– Пожалуйста, – кивнул Крячко. – Денис опознал его. Перов Михаил Алексеевич, 1985 года рождения. Судимый за нанесение тяжких телесных повреждений при отягчающих обстоятельствах. Кличка Персик. Прописан… Смотри, даже адрес есть.
– Все правильно, Станислав, – кивнул Гуров, – и вполне объяснимо. Они чувствуют себя безнаказанно, поэтому и Персик, которого кто-то из полицейских чинов отправил запугивать Дениса, тоже чувствует себя безнаказанным. И этот чин из оперативного состава, раз у него есть связь с уголовным миром.
– Едем? – спокойно осведомился Шумавин.
– Да, только надо завезти домой Дениса, – предложил Гуров. – И надо торопиться. Еще неизвестно, сколько мы этого Персика будем искать, а завтра у нас тяжелый день. Наши эксперты могут принести много полезной информации, и ее придется всю срочно отрабатывать. Если местное начальство поймет, что мы что-то начинаем выуживать, начнется противодействие.
– Тем более что Персик мог уже доложить, что задание у него провалилось, – поддакнул Крячко и повернулся к Колотову: – Как он себя вел, Денис, какое у тебя осталось впечатление? Он полагает, что выполнил порученное или постарается вернуться к тебе, чтобы продолжить запугивание?
– Мне кажется, он не понял, что вы из полиции, – задумчиво ответил журналист. – Скорее всего, решил, что вы просто прохожий.
– Это нам на руку, – улыбнулся Крячко.
Старые двухэтажные желтые дома в Пугачевском поселке давно нуждались уже не в капитальном ремонте, а в обычном сносе. Обвалившиеся и кое-как заделанные углы фасадов, латаные-перелатаные крыши, дверные проемы подъездов, сгнившие и почерневшие оконные рамы. Эти дома стояли как заброшенные памятники когда-то великого строительства. Строительства жилья после военной разрухи. Быстро и недорого. Шлакоблоки, штукатурка по деревянной дранке, длинные коридоры с комнатами и одна кухня на этаж.
– М-да, – пробормотал Крячко, глядя на дома. – Как в другую эпоху прибыли. Сразу чувствуешь всю неблагополучность этого района. Чувствуете этот запах неблагополучности? Даже сюда дотягивает из грязных общих коридоров, общей кухни.
– Ты к чему? – поинтересовался Гуров. – Или просто так? Впечатлениями делишься?
– К тому, что мы втроем, в костюмчиках, с сытыми, тщательно выбритыми лицами, будем отсвечивать тут за километр. Сразу ясно, что официальные представители чего бы то ни было. А их тут в любом качестве не любят. Наверное, кроме почтальонов, приносящих пенсии, и коммунальщиков, обещающих ремонт канализации.
– Ну вот за них и сойдем, – решительно двинулся вперед Гуров. – На почтальонов мы не похожи, а на представителей местной администрации, отвечающих за что-нибудь, вполне.
– Давайте представимся комиссией по расселению, – предложил Шумавин. – Если не расцелуют, то на все вопросы будут отвечать с охотой.
Гуров согласился с этой идеей. Дом, в котором жил со старухой-матерью Михаил Перов, стоял справа. Между ним и соседним домом располагался обширный двор с вросшими в траву остатками лавок и заборчиков. Дальше темнела серая покосившаяся стена старых сараев, сарайчиков и сараюшек, слепленных из досок, фанерных листов, ржавой жести и старого кирпича. Они выглядели как наспех залатанные после ожесточенных боев жилища беженцев. Но если учесть, что в этих болезненно-желтых старых домах жили в основном старики и старухи да алкоголики, перебивающиеся случайными заработками, то наличие сараев с погребами можно было расценивать как подвиг жильцов в борьбе за жизнь.
Запах усилился, когда сыщики подошли к подъезду. Из дома пахло сразу всем: и десятки лет копившейся грязью, и прокисшими щами, и застарелым потом, пропитавшим не только одежду жильцов, но и постели и даже стены этого дома. Запах беды, запах социальной неустроенности, поломанных и несостоявшихся судеб. Запах среды, с которой знакомы все оперативники. Среды, дающей девяносто процентов преступлений на бытовой почве, дающей больше половины всех несчастных случаев в стране, среды, которая не только не умирает, но еще и пытается размножаться.
Сколько детей зачато здесь и в местах, подобных этому дому. Зачато по пьянке или в наркотическом угаре. Сколько их родилось и умерло в первые пару лет от болезней, замерзло у подъездов, где их оставляли пьяные родители. А сколько раз сыщикам приходилось доставать трупики новорожденных из мусорных баков, стоявших в таких вот неблагополучных районах любого города.
Гуров и не испытывал отвращения. Он давно привык на своей работе не обращать внимания на такие мелочи, как запах или внешний вид, и уже автоматически настроился на определенные действия: слушать пьяный бред, угрозы, слушать жалобы и откровенную клевету на соседей. А иногда и становиться объектом откровенной агрессии со стороны жильцов.
Судя по номеру квартиры, который был известен сыщикам, она располагалась на втором этаже дома. Но «легенда» требовала, чтобы они прошли и первый этаж. И работа началась. Они стучали в двери комнат, представлялись, задавали вопросы о составе семьи проживающих, о социальных нуждах. Делали вид, что знакомятся с техническим состоянием жилища и мест общего пользования. Шумавин все время торчал возле выхода с этажа на лестницу, где описывал трещины в потолке, грибок на стенах и проваливающийся под ногами пол. Его задачей было не дать покинуть здание Перову, если, конечно, уголовник был дома, или зафиксировать приход, если его сейчас дома не было.
Наконец Гуров решил, что они достаточно имитировали роль представителей местной администрации на первом этаже, и дал команду подниматься на второй. Как он и рассчитывал, человек пять жильцов, в основном женщин, потянулись за ними на второй этаж. Шум от пребывания в общем коридоре «делегации» постепенно усиливался. Галдели тетки, жалуясь на бытовую неустроенность, ворчали и дымили дешевыми сигаретами двое мужиков неопределенного возраста в грязных майках и рваных тапках на босу ногу. Два пацаненка в возрасте около пяти лет то и дело шныряли под ногами, радуясь новому развлечению.
– Ну-у, – вполне искренне удивился Гуров, увидев здоровенное, на половину потолка, темно-серое пятно. – Не боитесь, что штукатурка на голову упадет? Это же у вас крыша протекает!
– От те спасибо, начальник, – язвительно ответила одна из теток в засаленном на животе халате. – А мы, дуры, и не знали! Как это нам самим-то в башки наши тупые не пришло, что крыша течет. А кто два года пороги обивал, кто обещания выслушивал, что дома эти чертовы сносить пора, а не ремонтировать!
– А они давно по бумагам уже снесены, – хриплым голосом заметил кто-то из мужиков, – потому и денег на ремонт нет. Выделять-то не на что. Нет дома, значит, и людей нет…
– Ну, ну, ну! – уверенно пошел в атаку Крячко и ожесточенно замахал руками. – Как это нет? Мы же пришли! Как раз по вопросу расселения и пришли. Давайте делом заниматься, а не из пустого в порожнее переливать. Так, в это квартире сколько человек живет? Есть там кто?
Он демонстративно повернулся к жильцам спиной и принялся стучать кулаком в дверь. Судя по всему, в комнате никого не было. Ветхая деревянная дверь, окрашенная красным суриком еще «при царе Горохе», держалась на честном слове, но было понятно, что заперта она на единственный врезной замок.
– Чево! Чево надо-то! – раздался в коридоре надтреснутый хриплый голос, и к двери протолкалась женщина в спортивном костюме, который ей был велик и к тому же до крайности грязен.
Женщине было лет под шестьдесят, но глаза у нее очень живые и какие-то пронзительные, и вся она подвижная, решительная, «себе на уме». А еще она, видимо, проводила много времени возле мусорных баков. Вот опять два полных пакета в руках и соответствующий запах от них.
Удивительно, но большой радости от известия, что пришла комиссия по расселению, Раиса Перова не проявила. Высказавшись в том смысле, что ходят и ходят тут постоянно, лучше бы пенсию увеличили, она отперла дверь и собралась зайти в комнату. Крячко, поведя носом, ринулся выяснять, а кто, собственно, проживает еще вместе с гражданкой и какая площадь занимаемой ими комнаты.
Ответ обескуражил сыщиков. Женщина беззлобно ответила, что век бы она этого Мишку-паразита не видела. Что он только пьет, жрет, денег не носит. И лучше бы его опять упекли в колонию, где ему и самое место, раз он о матери не заботится. Как отозвались о Перове соседи, которым все уже наскучило, и они начали расходиться по комнатам, с матерью он почти не живет, хотя иногда появляется.
Гуров понимал, что расспрашивать опасно. Информация, что приходили какие-то люди в костюмах и расспрашивали о нем, могла дойти до Перова. В этом затхлом мирке он, видимо, в самом деле не проживал. Крячко его видел одетым вполне прилично. Да и Денис Колотов не отозвался о нем как о бомже.
