Только утром колонне Гудовича удалось выйти на холм, откуда виднелась осажденная Килия. Ветер доносил грозный гул битвы.
Сражение за ретраншемент[48]
Весь день 5 октября 1790 года Меллер-Закомельский с нетерпением ожидал прихода артиллерии и появления военной флотилии. Он мог бы еще на несколько часов отложить штурм – подождать прихода артиллерии Гудовича. Ведь приказ Потемкина «скорее достать Килию в руки» не был призывом к немедленному штурму. Тем более сам-то Потемкин всегда по месяцам топтался с войском около каждой вражеской крепости, прежде чем решиться на штурм. Командующий армией должен быть и решительным, и осторожным. Таким был всегда Суворов. Но желание взять турецкую крепость без помощи Гудовича и де Рибаса пересилило в нем осторожность.
И вот на другой день рано утром он появился перед выстроившимися войсками на огромном белом коне, одетый в полную парадную форму, при всех регалиях. Построив полки в боевой порядок, он отдал приказ штурмовать Килию.
Турецкую крепость со стороны поля окружали пояса окопов и отдельное невысокое земляное укрепление – ретраншемент. Главный удар армии Меллер-Закомельский и нацелил на этот ретраншемент, направив туда свой любимый Херсонский полк.
В белых волнах рассветного тумана, принесенного ветром с реки, гренадеры с примкнутыми к ружьям штыками, под барабанную дробь, двинулись в атаку.
Турецкие пушки с крепостных стен и боевых кораблей, стоящих на Дунае, открыли сильный перекрестный огонь по наступающим херсонцам. Но гренадеры, смыкая редеющие шеренги, молча, без единого выстрела добрались до земляного укрепления и здесь стремительным штыковым ударом выбили неприятеля из ретраншемента. Турки бросились бежать. На плечах противника гренадеры ворвались в окопы. Завязалась рукопашная схватка.
И здесь произошло то, что не предвидел командующий русской армией. Из обоих распахнувшихся ворот турецкой крепости, подобно потоку бурлящей реки, внезапно хлынули толпы вооруженных ятаганами янычар. В один миг орды турецких солдат окружили и смяли боевые порядки гренадеров. Разрозненные группы русских солдат, отстреливаясь на ходу от наседающих султанцев, стали беспорядочно отступать.
Меллер-Закамельский, увидев, что янычары опрокинули херсонцев и всему нашему фронту угрожает прорыв, выхватил саблю и поскакал на своем белом коне в самый центр сражения. За ним, обгоняя его тяжеловесную, привыкшую к медленному бегу лошадь, устремились солдаты и егеря Лифляндского корпуса. Опередив командующего, они успели сомкнуть ряды и заслонить его от передней волны янычар. Встреченные ружейной пальбой, турки с воем отпрянули назад. Но тотчас нахлынула новая орда султанцев и отчаянным натиском прорвала русскую шеренгу.
Первый плутонг[49] роты Херсонского полка был мгновенно вырублен янычарами. Меллер-Закомельский понял, что настал решительный миг схватки. Он пришпорил коня и, крикнув солдатам: «За мной, ребята!», ринулся на наседающих янычар. Встреченный градом пуль и ударами ятаганов, огромный белый конь главнокомандующего встал на дыбы, но тут же рухнул с перерезанным горлом на землю вместе со своим всадником.
Горбоносый янычар с торжествующим воплем подскочил к распростертому на земле командующему и занес над ним ятаган. Но отточенное лезвие кривого клинка скользнуло по стальному стволу солдатского ружья: это вовремя подоспевший ефрейтор Иван Громов отпарировал удар ятагана своей фузеей. В следующий миг он обрушил приклад ружья на голову горбоносого турка, а штыком поддел другого наседающего янычара.
Но, наверное, плохо пришлось бы и самому Ивану Громову, и не помогли бы ефрейтору ни его богатырская сила, ни воинская выучка, если бы за его плечами не раздалось дружное русское «ура!». То поручик Василий Зюзин со своим взводом бросился в контратаку.
Яростный штыковой удар отбросил янычар, и они в беспорядке стали отступать.
Помощь
Травушкин и еще несколько пехотинцев освободили из-под храпящей в смертельной агонии лошади главнокомандующего. Но генерал-аншеф не мог встать на ноги. Расшитый золотом мундир, украшенный алмазными и золотыми звездами, намок от крови. Травушкин перевязал ему рану, и солдаты, сделав из ружей носилки, положили на них Меллер-Закамельского. Зюзин построил свой взвод в каре, и солдаты сомкнулись живой стеной над командующим.
Янычары также успели перегруппироваться в боевую колонну и снова начали наступление. Они со всех сторон теснили русских, во что бы то ни стало стараясь разорвать их железный строй. Но горстка храбрецов, отстреливаясь и отбиваясь штыками, пробивалась к лагерю, унося раненого полководца.
Положение русских полков продолжало оставаться опасным. Турки стремились развить успех. Из Килии прибывали все новые и новые отряды янычар. Увлеченные фанатиками-дервишами и муллами, которые распевали стихи из Корана, турки, не обращая внимания на ружейный огонь, вступили в рукопашную схватку и в нескольких местах потеснили наши колонны. Некоторые турецкие отряды пробились к самому лагерю. Русских солдат охватило смятение. Неотвратимую беду почувствовали многие ветераны. Даже Василий Зюзин, всегда улыбающийся и веселый, сейчас побледнел…
В это время раздался внезапный гром пушечной пальбы, заглушивший все звуки сражения. Этот нарастающий грохот слышался со стороны русского лагеря. Зюзин оглянулся и увидел: всю степь заволокло густыми клубами черного порохового дыма, прорезанного языками пламени.
«Гудович подошел с пушками. В самый раз», – мелькнула радостная мысль у Василия, и в его зеленоватых глазах снова вспыхнули веселые искорки.
Зюзин не ошибся. Увидев отступление наших войск, Гудович приказал немедленно палить изо всех пушек по наступающим янычарам. И осадные орудия-единороги, и мортиры, стреляющие двухпудовыми ядрами, и полковые пушки развернулись с хода жерлами в сторону противника и открыли огонь. Картечь и ядра произвели страшное опустошение в рядах янычар. Немало полегло и русских воинов, попавших под обстрел своих же орудий. Первые залпы остановили турецкие орды, заставили их медленно податься назад, а затем броситься в паническое беспорядочное бегство. Казаки и гусары начали преследовать и рубить бегущих, но Гудович остановил кавалеристов.
– Трубите отбой! Трубите! – приказал он горнистам и пояснил удивленным офицерам: – Неровен час… Казаков наших-то из крепостных пушек могут достать.
Иван Васильевич взял подзорную трубу. Турецкая крепость отчетливо была видна со всеми своими пятью башнями, из которых две массивные восьмиугольные грозно впились каменными зубцами в кровавое закатное небо.
