– Надо увольняться, пока не поздно, – в очередной раз сказала она себе.
Тут, как почувствовав, что с ней творится что-то неладное, в лабораторию заглянула Лидия из канцелярии, яркая, красивая и высокая брюнетка, единственная подруга, которой Лина доверяла. Настолько, что даже рассказала ей про свои проблемы, когда совсем раскисла пару дней назад…
– Ну, ты что-то отчаялась совсем, – осуждающе посмотрела она на подругу и присела рядом. – Ну, подумаешь, напишет кто-то, что-то!..
– Сил моих больше нет, – призналась Лина подруге. – Уволюсь, уеду. Гори оно всё ярким пламенем. Устроюсь где-нибудь на заводе в провинции…
– Угу. И дальше что? – недоумённо уставилась на неё Лидия.
– Начну всё с начала!
– Ну, ты гигант мысли! Карьеру, которую столько лет строила, потеряешь. Прописку московскую потеряешь. Квартиру в Москве потеряешь – потому, что мать твоя одна кооператив не вытянет. Сама себя накажешь, что ли?
– Не знаю… Ну да, глупо звучит, если так подумать… Просто не хочу уже ничего.
– Так… Давай, заканчивай сопли распускать! Подумаешь, письмо придёт! Мало ли кто и что из зависти или обиды написал? Может, ты отказала кому, вот и мстит гадёныш. Понятно? По крайней мере, такой версии и будем придерживаться.
Лина тяжело вздохнула и кивнула, соглашаясь.
Лидия, как всегда, права, – подумала она. – Лидия, вообще, боец по характеру, не то, что я. Хорошо, что она у меня есть.
– Лидка, – тихо сказала она приятельнице. – Спасибо тебе, Лидка! Хорошо, не побегу никуда из Москвы…
– Вот то-то же! – удовлетворено сказала подруга.
***
Дотащил кое-как свою добычу до дома. Галии не было, у неё сегодня рабочий день на ЗИЛе. Вскрыл коробку, не терпелось взглянуть, что же там такое тяжёлое было?
Тюбиков двадцать зубной пасты, разнообразное мыло и хозяйственное в том числе, переложенные стеклянными флаконами с шампунями. Вот почему так тяжело было.
Жене понравится. Лет на пять семью мыльно-рыльными обеспечил. Не знаю, как для всех граждан СССР, но для востребованных лекторов «Знания» коммунизм в стране уже почти построили…
Разогрел себе перекусить и только сел за стол, как раздался звонок. Звонила Анна Николаевна, хозяйка моего гаража, просила принести ей сумочку картошки, баночку компота и баночку огурчиков. Услышав вначале только про картошку, хотел вечером с собакой в сторону гаража прогуляться. Но она как начала дальше перечислять, понял, что с собакой на поводке и тремя сумками не допру. Спросил, дома ли она будет в течении часа? Договорился, что скоро подойду к ней. А куда деваться?
Вечером, гуляя с Тузиком, выискивал осколки тёмно-синей плитки во дворе. Похоже, на майские у нас провели субботник, но у трансформаторной будки удалось найти несколько крупных осколков. Специально искал такие, чтобы цветок был хорошо виден, и осколки было легко узнать. Завтра у меня по плану посещение соседнего НИИ.
В пятницу с меня стрясли десять рублей на подарок Брагину. Общественность решила купить ему большие настенные часы с гжельской росписью.
– О, я сестре на новоселье похожие подарил, – вспомнил я, – очень красивые. Забавное совпадение…
– Ну так сразу бы и сказал, а то мы долго голову ломали, – недовольно буркнул Леха.
***
Москва. Дом Ивлевых, однокомнатная квартира на шестом этаже.
Инга Леонтьевна приехала к дочери. Найти в министерстве обороны того, кто закрыл Григорию выезд за границу, не получилось. А дед дал всего неделю, чтобы уладить этот вопрос.
Обе, и мать, и дочь, взяли отгулы на работе и собрались идти к отцу Григория уговаривать его не писать Лине на работу.
– Повинную голову меч не сечёт. – успокаивала дочь Инга Леонтьевна.
Они напекли пирожков с капустой и большой пирог с потрохами. Запах от пирогов стоял умопомрачительный. Инга Леонтьевна очень надеялась, что Гришкин старый угостится и подобреет, она старалась, в этот раз, как никогда. А Лина была в таком отчаянии, что ей было уже всё равно…
***
Москва. Квартира Гончаровых.
Андрей Егорович ждал внука со школы. Нажарил картошки, налил в стакан молока и сел у окна. Вдруг он увидел, как из соседнего подъезда вышла мать Лины, которая тащила перед собой что-то большое и, видимо, тяжёлое. А за ней и сама Лина показалась, и в руках у нее тоже что-то большое, завёрнутое в белую ткань. Старый с любопытством наблюдал за ними, как вдруг они направились прямиком к его подъезду.
– Да они же сюда идут! – сообразил старый. – Вот, дуры. Не буду я никуда писать. Гриша, вон, рад, оказывается, что дома остался. И что они там тащат?
Совсем скоро в дверь постучали.
Увидев на пороге испуганных и растерянных женщин, Андрей Егорович сам смутился и не знал, что делать.
– Это вам. – протянула ему что-то на подносе старшая. В нос ударил аромат домашней выпечки.
Мирится бабы пришли, – подумал старый. – Не выгонять же. Худой мир лучше крепкой ссоры.
– Проходите. – пригласил он, принял из рук Инги Леонтьевны угощение и вернулся в прихожую, где в нерешительности стояла Лина. Он принял у неё целый тазик, отнёс на кухню и стал набирать воду в чайник.
Женщины сами разделись, прошли на кухню и остановились в нерешительности.
Пироги принял, значит, хотя бы, выслушает, – сделала вывод Инга Леонтьевна.
– Я всё министерство обороны, наверное, облазила, – начала она. – Не получилось ничего сделать. Выгнали меня и всё. Не пиши ничего, по-человечески, просим тебя.
Дед молча вылил в туалет старую заварку из заварника и вернулся с ним на кухню.
Лина на автомате посторонилась раз, потом второй, пропуская его туда и обратно.
– Сядь за стол, не путайся под ногами, – только и сказал старый, не глядя на неё.
Обе женщины послушно сели. Дед вытащил из видавшего виды рабочего стола разномастные чашки и ждал, пока закипит чайник. Развернул тазик, который принесла Лина. Он оказался полон пирожков. Старый как есть поставил его на стол. И аккуратно развернул пирог на противне, наслаждаясь ароматом домашнего хлеба.
Закипел чайник. Андрей Егорович залил кипяток в заварник и поставил на стол, потом чашки и горячий чайник на подставку. Наблюдая за ним, Инга Леонтьевна постепенно успокоилась. Всё будет хорошо, – уверенно подумала она.
– Зачем, вообще, надо было писать? – наконец заговорил Андрей Егорович, усаживаясь за стол.
– Разозлилась я на Гришку твоего, обидел он её, – кивнула Инга Леонтьевна на дочь.
– Не мог Гришка женщину обидеть. А если на правду обиделась, так сама виновата. Зачем себя так вести?
Лина молчала, прислонившись спиной к стене и закрыв глаза. Делайте и говорите, что хотите, – думала она. – Только не пишите ничего.
– Зачем себя так вести?.. А она ничего плохого не делала, – принялась защищать дочь Инга Леонтьевна. – Что плохого, что женщина хочет замуж выйти? Одной, знаешь, как тяжело.
– Вот, и пусть выходит, – заявил дед и взял пирожок. – Хватит уже одной болтаться.
– За кого? – с горечью спросила, наконец, Лина, повернувшись к ним.
– Полно мужчин свободных, – ответил дед.
– На работе, может, кого присмотрела бы. А? – с надеждой в глазах спросила Инга Леонтьевна.
– Вы не понимаете, – устало ответила Лина. – На работе все считают, что у меня есть мужчина.
– Это как так? – удивлённо уставился на неё Андрей Егорович.
– Почему? – поддержала его Инга Леонтьевна.
– А как ещё вы предлагаете молодой женщине от посягательств старших коллег отмахиваться? Говорю всем, что я не свободна. А то много слишком желающих закрутить на работе служебный роман. Нашли, понимаешь, боевую подругу! – с горечью объяснила Лина.
Старики удивлённо переглянулись между собой.
Андрей Егорович решил, что эту дуреху нужно подтолкнуть как следует к нормальной жизни. А то на работе она одно сочиняет, здесь другое творит. Актриса погорелого театра… а ведь хотел просто им сказать, что не будет мстить.
– Ладно, девка, не буду я ничего писать. Но только если условия мои выполнишь, – строго сказал он. – Больше не потерплю, чтобы ты каждую неделю с разными мужиками по району нашему шлялась. И замуж чтобы вышла. И еще – если обманешь с этим – не обессудь…
