— Убирайтесь! Ступайте печатать письма!
— Да, масса Легри.
— Введи ее, — распорядился Леман и круто повернулся к помощнице. — Чего вы ждете?
— Хочу пропустить ее к столу, — отозвалась она. — Нам тут не разминуться.
Если у мистера Лемана и нашелся подходящий ответ, ему пришлось промолчать, потому что в этот момент юнец ввел мисс Уиттекер. Дойдя до своих дверей, Эйлин остановилась и обернулась.
— Да, сэр, голубенькие бриджи, — тихонько промолвила она.
И скрылась в комнатушке, прикрыв за собой дверь, а через минуту оттуда донесся слабый стук машинки.
— Не обращайте на нее внимания, — посоветовал Леман. — Она чокнутая. И не обращайте внимания на миссис Леман, она тоже не в себе. Присаживайтесь. С чем пришли?
Мисс Уиттекер, крупная пышная блондинка, все еще красивая, но слишком величественная, чтобы лазить по яблоням, опустилась в кресло. Глядя на нее, любой оценил бы совет миссис Леман изготовить яблоню из бетона. В руке Глэдис держала продолговатый лист бумаги, который и предъявила Леману жестом фокусника, вынимающего кролика из шляпы.
— Это ваш чек на сто долларов. Он вернулся ко мне уже в третий раз. На что же он дает право? На вечное владение?
С этим Леман расправлялся не впервые.
— Погодите немного и снова предъявите, — посоветовал он.
— Но мне, мистер Леман, нужны деньги.
— Вы их получите.
— Можно сказать одно словечко?
— Прошу.
Мисс Уиттекер действительно ограничила себя всего одним словом:
— Когда?
Напускное самообладание слетело с Лемана.
— Когда я буду готов, вот когда! Сил никаких нету! — закричал он. — Тружусь день и ночь, чтобы слепить это шоу, а стоит отлучиться на минутку, как тут же являются всякие и требуют денег. Деньги, деньги, деньги! Если вам понадобились деньги, отчего вы не попросите их у Джека МакКлюра? Вы же сестра его жены!
— Джек МакКлюр! — выговорила Глэдис, и сразу стало видно, что она не очень высокого мнения о своем зяте.
Лемана запоздало навестила мыслишка, что умнее бы держаться с актрисой поласковее, а то и утешить ее. Поднявшись, он ласково приобнял мисс Уиттекер, не снимая шляпы.
— Послушай, детка, — начал он. — Ты же знаешь, как готовят шоу. Все деньги вложены в спектакль. Заперты, в некотором роде. Так и называется — замороженные активы. Я позабочусь, чтобы ты получила свою сотню. С минуты на минуту я ожидаю миллионера с крупным чеком. Дай мне полчаса.
Ладно уж, — согласилась мисс Уиттекер тоном судьи, выносящим условный приговор. — Но если не выложите деньги на бочку, я отправлюсь прямиком в профсоюз и расскажу всю историю. Что случится потом, сами знаете. Они призовут всю труппу к забастовке.
Поднявшись, мисс Уиттекер величественно выплыла из комнаты, а мистер Леман, жуя сигару, уставился пустым взором в пространство. Он думал о женщинах.
Женщины! Нет, что за пол, что за пол! Являются, вымогают деньги и еще грозят профсоюзом. Кусают руку, которая помогла им выбраться из паршивых техасских кабаков. Они дерзки и неуважительны и так странно, уголком глаза, поглядывают на тебя, когда ты диктуешь им письма. Нет, не видит он никакой пользы от слабого пола. На мужчину, который тронет женщину, не желая ее приласкать, смотрят косо, что совершенно справедливо. Но мистер Леман мог бы назвать трех женщин, которых он с удовольствием бы тронул.
Вскоре, отвлекшись от неприятной темы, он обратился мыслями к другой, более радостной. Он стал размышлять о Лестере Бардетте, и темная тучка растаяла, в душу хлынул солнечный свет. Сумрачный взгляд, каким он смотрел на мир, просветлел. Конечно, женщины есть, и больше, чем надо, но этому можно противопоставить тот факт, что в старом добром мире живут и такие мужчины, как Лестер Бардетт, готовый легко и быстро выложить двадцать штук.
Мистер Леман все еще упивался мыслями о Бардетте, и чем дольше он думал об этом честном и справедливом производителе одежды, тем больше успокаивалась его душа, когда снаружи раздался непонятный шум. Дверь распахнулась настежь, и в комнату влетел его партнер Джек МакКлюр, всем видом своим напоминавший жителя, уцелевшего после последних дней Помпеи.
— Джо! — закричал МакКлюр, слишком возбужденный, чтобы сообщать жуткие новости исподволь. — Ты представляешь, что стряслось?! Лестер Бардетт слинял!
9
Джек МакКлюр представлял в «Леман Продакшнс» спокойствие и воспитанность. По-видимому, существует какой-то закон природы, по которому в каждом театральном агентстве всегда есть спокойный, приятный джентльмен. Джек был куда симпатичнее Лемана, более того, привлекательнее — высокий, красивый, спортивного типа. Леман спортом не занимался и по окончании делового дня мысли его неизменно устремлялись к «Астор-бару». Джек ходил в нью-йоркский спорт-клуб и играл там в сквош, в летние же месяцы его можно было видеть на Лонг Бич, где он рассекал волны. Одевался он по моде, и даже чуточку опережал ее — на голове у него красовалась мягкая серая шляпа, которую он, как и Леман «дерби», не снимал никогда.
— Слинял, — повторил Джек и, подойдя к бачку, налил себе в бумажный стаканчик бодрящий глоток.
Леман, который после ухода Глэдис Уиттекер устроился в своей любимой позе, то есть закинув ноги на стол, рывком сбросил их, чуть не опрокинув кресло. Лицо у него побелело, глаза выпучились, словно у Макбета, узревшего дух Банко, заглянувшего к нему на обед.
— Как это?
— А вот так. Он забирает свои деньги. Все. До последнего цента.
— Почему?
— Вот он тебе расскажет, — посулил Джек, тыкая бумажным стаканчиком на дверь, в которую входил Мэрвин Поттер, задержавшийся, чтобы дать автограф офисному юнцу.
Мэрвин, как обычно, был спокоен, любезен и невозмутим. Вчерашняя ночь, которая лишила бы румянца обычного человека, не оставила на нем следа. Глаза у него блестели, держался он безмятежно и, по-видимому, ни чуточки не страдал от головной боли.
— Приветствую тебя, благословенный Леман, — тепло поздоровался он. — Давненько не виделись, но ты все такой же… Жаль-жаль. И славная старая контора — тоже. Вроде ты подбавил сюда пыльцы, а в остальном все по-прежнему. Какая великолепная пыль! — прибавил Мэрвин, проводя пальцем по столешнице. — Где ты такую раздобываешь?
Мистер Леман сосчитал до десяти. Как ни странно, его доктор дал ему тот же совет, что и другой доктор — мистеру Андерсону.
— Оставь в покое мою пыль! — буркнул он. — Что там с Лестером Бардеттом?
— Ох уж этот Бардетт, — печально покачал головой Мэрвин. Такой вспыльчивый. Вопреки совету поэта, дает волю страстям. Не поддавайся гневу, учили меня в воскресной школе. Очевидно, никто не внушил этого правила Бардетту. Мне кажется, ни один производитель одежды не лиловел и не багровел так на моих глазах. А все из-за совершеннейшего пустяка.
— Какого это?
— Он поджег Лестеру ногу, — объяснил Джек.
Мистер Леман страдальчески воздел руки и непременно стиснул бы голову, если б не мешала шляпа.
— Поджег ногу?
— А что такого? Будьте разумны, дорогой мой Леман! — призвал Мэрвин. — Вы так возбудились. Можно подумать, что я виновен в злодеянии или преступлении, а я и всего-то поступил так, как поступил бы на моем месте любой тонко чувствующий актер. Бардетт опять заснул в кресле, и я решил, совершенно справедливо, что другого такого случая может больше не подвернуться. Птицы, пчелы, ветерок, и деревья — вся Природа взывала ко мне: ну подожги ты ему ногу! Что же, я и поджег.
— Лестер очень разозлился, — не к месту вставил Джек.
— Да, — согласился Мэрвин. — Я старался урезонить его, убедить, но он ничего не желал слушать. Хотя можно взглянуть и с моей точки зрения. Мне показалось, будто в этом субъекте течет змеиная кровь. Не знаю, много ли вам известно об аспидах, — продолжил Мэрвин, — но главное их свойство — не слушать заклинателя. Заклинай, не заклинай — им неважно.
Мистер Леман легко вспыхивал, а, вспыхнув, не задумываясь, выплескивал эмоции в достаточно едких словах. Не запнувшись ни на секунду, он припечатал Мэрвина шестью определениями, на что тот предположил, что так называет Леман и девушек.
— Улыбнитесь же мне! — попросил Мэрвин. — Горько, насильственно, но улыбнитесь. Господи Боже, никак не пойму, из-за чего весь этот сыр-бор! Да в Голливуде поджечь ногу — это так, мелочь, рядовая любезность.
— К черту Голливуд!
— Чувство, достойное восхищения, — отозвался Мэр-вин. — Я и сам частенько так говорю.
Леман снова забросил ноги на стол. Так ему лучше думалось, а сейчас было самое время пошевелить мозгами пошустрее. Двадцать тысяч долларов испарились в одно мгновение. Это послужит ему уроком, чувствовал он. Не будет обольщаться, будто кто-то, кроме санитаров из буйнопомешанного отделения, сумеет удержать под контролем звезду вроде Мэрвина Поттера. Единственным светлым пятнышком во всем этом черном происшествии, единственным слабым серебряным лучиком в черной туче, сгустившейся над ним, было отсутствие Фаниты. Кто-кто, а она не может бросить ему торжествующе: «А я тебе что говорила!»
