Мистер Леман подавился веселым смешком.
— Вы и не потеряете! Я вам еще не говорил о гастролях?
— Каких гастролях?
— О городах, где мы будем прокатывать спектакль. — Мистер Леман достал из ящика график. — Смотрите. Мы открываемся в Сиракузах. Прекрасный, театральный город. Потом едем в Провиденс, Вустер, Олбани… И всюду нас ждет легкая победа.
— Легкая победа?
— Городишки шикарные. Мы снимем сливки. Так что подписывайте чек, и дело решено.
Простак все колебался. Два голоса звенели у него в ушах: один — Величайшей Жонглерши Мира, другой — его дяди Теодора. Когда он закрывал глаза, то так и видел дядю: тот стоял, грел свой обширный тыл у камина в библиотеке, устремив на племянника рыбий взгляд, и изрекал вечную сентенцию: «Оглядись, а потом уж прыгай». Бесполезно скрывать от себя, что дядя Теодор весьма кисло взглянул бы на происходящее в офисе «Леман Продакшнс, Инк.»
Сидя с закрытыми глазами и гадая, на что все-таки решиться, Простак услышал щелканье дверной ручки. По офисному линолеуму легко процокали каблучки. Открыв глаза, Простак был поистине заворожен тем, что увидел. Девушка, приблизительно габаритов Бэтти Грейбл, наклонилась над столом Лемана, кладя на него какую-то бумагу, и с первого взгляда Простак узнал в ней ту, которая после романтической встречи на Мэдисон-авеню ни на минуту не покидала его мыслей, кроме разве того момента, когда он прятался в ветвях от пса Тюльпана. Он издал бессловесный вскрик, и девушка, оглянувшись, тоже узнала его. Она не сказала ничего — дисциплина есть дисциплина, но глаза у нее округлились, и она подарила ему самую дружелюбную, теплую улыбку. Потом вернулась к себе в комнатушку, а Простак глазел ей вслед в полном экстазе.
— Вот так так! — потрясенно пробормотал он. Мистер Леман, нахмурившись, изучал письмо.
— Из театра Гилд, — сообщил он Джеку. — Хотят купить долю в нашем шоу.
— Я так и знал, что захотят.
— Да.
— Нужно было этого ждать после того, что они говорили во вторник.
— Верно. Конечно, они опоздали. Мы ведь уже обещали мистеру Фиппсу.
— Не можем же мы его подводить!
— Нет, с мистером Фиппсом мы должны играть честно. Все та же старая история. Не думали на бегу, вот и проиграли. Таков уж шоу-бизнес, — вздохнул мистер Леман.
— Н-да, таков шоу-бизнес, — тоже вздохнул Джек. Простака не интересовал невезучий театр. Он по-прежнему пожирал глазами дверь комнатушки.
— Послушайте, — наконец очнулся он, — кто это такая?
— А?
— Кто эта девушка?
— А, эта… Моя секретарша.
— Ваша секретарша?
— Ну да.
Простак затрепетал с головы до пят. В офисе «Леман Продакшнс» заиграла нежная музыка, а на пыльном полу распустились фиалки.
— То есть, она здесь работает?
— Ну конечно. Целый день.
Простак оставил колебания. Совсем слабо, из дальнего далека, ему еще слышался остерегающий голос дядюшки, но теперь слушать осторожного родственника ему было недосуг. Твердой рукой он подмахнул чек, и мистер Леман ринулся на него, словно форель на муху.
— Он еще влажный, — предупредил Простак.
— Ничего, я его высушу. Ну, котик мой, — заключил мистер Леман, — теперь и вы наш партнер. — Он ринулся к двери, где его уже поджидал Джек МакКлюр, словно борзая, натягивающая поводок. — Подождите тут, пока мы с Джеком сходим в банк. Подождите и присмотрите за порядком. Вот что… Эй! — рявкнул он.
Появилась секретарша.
— Развлеките этого джентльмена до нашего возвращения, — распорядился мистер Леман. — Пошли, Джек.
И за ними захлопнулась дверь.
12
Молчание, последовавшее за уходом партнеров, нарушила Эйлин, потому что Простак, очутившийся так близко от девушки, которая подействовала бы на него, как удар тупым орудием, даже если бы он смотрел на нее через телескоп, испытывал затруднения с голосовыми связками. Его пронзали электрические разряды, а пальцы ног поджались в замшевых туфлях.
— Вот мы и встретились снова, — проговорила она. — Теперь нас вроде бы познакомили. Хотя на настоящее знакомство не очень-то похоже, правда?
Простак уже мог выговаривать кое-какие слова.
— Э? — почти не заикаясь, спросил он.
— Лучше бы он назвал нас.
— Назвал? Вы хотите узнать мое имя?
— Ну, так удобнее. Чтобы как-то обращаться к вам: «Судья», «Полковник» или «Ваше Королевское Высочество». Меня, кстати, обычно зовут Динти.
— Динти?
— Всех Муров называют Динти. Из-за ресторана.
— Какого ресторана?
— Ресторана «Мур Динти». Неужели вы не знаете? В рифму с «Линти».
— Какой Линти?
Динти увидела, что быстро тут ничего не объяснишь.
— Давайте оставим эту тему, — предложила она. — Как зовут вас?
— Меня? — Простак на минутку призадумался. — А-а, Фотерингей. То есть — Фиппс.
— Так как же?
— А?
— Фотерингей? Или Фиппс?
— И так, и так.
Динти нахмурилась, словно такая мудреная софистика только затемняла вопрос.
— Не может быть.
— Посередке черточка.
— Возможно, но как-то странно.
— В сущности, даже Фотерингей не совсем правильно.
— Не совсем?
— Произносится «Фоэнги».
— Фиппс Фоэнги. Ни за что не выговорить.
— Нет, Фотерингей.
— Но вы же сказали, это неправильно.
— Ну да, неправильно.
Строгая Динти стала еще строже. Ей показалось, что ее дурачат.
— Не нравятся мне все эти хитрости, — сказала она. — Чего вы рассчитываете добиться? Будьте честным. Будьте открытым. Пусть ваше «да» будет «да», а ваше «нет» — «нет». Уж если Фиппс, то Фиппс, а если Фоэнги, то Фанги.
— Друзья называют меня Простаком.
— Ну вот, хоть куда-то добрели.
— Я хочу, чтобы и вы так меня называли.
— С удовольствием. Спасибо, Простак.
— Не за что. Повисла новая пауза.
— Ну, — поинтересовалась Динти, — как продвигаются поджоги?
— А?
— Поджигали еще чьи-то шляпки?
— Нет-нет.
— А бунгало?
— О, нет! И бунгало не поджигал.
— Начали жизнь с чистого листа? Решили быть честным? Я очень на это надеялась. А что вы поделывали после нашей встречи?
— Кто? Я? Да так, ничего особенного. Вот, ночью собака загнала меня на дерево.
— Но вы выжили, правда? А я вчера ходила на вечеринку в Бронкс. Порадуйтесь, новая шляпка произвела сенсацию. За мной даже гнался по лестнице телеведущий.
Новая пауза. Простак судорожно искал в своем пошатнувшемся мозгу тему для беседы. Он понимал, пока что его вклад не особенно блестящий. Кроме того, ему хотелось, чтобы макушка прекратила подпрыгивать, точно крышка чайника, это мешало четко мыслить.
— Здесь столько пыли, — заметил он, набредя на интересную тему.
— Да, мы гордимся нашей пылью, — отозвалась Динти. — Мистер Леман ее импортирует. Немножко пыли попало вам на лицо. Нет, не там. Левее. Дайте я сотру.
Она забрала у него из руки платок и удалила пыль, естественно, к нему приблизившись, а такая близость опасна для девушки, которая произвела сильное впечатление на Фотерингей-Фиппса, ибо эти Фиппсы славятся горячей кровью. Именно такая кровь вовлекла в большие неприятности дядюшку Теодора, что могут подтвердить семейные архивы, повествующие об оксфордской барменше (1909 г.).
К тому же, под влиянием цыганской сивиллы Простак уже смотрел на Динги как на ту, которая предназначена ему судьбой. Все поэты романтической школы признают, что, встретив подобную особу, вы можете опустить формальности и выбросить книгу этикета. Слово-другое, и вы вольны свободно выражать свои чувства.
Может, это и правильно, а может, и нет, поэт — советчик ненадежный; но именно таких взглядов придерживался и Простак. То, что приподнимало его макушку, внезапно вскипело. Перед глазами заплясали искры. Порывисто потянувшись, он заключил Динти в объятия. Мало того, он поцеловал ее со всей страстью широкой натуры и был готов продолжать в том же духе, когда рука, просвистев в воздухе, залепила ему оплеуху. Небеса, как хорошо известно, защищают небогатых девушек, но Динти Мур в подобных случаях считала более разумным не полагаться на помощь сверху. Она натренировалась в прекрасных апперкотах и не стеснялась демонстрировать выучку. Точно в такой же манере она нанесла удар на Кони-Айленд молодому клерку по имени Эд, когда тот, угостив ее парой бутербродов и шоколадным мороженым с орехами, повел себя так же импульсивно.
Отступив, она окинула Простака холодным взглядом. Он разочаровал ее. Ей казалось, что она погладила дружелюбную на вид собаку, а та на нее накинулась.
Простак потер ухо. Мысли у него еще путались, но все-таки он понимал, что ему положено извиниться.
— Простите, — выговорил он.
— Ничего.
— Я потерял голову.
— Если она у вас есть. Больно вам?
— Да.
— Вот и прекрасно.
