Рассказывают, что определенную роль играли и чисто сентиментальные воспоминания. Как-то вскоре после войны Сталин, всегда проводивший отпуск на Кавказе, первый раз в жизни поддался уговорам и поехал отдыхать в Крым, в Ливадийский дворец. Но там ему не понравилось, и через несколько дней он решил перебраться на Кавказ. Поскольку самолетов Сталин панически боялся, а поездом, «в обход», ехать было далеко, переезд устроили морем – на военном крейсере. В печати это было изображено как посещение товарищем Сталиным нашего славного Черноморского флота. И при этом Сталин пригласил с собой на борт крейсера, а затем на Кавказ также отдыхавшего тогда в Крыму Косыгина с супругой. Это оставило, как говорили, у приглашенных гостей неизгладимое впечатление, тем более что Сталин, когда хотел, мог быть любезным, даже обаятельным хозяином…
На победу в соперничестве с Брежневым Косыгин, конечно, едва ли мог претендовать – за ним не было силы партийного аппарата, тех возможностей, которые тогда открывала должность первого секретаря. Да и по складу своему он, скорее всего, не был «первым человеком», даже в те предельно бедные сильными руководителями годы. Я его в данном случае не сравниваю в интеллектуальном или деловом плане с Брежневым – тут Косыгин его превосходил; но, не будь Брежнева, первым секретарем ЦК стал бы, скорее всего, кто-то третий, а не Косыгин. Так мне, во всяком случае, кажется.
Словом, затяжного соперничества здесь не получилось. Хотя, по моим наблюдениям, родилось изрядное взаимное недоброжелательство, подогреваемое окружавшими их интриганами и карьеристами, и это нанесло серьезный ущерб экономической реформе 1965 года. Косыгин остался хозяйственным, а не политическим руководителем. Но его взгляды тоже оказывали в первые годы, а тем более первые месяцы после октябрьского пленума немалое влияние на ход дел. В экономике в целом весьма позитивное, во всяком случае на первых порах. В политике, к сожалению, нет. Взгляды Косыгина объективно находили поддержку сталинистов, что содействовало вновь начавшимся теоретическим блужданиям. Если же говорить о внешней политике, то, не будучи «леваком», в принципе выступая в поддержку нормальных отношений с Западом, в первое время он, как уже упоминалось, помог (может быть, того не желая) «сбить дыхание» политике мирного сосуществования.
Не знаю, претендовал ли на первую роль Н.В. Подгорный, но он был еще темнее и консервативнее Брежнева. М.А. Суслов просто не добивался места первого человека в партии и стране[17]. Ему привычнее и удобнее была роль «серого кардинала», закулисного вершителя судеб.
Я не буду говорить о других членах президиума ЦК – едва ли Д.С. Полянский, А.П. Кириленко или К.Т. Мазуров могли тогда претендовать на эту роль. А кроме того, просто не знаю в деталях, достаточно достоверно их тогдашней позиции. Но в целом настроения их были отнюдь не прогрессивными. Если привести эти настроения к единому знаменателю, я бы определил их как консерватизм, помноженный на изрядное невежество и некомпетентность. На этом общем фоне, в целом не сильно отличавшемся от того, что был во времена Хрущева (представим себе хрущевское руководство без него самого, Микояна, а до мая 1964 года – без Куусинена), Л.И. Брежнев тогда выглядел отнюдь не самым плохим. Оглядываясь назад, я думаю, в этом – в очевидной слабости, в несостоятельных, непривлекательных, а то и пугающих политических взглядах и позициях возможных конкурентов в борьбе за власть – как раз и заключался источник силы Брежнева. Его конкуренты были либо еще слабее, либо еще хуже. И это само по себе – настоящий приговор существовавшей в стране на протяжении десятилетий политической системе.
На фоне столь слабых соперников, приобретали все не столь уж многочисленные достоинства Брежнева. Одно из них видели в том, что это не злой, не жестокий человек. И если сравнивать со Сталиным – а в некоторых ситуациях и с Хрущевым, – так оно и было. Ссылка в послы или персональная пенсия – это не расстрел, не тюрьма и пытки, даже не исключение из партии и публичная проработка. Другой вопрос, что в этом вполне свою роль могло играть и общее «смягчение нравов», а не только личные качества.
Правда и то, что это был человек в обращении простой, демократичный. Во всяком случае, в первые годы власти, когда он еще не разучился слушать людей, говорить спасибо за помощь, даже публично признавать, что многих вещей не знает. Не вызывает сомнений и то, что он обладал здравым смыслом, не был склонен к крайностям, скороспелым решениям, хотя потом это превратилось в свою противоположность – в нерешительность и бездеятельность.
Перед некоторыми нашими политиками, выросшими в недрах аппарата, у него было и то преимущество, что он все же имел не только аппаратный опыт. Что ни говори – фронт, потом участие в восстановлении разрушенного войной Запорожья, целина, работа в Молдавии и Казахстане, в качестве второго секретаря ЦК руководство оборонной промышленностью, вообще связь как с промышленностью, так и с сельским хозяйством, Верховный Совет. Хотя почти везде, как тогда водилось, руководство директивно-командное, во многом формальное, сводившееся к передаче указаний сверху вниз, и типичное для партийных кадров тех времен «давай-давай». Самостоятельность, инициатива были не только не обязательны, но и нежелательны, для карьеры опасны.
Но вполне очевидными были с самого начала и многие недостатки Л.И. Брежнева. Он имел заслуженную репутацию человека малообразованного и недалекого (хотя в этом плане Брежнев, опять же, был не хуже, а может, лучше многих других представителей руководства, таких как Кириленко, Подгорный, Полянский). Те, кто изображает его глупцом, не правы. Он был по-своему очень неглуп. И я имею в виду не только хитрость, аппаратную ловкость, без которых он бы просто пропал, не выжил в тогдашней системе политических координат. Нет, речь именно о том, что Брежнев мог проявлять политическую сообразительность, ум и даже политическую умелость. Например, сразу после октябрьского пленума ЦК он избрал, как мне кажется, очень правильную, выгодную, выигрышную линию поведения.
Во-первых, он, так сказать, «работал» на контрасте с Н.С. Хрущевым. Того в последние годы на все лады превозносили. Брежнева поначалу – нет. Тот был очень «видимым», все время мелькал в печати, в кино, на телеэкране. Этот (опять же по первости) – нет. Поначалу Брежнев не строил из себя «великого человека». Своим помощникам говорил: «Пишите проще, не делайте из меня теоретика, иначе ведь все равно никто не поверит, что это мое, – будут смеяться». И сложные, затейливые места – вычеркивал (бывало, даже просил вычеркнуть цитаты из классиков, поясняя: «Ну кто же поверит, что Леня Брежнев читал Маркса?»).
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
