Впрочем, в Клоповнике продавались не только ПРЕДМЕТЫ.
Если кому-то требовалось найти людей, готовых выполнить некую работу (за определенную, конечно, плату – порой не отличавшуюся умеренностью), он тоже отправлялся прямиком в Клоповник. Там обитали убийцы, воры и негодяи всех мастей, а кое-где можно было запросто встретить витрины с корявыми надписями вроде “Прафессиональные паджоги, званить с 19:00 до 05:00”, “Взыщем любые долги. Кому нужен суд?” или “Грабим по наводке. Наводчику 10%. Возможен торг”.
Вот таким местом был Клоповник.
Люди вроде Лысого Хью чувствовали себя там как рыба в воде. Они знали нужных людей, а нужные люди знали их. Они нюхом чуяли любое подводное течение, рыболовные сети, а при приближении более крупного хищника тут же ложились на дно. Они знали, как выжить в этих местах, в какую сторону следует крутиться, а когда – остановиться. Они могли найти любую трещину или лазейку, а после просочиться в нее расплавленным свинцом.
Одним из таких людей был Лысый Хью.
Оставив джип на окраине Клоповника, дальше волк двинулся на своих двоих. Проформы ради он включил сигнализацию, но был уверен, что в этих местах такая машина не задержится на месте более четверти часа. Но это уже было не важно. (Отключенная сигнализация, напротив, могла отпугнуть угонщиков, а в интересах Курта было, чтобы джип оказался где-нибудь совсем в другом месте).
По утрам в Клоповнике было относительно спокойно, но зверь не спал, а только дремал перед новой охотой, пока в желудке варились куски свежего мяса. Собственно, это было главным, что характеризовало Клоповник, – голод, то есть даже не голод как таковой, а неутолимая, ненасытная страсть – к пище, зрелищам, развлечениям, роскоши… Под напором этой страсти все моральные запреты слетали, как ненужная шелуха, обнажая истинное естество и сокровенную суть. В этом отношении Клоповник не уступал самим Ульям, не говоря уж о каком-то там Сити…
Курт целеустремленно шагал к цели, не утруждаясь петлянием и проверками на предмет слежки (разве что инстинктивно, но это не в счет). Прохожих было немного, а те, что попадались, изо всех сил старались остаться незамеченными – не потому, что что-то задумали, просто боялись. Они ждали утра, когда большинство хищников забирались в берлоги, и только тогда выходили из дома и спешили сделать поскорее свои дела, чтобы успеть домой задолго до того, как солнце вновь начнет катиться к горизонту.
Сильный и ловкий молодой человек, каким, без сомнения, Курт казался со стороны, внушал упомянутым травоядным инстинктивный страх. Хищник идет с охоты, наверняка думали они. Задержался, мерзавец. Судя по тому, что он не тащил с собой мешка с награбленным добром, аборигены могли заключить, что волк промышлял совсем другим ремеслом. В чем, разумеется, были недалеки от истины…
Архитектурный стиль Клоповника полностью соответствовал тому образу жизни, что был присущ аборигенам. А этот образ жизни не отличался ни размеренностью, ни умеренностью пороков, ни, конечно, склонностью к планированию дальнейшей деятельности. Эти же черты присутствовали и у самого Клоповника.
Впечатление у человека, впервые попавшего сюда, создавалось весьма неоднозначное. Даже Курт, привычный ко всякого рода трущобам, чувствовал себя здесь не в своей тарелке. От этого места веяло чем-то недобрым, мрачным. Потаенной животной злобой здесь было пропитано все – растрескавшийся асфальт, старые фасады, слепые глазницы выбитых окон… Казалось, вокруг простирается абстрактная трехмерная картина (либо стим-конструкт, хотя создание такого сложного продукта было заведомо обречено на провал), творец которой преследовал цель воплотить человеческие пороки, душевные изъяны и ущербность в архитектурных формах… Но это была реальность.
Клоповник строился без всякой системы. Некоторые здания видели еще чистое небо, не прикрытое куполом. (Таких ветеранов можно было отличить по непроглядно-тонированным стеклам и останкам систем кондиционирования.) Все остальные, разумеется, ваялись уже на скорую руку.
Никто не помнил, когда именно Клоповник получил свое название. Вероятно, это произошло вскоре после возведения купола. Как и значительная часть всего Гетто, Клоповник также не мог не подвергнуться коренным метаморфозам. Вскоре после того, как первые тысячи людей переселились в Ульи, все те, кто переселяться не захотел, потому что эти железобетонные колоссы не внушали им доверия – недаром их прозвали “сухопутными титаниками”, – с муравьиным рвением (еще не догадываясь, каким словом назовут позже их потуги) приступили к обустройству освободившихся площадей. Здания рушили и перестраивали, нередко поверх старых фундаментов и первых этажей (просто так было дешевле). В каждом проснулся дар архитектора, а каждый второй торопился воплотить свою мечту в бетоне и камне, пока это не сделал кто-то другой на той же территории. Разумеется, такое рвение не соответствовало архитектурным талантам и познаниям аборигенов, потому как большинство из них были знакомы с зодчеством лишь понаслышке.
В итоге получилась странная штука, своего рода архитектурный феномен. Посреди одного из наиболее крупных мегаполисов образовалось рваное пятно, обитатели которого были бы не прочь провозгласить себя Свободной Республикой, посети кого-то подобная мысль. Старые и надежные здания соседствовали с новоиспеченными уродцами, о прочности которых не могло идти и речи. Многие, нужно заметить, рухнули в течение первого года, погреби под обломками жильцов (среди которых, как правило, самих строителей не было, лишь квартиранты).
Спешка сыграла со строителями злую шутку. А потому перестройка тянулась по сей день, приобретая порой самые невообразимые, фантастические формы. Многие новоиспеченные зодчие использовали в качестве образцов для своего творчества снимки старинных шедевров, таких, к примеру, как Дом с чудовищами в Барселоне или же готические соборы старой Франции. В итоге получились какие-то жалкие карлики, сморщившиеся под гнетом бетона и человеческой глупости. Чтобы удержаться на месте, они тянулись друг к другу, совмещая несущие стены, протягивая над подворотнями мостки, лесенки, галереи и просто металлические балки.
Таким был Клоповник.
Вскоре Курт вышел на знакомую улицу. При дневном свете, впрочем, она выглядела совсем по-другому. Глубокие тени убрались куда-то в подземелья, где всегда было сыро и холодно. Небесный мрак втянулся до поры до времени в космический вакуум, дожидаясь заката. Даже звуки потеряли тот глубокий объем и насыщенность, с какими они ночью рокотали в подворотнях… Курту пришлось порядком напрягать зрительную память, чтобы восстановить хоть какие-то ориентиры.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
