – Видите ли, Фредерик. Я – человек, а не слабое место вашего сына.
– Согласен, – легко улыбнулся он. – Если бы еще и те, кто будет пытаться через вас добраться до Ричарда, были с этим согласны…
Когда мы вышли в гостиную, то выяснили, что принц Тигверд выглядел спокойным и держался довольно-таки холодно. Милорд Милфорд, напротив, был беспечен и доволен жизнью. Присутствующая тут же госпожа Блер – насторожена и испугана. А щенок… Щенок радостно побежал нам навстречу. Я взяла его на руки, чтобы не портить торжественность момента.
Император не стал томить девушку. Развернувшись к ней, он сразу озвучил свою волю. Помощь следствию, раскаяние и год работы в приюте при главном храме стихий. С маленькими детьми.
Джулиана поклонилась и прошептала:
– Спасибо.
– И в следующий раз, когда вам вздумается ратовать за правду, думайте. Хоть немного, – холодно отозвался император. – Потому что такое везение, как сегодня, бывает только раз в жизни.
– Да, ваше величество. – Ноги девушки подкосились, и если бы не поддержавший ее милорд Милфорд, она бы упала на колени.
Император выдал им обоим недовольный взгляд и добавил:
– И еще кое-что… Госпожа Блер, пользуясь своим высоким положением, я потребую от вас… услугу. – Голос императора стал тише.
– Все, что в моих силах, – прошептала Джулиана, опустив голову.
– Вы рисуете портреты? – раздался его вопрос.
– Что? – опешила девчонка.
– Портреты, – спокойно стал объяснять император. – Это такие картины, на которых изображены люди. Вы умеете их рисовать?
– Я знаю, что такое портреты, – попыталась взять себя в руки художница и журналистка. Ей даже удалось заговорить уверено, только руки подрагивали. – И картины не рисуют, а пишут.
Император не сводил с нее насмешливо-вопросительного взгляда.
– Да, умею, ваше величество.
– Замечательно. Вы мне напишете, – он подчеркнул это слово, – портрет. Надеюсь, у вас получится передать… сходство по моему словесному описанию.
Художница опять присела в низком реверансе.
– Вероника, поторопись, – вмешался в этот разговор Ричард. – Мы опаздываем на обед. Точнее, уже на ужин.
– Какой? – изумилась я.
– У моей будущей тещи, разумеется, – ответил Ричард, и я обратила внимание на то, что он одет в джинсы и белый пуловер.
– Погоди, мне тоже надо сменить одежду, – поднялась я.
Чтобы ускорить процесс, я попросила Оливию помочь.
– В наших платьях вы краше, – поморщилась она, оглядев меня в джинсах и свитере.
– Не будем потрясать маму длинным платьем, – рассмеялась я.
– А ее это шокирует?
– После того, как я представила ей императора Фредерика и сообщила, что есть мир, в котором существует магия? Вряд ли. К тому же когда выяснилось, что я осталась жива… По-моему, остальное ей попросту все равно.
– Я ее понимаю…
– Не забудьте покормить нашу гостью, – вспомнила я про Джулиану. – Госпожа Блер пока останется у нас. Ладно, я побежала. А то милорд гневается…
Служанка проводила меня насмешливым взглядом.
– Ну наконец-то, – поприветствовала нас мама. – А то мы с отцом поспорили, явитесь вы или нет!
– И кто за кого? – поцеловала я ее.
– Мне казалось, что вы забьете на визит. А отец заявил, что Ричард слишком ответственный. И он тебя притащит.
– Папа, привет. – Я обняла отца. – Ты прав по всем пунктам.
– Простите за опоздание. – Ричард вручил маме огромный букет цветов, похожих на золотые лилии, непонятно откуда взявшийся у него в руках.
У цветов были темно-синие листья и стебли, а запах чем-то напоминал корицу. Мама прижала цветы к себе, понюхала, прикрыв глаза. Кончик носа мгновенно покрылся искрящейся золотой пылью. Онемев от восторга, мы уставились на это чудо. Ричард, посмотрев на нас, засуетился:
– Я надеюсь, Маргарита Дмитриевна, вы любите золотистые киреи? – И следом протянул руку отцу: – Добрый день, Евгений Николаевич.
– Добрый… Как дела? – пожал ему руку отец, с хитринкой посмотрев на меня.
– Вероника спасала от имперского правосудия юную амбициозную журналистку, которая писала в газетах разного рода гадости про Императорский дом, – улыбнулся Ричард.
– Хватит о делах, – строго сказала мама, безуспешно пытаясь избавиться от золотой пыльцы. – Давайте обедать!
Мальчишки встретили нас настороженно. Феликс с надеждой смотрел на нас обоих. Паша с опаской поглядывал на меня – как будто ждал какого-то подвоха. Рэм окинул принца Тигверда вызывающим, недовольным взглядом. Я смотрела на мальчишек и тихонько, чтобы никто не заметил, любовалась каждым из них…
Феликс очень изменился после выздоровления. Он много занимался, переживал за все, что происходит вокруг. В нем было… счастье. Разлитое внутри, сильное, яркое. Вдох – счастье, выдох – радость; вдох – страх его потерять, выдох – оно все еще никуда не делось… Осознание того, что с ним случилось нечто невероятное, чудесное. Что-то такое, за что он мысленно благодарит окружающий мир каждую секунду…
Пашка возмужал – стал выше, крепче, спокойнее. Он смотрел долго и серьезно. Пашка… Как же нам с тобой разобраться со всем этим балаганом, который происходит с нами в последнее время? Держись, сынок…
Рэм стал просто невероятно красив – это ужас какой-то! Бедные девочки… На самом деле с Пашкой они были совершенно одинаковые. Рэм уже сроднился с тем, что чуть подправил когда-то свою внешность. Но он был… совсем другой. Грустный, тихий. Печаль лилась из-под пушистых ресниц и сводила с ума… Я подумала о том, что девочек в Академии нет. Пашка еще с кем-то общается на фехтовании в нашем мире, а Рэм?
– А щенок где? – спросил Паша, прервав мои мысли.
– Дома, – ответила ему я, не задумываясь.
– Один? – возмутился Феликс.
– В поместье, – пояснил Ричард.
И тут я поняла, что именно сказала… И это не ускользнуло от милорда Верда. Хитрец с каким-то особенным удовольствием нагло подмигнул мне, отправляя в рот очередной пирожок! Вот… зараза! Я поняла, что краснею… Захотелось выйти на улицу. И тут стихия услышала меня! Какая именно, не знаю, но в ворота позвонили!
– Кого это принесло? – спросил явно у Вселенной отец, потому что никто из присутствующих на этот вопрос ответить не мог.
Я пожала плечами и отправилась открывать. Загнать Грея в вольер я не смогла – он скулил, вырывался и в конечном итоге удрал от меня. С щенком было проще – взял на руки, и все дела.
– Да что ж ты за пес такой, – укоризненно посмотрела я на него и пошла смотреть – кто там. Подошла к калитке и открыла ее на маленькую щелочку – чтобы овчар не выскочил.
– Добрый вечер! – обратилась ко мне какая-то незнакомая женщина. – Простите за беспокойство. Вы не подскажете, как идет нумерация улиц Зеленых в поселке? Мы совсем заплутали.
И она кивнула на заведенную машину напротив наших ворот. На заднем сиденье в детских креслах сидели девочки-близняшки и с любопытством на нас посматривали. Два курносых носика, золотые кудряшки из-под одинаковых розовых шапочек, ярко-синие глазенки… Я невольно залюбовалась.
– Конечно, – улыбнулась я женщине в короткой яркой курточке. – Вам какая улица нужна?
– Третья Зеленая.
– Смотрите, – начала я, делая шаг вперед и выходя за калитку. – Вы…
Женщина взмахнула руками. Грей все-таки выскочил. Попал под удар, взвыл от боли, пронзительно заскулил и обмяк на снегу.
Странно… Со мной было что-то не то – но боли я не чувствовала. Только пустоту. И ее вокруг становилось все больше и больше.
Я с отстраненным любопытством отметила, что женщина уже открыла портал, ее дети выскочили из машины – она торопила их. За спиной раздались крики.
– Мама! – три вопля сливаются в один.
– Вероника! – крик Ричарда.
– Мальчики, осторожнее, – хочу сказать я, но у меня получился только жалобный всхлип. Я успеваю заметить, что женщину и ее детей отбрасывает от портала. Ей не удается сделать всего шаг и уйти. Марево гаснет.
Ноги подгибаются – я падаю на землю, на меня обрушивается небо, а через мгновение тяжесть и круговерть затихают, оставляя звенящую легкость внутри и снаружи…
– Мама! Не надо… Не уходи…
Кто-то склонился надо мной. Феликс… Я чувствую покалывающее тепло его рук на животе, справа.
– Нам же без тебя никак, – продолжает уговаривать меня приемный сын. – Мы тебя любим. Останься… Мамочка.
Его голос и плач пробиваются сквозь пустоту, в которую я могу и хочу погрузиться, разрушая легкость, которая окутала с ног до головы. Внезапно понимаю, что действительно не имею права уходить. Как же родители будут опекунство оформлять на всех троих?.. И Рэм – я же обещала его матери присмотреть. Пытаюсь сказать это Феликсу, но захлебываюсь криком – приходит боль.
