– О, все в порядке. Он просто замечательный.
Кейт была великолепна, и это стало бы ясно для Милли, даже если бы понадобилось новое доказательство, что она ни слова не сказала миссис Стрингем.
– Вы хотите сказать, что опасения были абсурдны?
– Абсурдны.
Произнести это слово было легко, но результатом для нашей юной женщины стало то, что стоило ей его вымолвить, как оно упрочило ее безопасность. Кейт же буквально не отрывала взгляда от ее губ, ожидая продолжения.
– Что же – с вами так-таки ничего не происходит?
– Ничего, вызывающего беспокойство. За мной нужен будет небольшой присмотр, но ничего устрашающего мне делать не придется, даже и ничего неудобного тоже. Фактически я могу вести себя как угодно.
Милли ужасно нравилось, как ей удается выразить все это, – все частички сказанного в настоящий момент точно укладываются на свое место.
Однако прежде, чем был достигнут полный эффект, Кейт уже схватила Милли в объятья, расцеловала, благословила подругу.
– Любовь моя, моя милая, моя дорогая! Я же была просто уверена! – Потом до нее дошла вся красота сказанного. – Вы можете делать все, что вам угодно?
– Совершенно все. Изумительно, правда?
– Ловлю вас на том, – Кейт торжествовала и веселилась, – что вы ничего не делаете…! А что будете делать?
– В данный момент – просто наслаждаться. Наслаждаться тем, – Милли лучезарно сияла, – что выпуталась из своих душевных «передряг».
– Вы имеете в виду, что так просто и легко выяснили, что вы здоровы?
Все это выглядело так, будто Кейт очень удачно вкладывает нужные слова прямо ей в уста.
– Я имею в виду, что так просто и легко выяснила, что я здорова.
– Только ведь, – продолжала Кейт, – никто не может быть настолько здоров, чтобы теперь оставаться в Лондоне. Не может быть, чтобы он хотел этого от вас.
– Ох, да нет же, нет! Мне надо поболтаться по свету. Поездить по разным местам.
– Но не по всяким кошмарным климатическим «здравницам», вроде Энгадинов или Ривьер?
– Нет; как я уже сказала – куда мне будет угодно. Займусь поисками удовольствий.
– Ах, да он просто душка! – Переполненная восторгом, Кейт допустила некоторую фамильярность. – Но каких удовольствий?
– Высочайших. – Милли улыбнулась.
Ее подруга встретила такой ответ столь же благородно:
– Каких высочайших?
– Ну, у нас есть возможность это выяснить. Вы должны мне помочь.
– О чем же еще мне мечталось, как не о том, чтобы помогать вам, с самого первого момента, как я вас увидела?! – Однако и тут у Кейт возник вопрос: – Впрочем, мне нравится, что вы заговорили об этом. Какая же помощь, при окружающей вас со всех сторон удаче, вам может понадобиться?
V
В конце концов выяснилось, что Милли ничего пока сказать не может; так что на некоторое время она просто сумела убедить себя – и убеждение это было так необычно отпраздновано приездом ее гостьи, – что она, на зависть всем, полна сил и энергии. И с этого вечера начиная она так и продолжала вести себя каждый остававшийся ей час с тем большей легкостью, что теперь эти часы были ей точно отмерены. Все, чего она теперь на самом деле ожидала, был обещанный визит сэра Люка Стретта, а что касается дальнейшего, то она уже успела принять решение. Раз он захотел добраться до Сюзи, ему должен быть предоставлен совершенно свободный доступ; и пусть он посмотрит, как это ему понравится. То, что возникнет между ними, они смогут уладить меж собою, а любой гнет, какой это снимет с ее собственной души, они вольны использовать на благо себе самим. Если же дорогой доктор захочет воспламенить Сюзан Шеперд еще более высокими идеалами, в конце концов, в самом худшем варианте, у него на руках окажется еще и Сюзан. Одним словом, если все это сведется к тому, что двум заинтересованным лицам нужно будет совместно «организовать» преданность, то сама Милли готова поглощать ее, как хорошо приправленное и красиво поданное кушанье. Он расспрашивал ее об ее «аппетите», о чем ее отчет, как она чувствовала, оказался весьма туманным. Однако ее «аппетит» к преданности, как она теперь понимала, будет одним из самых лучших. Вульгарная, жадная, ненасытная – такие эпитеты, несомненно, стали бы для нее самыми подходящими: во всяком случае, она заранее была согласна на любые интриги и происки сочувствия. Тот день, что последовал за ее одинокой экскурсией по городу, должен был стать одним из двух-трех дней, остававшихся до их отъезда из Лондона, а вечер этого дня, в том, что касалось их отношений с внешним миром, равнялся для них самому последнему. Лондонцы к этому времени уже рассеялись по разным местам, многие из тех, кто прежде щедро демонстрировал свою дружбу частыми визитами, визитными карточками, искренним желанием видеться и дальше, в других частях земли, исчезли из виду, словно звуки музыки, растворившиеся вдали; это равным образом касалось и членов близкого круга миссис Лоудер, и членов окружения лорда Марка: наши милые дамы к этому моменту уже были способны разобраться, кто есть кто. Таким образом, общий подъем решительно снизился, и светские события, которым стоило уделять внимание, были малочисленны и происходили неожиданно. Одним из таких событий и стал уже упоминавшийся визит доктора, о чем Милли теперь получила от него записочку; другим – единственным и тоже важным – назначенный ими прощальный прием (прощались на самое короткое время) для миссис Лоудер и Кейт. Было решено, что тетушка и племянница пообедают с ними одни, в простой и дружеской обстановке, такой простой, какая могла бы облегчить им необходимость затем отправиться на абсурдно позднюю вечеринку, где, как они услышали от тетушки Мод, им было бы хорошо показаться. Сэр Люк должен был явиться утром, на следующий же день; из-за такого осложнения Милли составила некий план.
Вечер, как назло, выдался душный и жаркий, и к тому времени, когда наши четыре дамы собрались в отеле на свою «малую сессию», все двери на высоких балконах были распахнуты, а пламя свечей под розовыми абажурами, расставленных словно специально для бдительных посторонних наблюдателей, даже не колебалось в неподвижном воздухе лежавшего на смертном одре сезона. Все дамы тотчас же договорились, что Милли, на этот раз более определенно, чем обычно, выказавшая свое предпочтение, вовсе не должна считать себя обязанной в такой вечер карабкаться вверх по социальной лестнице, как бы усердно ей эту лестницу ни подставляли, но что миссис Лоудер и миссис Стрингем вдвоем вполне могут выдержать такое испытание, а Кейт Крой следует остаться с Милли и ожидать их возвращения. Для Милли было большим удовольствием – всегда! – высылать вперед Сюзан Шеперд; ей нравилось видеть, как та, с некоторым самодовольством, уходит, нравилось, между прочим благодаря ей, отделываться от других, и теперь она с удовлетворением отметила по узкой благожелательной спине компаньонки, именно так и направившейся к карете, дальнейшее ее саморазоблачение – явную смену настроения. Если это и не вполне соответствовало идеалу тетушки Мод – явиться вместе со странной приятельницей новой американской девушки вместо самой новой американской девушки, ничто не могло бы лучше обозначить беспредельность достоинств этой великолепной дамы, чем одухотворенность, с какой она – как, например, в этот час – использовала себе во благо малейшую возможность. И делала она это с полным и веселым отсутствием иллюзий; она делала это – и даже откровенно признавалась в этом бедняжке Сюзи – потому, что, честно говоря, она была очень добродушна. Когда миссис Стрингем заметила ей, что она – Сюзи – светит лишь жалким отраженным светом, ибо она всего лишь связующее звено (хотя, к счастью, не упустила упомянуть, что звено высоко ценимое), тетушка Мод согласилась с ней не полностью, ответив: «Ну, моя милая, вы все же лучше, чем ничего». Помимо того, как Милли стало ясно в этот вечер, у тетушки Мод было на уме что-то требующее особого внимания. Прежде чем отправиться вместе с нею, миссис Стрингем вышла, то ли за шалью, то ли еще за какой-то своей принадлежностью, а Кейт, которой вроде бы немного надоело дожидаться, пока дамы оставят их одних, тихо удалилась на балкон, где и задержалась, скрывшись на некоторое время из виду, хотя там почти не на что было смотреть, кроме смутно видимых лондонских звезд и более грубого сияния в верхнем конце улицы, от небольшого паба на углу, перед которым рельефно выступал силуэт понурой, запряженной в кеб лошади. Миссис Лоудер воспользовалась этим моментом. Как только она заговорила, Милли поняла, что тетушке Мод что-то от нее понадобилось.
– Наша милая Сюзан говорит, что вы в Америке виделись с мистером Деншером, о котором, как вы могли заметить, я никогда до сих пор вас не спрашивала. Вы не станете возражать, если я наконец попрошу вас – в связи с ним – кое-что для меня сделать? – Она понизила свой замечательный голос до предела и все же говорила звучно и гладко; Милли же, после мгновенного острого удивления, успела догадаться о смысле ее грядущей просьбы. – Будьте добры, упомяните ей, – и миссис Лоудер кивнула в сторону балконной двери, – его имя, в какой угодно связи, с тем что, возможно, тогда вам удастся выяснить, не вернулся ли он в Лондон?
