Даже хваленая эскадра Геринга «Удет» оказалась бессильной против советских гвардейцев. Что же говорить о рядовых пилотах-бомбардировщиках?
Три месяца спустя, когда наши войска, продвинувшись далеко вперед, освободили Мариуполь, Покрышкину случилось остановиться в том самом доме, где квартировали раньше гитлеровские летчики, летавшие весной оттуда бомбить Кубань. Словоохотливая хозяйка рассказывала:
— Ну и били же их, видать, наши! Встанут утром, хмурые, злые: то им не так, это не так. Лают, как собаки, переругаются, пока соберутся. А потом нахлебаются винища и идут. Морды кислые, ровно им на виселицу. Улетит-то их много, а прилетает чуть не вдвое меньше. Тут уж санитары бегать начинают, машины заводят. А те, кому посчастливилось, соберутся и опять пьют. И как бы это узнать, кто их так хорошо крестил на Кубани? Век бы господа-бога молила!..
Покрышкин слушал, посмеивался и уклончиво говорил:
— Да, видать, там, на Кубани, толковые летчики были!
Это новое, пожалуй, самое ожесточенное воздушное сражение продолжалось примерно десять дней: с 26 мая по 7 июня было уничтожено 315 фашистских самолетов — половина того, чем располагало командование германских военно-воздушных сил на Кубани перед началом операции. Наша авиация потеряла 150 самолетов. Прочно удержав господство в воздухе, советские летчики надежно прикрыли наземные войска, дав им возможность улучшить свои позиции и создать плацдарм для решающих операций по очищению Тамани.
Военный совет Северо-Кавказского фронта так оценил итоги этой большой воздушной битвы:
«В результате воздушных сражений победа бесспорно осталась на нашей стороне. Противник не добился своей цели. Наша авиация не только успешно противодействовала врагу, но одновременно вынудила немцев прекратить воздушные бои и убрать свою авиацию».
В разгаре этого сражения в гвардейский полк прибыло новое пополнение — штурман полка майор Крюков привел из Тихорецкой целую эскадрилью только что изучивших новую материальную часть молодых пилотов. Это были бравые ребята из 84-го истребительного полка, имевшего короткую, но славную биографию: он был сформирован в трудные дни 1942 года из летчиков, еще не бывавших на войне. У них тогда отсутствовал боевой опыт, но то были дружные, воинственно настроенные, смелые, неунывающие люди. И они с воодушевлением ринулись в самое пекло битвы, развернувшейся на берегах Терека.
О нечеловечески трудной битве на Тереке можно написать отдельную книгу, и она, наверное, будет написана. Те, кому довелось провести сентябрь и октябрь на этом рубеже, до конца своих дней сберегут память о суровых днях, когда густая, тяжелая пелена пыли и порохового дыма затягивала солнце, когда скалы крошились под ударами снарядов и бомб, когда все вокруг гудело, тряслось, рассыпалось и гибло, и только упрямые, закопченные, полузасыпанные землей, оглохшие люди в выгоревших гимнастерках и пилотках с зелеными звездочками, прижавшись к горячим камням, вели упорный, многодневный бой.
Так же как на севере, у берегов Волги, здесь, на Тереке, мерили расстояние на метры, вели многодневные жестокие бои за какой-нибудь отдельный полуразбитый дом, за холм, изрытый снарядами, за усеянный крупным булыжником мертвый островок на бурной реке. Отсюда пошла слава братьев Остапенко, уничтоживших вдвоем из противотанкового ружья за два дня несколько танков. Тут наводила на фашистов ужас морская пехота, дравшаяся среди скал и лесов с таким упорством и умением, словно под нею была стальная палуба родного корабля, а не предательски осыпавшийся щебень. И подразделения пограничников, брошенные на защиту Кавказа, сражались с тем невероятным упорством, которое неизменно пугало гитлеровцев.
В тесных ущельях, на узких горных тропах воевали плечом к плечу седобородые кубанские казаки с георгиевскими крестами, полученными еще за японскую войну, и смуглолицые юноши с бакинских нефтепромыслов, лезгины из горных аулов и шахтеры Зангезура, и газеты повторяли в эти дни слова клятвы, принесенной старейшими представителями народов Кавказа: «Как горные реки не потекут вспять, как прекрасное солнце не перестанет светить над нашей землей, так и черные тучи фашизма никогда не покроют наши Кавказские горы. Не бывать собаке Гитлеру хозяином над нашим Кавказом, над нашей Советской страной!..»
Когда горсточка молодых пилотов 84-го полка влилась в лагерь защитников Кавказа, она очень быстро прониклась строгим сознанием ответственности за судьбу своей земли.
Летала молодежь все на тех же устарелых «чайках», на которых многие летчики начинали войну. В блиндажах, вырытых на берегу Терека, они сложили грустную песенку:
«Чайка» смело пролетелаНад седой волной.Перевернулась... и не вернулась...Вечный ей покой!..
В то время «чайки» были уже сняты с производства, и на заводах строились сотни и тысячи новейших летательных аппаратов, которые в будущих сражениях должны были разгромить немецкую авиацию. Уже тогда над седыми волнами бурного Терека все чаще появлялись эскадрильи быстрых «Яковлевых», которых «мессершмитты» сторонились. Но «чайки» все еще оставались в строю, и летчики навсегда сохранили трогательную привязанность к ним: все-таки целых два года вились «чайки» над полями битв, и тысячи подвигов совершили наши пилоты на них, проходя трудный путь войны.
Молодежь 84-го полка на «чайках» по нескольку раз в день штурмовала войска противника. Подвесив под хрупкими крыльями по четыре маленькие бомбы и зарядив пулеметы, летчики уходили в бой, пробивая стену ураганного зенитного огня. Верткие, маневренные машины чутко повиновались управлению, и летчики упрямо лавировали среди разрывов до тех пор, пока не заканчивали выполнение боевой задачи. Пехота с замиранием сердца наблюдала за ними.
— «Веселые ребята» пришли! — кричали в окопах.
И на обветренных, воспаленных лицах бойцов появлялись улыбки, когда безвестному водителю «чайки» удавалось хитрым маневром обмануть немецких зенитчиков, донести и сбросить свой груз на позиции противника. Когда же над полем боя появлялись «мессершмитты», со свистом рассекавшие воздух, «Веселые ребята» становились в круг и яростно, неистово оборонялись. Тогда еще не была разработана тактика действий парами, не соблюдались нынешние боевые порядки, и «Веселые ребята», крутясь густым клубком, подчас так и шли до самого аэродрома. А «мессершмитты» выли над ними, норовя клюнуть отставшего.
Когда наши войска, накопив силы, перешли в наступление и отбросили гитлеровцев к устью Кубани, «Веселые ребята» простились с «чайками». Их вывели из боя, и на широком зеленом поле у Тихорецкой они начали учиться летать на таких же скоростных самолетах, на каких уже воевали Покрышкин и его друзья. Учителем «Веселых ребят» был Борис Глинка, искусный летчик из полка Дзусова, степенный украинец. Молодежь училась жадно и нетерпеливо, выпрашивая дополнительные учебные полеты.
И вот Пал Палыч Крюков привел в Поповическую эскадрилью молодежь, закончившую переучивание. Эту группу летчиков передали в гвардейский полк, и Покрышкину было поручено ввести их в бой.
Поставив свои машины в капониры, новички пришли на командный пункт. Сразу узнав Покрышкина по портрету, опубликованному в армейской газете, они глядели на него во все глаза, вспоминая многие невероятные истории, связанные с именем этого человека. Они знали, что ему приходилось драться одному против нескольких десятков самолетов, что на Кубани гитлеровцам еще ни разу не удалось не только сбить, но даже подбить его машину, хотя он летал в бой по нескольку раз в день. Говорили, что за всю войну он ни разу не был ранен, хотя ему случалось бывать в самых страшных передрягах.
Крюков доложил командиру полка о прибытии пополнения, тот поздоровался и сказал:
— Знакомьтесь, — мой заместитель по воздушнострелковой службе Герой Советского Союза капитан Покрышкин. Будете учиться летать по его системе.
Покрышкин внимательно оглядел летчиков. Он уже знал, что эти ребята бывали в боях и храбро дрались. У некоторых на груди красовались ордена, золотые и красные ленточки — память о ранениях. Взяв список, он начал читать:
— Голубев Георгий Гордеевич!
— Я, — ответил худощавый голубоглазый юноша с вьющимися каштановыми волосами, в гимнастерке с погонами старшего сержанта и орденом Красной Звезды.
— Где учился?
— В Ачинском аэроклубе и Ульяновской школе.
— А потом?
— Работал в летной школе Цнорис-Цхали инструктором.
— Давно на войне?
— С тридцатого ноября 1941 года.
Покрышкин внимательно поглядел на Голубева и потом вызвал следующего:
— Цветков!
— Я, — отозвался молоденький лейтенант с легким, полудетским пушком на подбородке.
