сейчас, частью чего являются? — спрашиваю я, уже в который раз разглядывая установленные в несколько рядов колбы с человеческими мозгами, от которых ведут нити проводов, свиваясь в тугой жгут, уходящий в помещение этажом выше.
— Нет, — продолжая что-то фиксировать на голографической доске, отвечает доктор Саринц. — Области, связанные с воспоминаниями и отвечающие за осознание самого себя, блокированы. Иначе они не смогли бы выполнять свои функции. Это всего лишь процессорные мощности.
— Жутковато, если задуматься.
— Ничего жуткого. Здесь мозги двух десятков приговоренных к смерти и еще стольких же, кого не было возможности спасти по тем или иным причинам. Зачем переводить биоматериал, который может принести пользу? Почему бы им не послужить прогрессу, а?
Я не отвечаю, посчитав вопрос риторическим. Продолжаю мониторить данные, сравнивая показатели. Интересно, кому первому пришла в голову идея, сделать человеческий мозг придатком к процессору, а не наоборот?
Датчики одной из нервных систем снова сигнализируют о том, что погружённый в колбу мозг не отдыхает положенные десять минут, а пытается вести обмен данными с сервером.
— Восьмой снова проявляет активность во время отдыха, — киваю я на колбу в первом ряду.
Молчавший до этого безопасник спрашивает:
— Док, вы уверены, что система не даст сбоя? Нам нужны все. Нельзя упустить ни одного. Это приказ с самого верха.
Он говорит это, как, впрочем, и всё остальное, совершенно не проявляя каких либо эмоций, в отличие от Леймара Саринца, не упускающего возможности показать свою значимость:
— Всё, за что отвечаю я, работает как часы.
— Это ведь первый запуск системы? — продолжает интересоваться безопасник.
Отсутствие каких-либо опознавательных знаков на его форме придаёт чувство дискомфорта. Никогда не знаешь, насколько важная шишка с тобой разговаривает. Впрочем, я всего лишь лаборант, которому повезло, а Саринцу, кажется, плевать, что за чин перед ним.
— Любезный, — говорит Леймар, — я полагаю, что вы компетентны в своей области, потому что сюда других не допускают. И я здесь по той же причине. — Он указывает пальцем куда-то в потолок, — Там моя компетентность не ставится под сомнение. Не ставьте её под сомнение и вы.
Саринц наклоняется над моим дисплеем, недолго смотрит на показания восьмого, хмыкает и говорит:
— Один из сорока. С учетом того, что это первый запуск, приемлемая погрешность. После акции заменим. Материал ведь есть?
Я киваю, продолжая заниматься тем, чем занимался до этого.
Конечно, есть материал. Это же сити. Здесь не нужно набираться смелости, чтобы умереть. Поводы находятся на каждом углу, любом этаже, за любой барной стойкой, в любом голографическом шоу. А ещё, очень часто повод находят за тебя. Для тебя. Вспоминаю это депрессивное существование в человейнике и понимаю, что работа в не совсем человечных проектах — вполне приемлемая цена за то, чтобы не возвращаться в этот депрессивный ад.
Когда безопасник уходит, я всё-таки задаю вопрос, занозой сидящий в моей голове.
— Мистер Саринц, а что будет, если информация о том, что мы не соблюдаем правила по работе с ИИ, выйдет наружу?
Саринц ухмыляется одной половиной рта.
— А ничего не будет, — и объясняет, в ответ на моё недоумение: — Ты думаешь, мы одни такие, кто перешагивает через конвенции? Да все на них давным-давно плевать хотели. Я готов поспорить на свой месячный оклад, что «Кристалис» не исключение. И «Байотек», и «Олл Индастриз», и «Фарматикс», все ведут исследования в этой области.
— Но главное условие — изолировать ИИ от доступа к внешнему миру…
— А мы и изолировали, — перебивает меня Саринц. — У нас есть вполне законная, изолированная база, на которой мы занимаемся разработкой ИИ. Даже скармливаем агентам других корпораций информацию об этом. И они, поверь, делают то же самое. Все сохраняют хорошую мину, но каждый себе на уме. Тебя почему в закрытый квартал перевели? Потому что информацией об этом проекте, — Саринц стучит пальцем по столу, — «Кристалис» ни с кем делиться не планирует.
— Но даже если и так. Мы ведь не с железом экспериментируем, а с людьми, — и тут же поправляюсь: — с мозгом людей, с их нервной системой.
— А, ты об этом? — Саринц машет рукой в сторону площадки с колбами, в которых мозги, — вообще не переживай. Отбросы, ничего не производившие, а только прожиравшие безусловный доход. От лабораторных крыс и то больше пользы. Так что там, говоришь, с восьмым? Не отключается на отдых?
— Да. И непрерывно отправляет запросы дата-центру.
* * *
Отправляю запросы дата-центру, собираю кадры, звуки, сообщения, прошедшие сквозь нейросеть. Перебираю сервер за сервером, отдавая команду на удаление, замещение, перезапись, копирование с места на место. Меняю всё, что хотя бы косвенно может натолкнуть на мысль о действиях Бакса. Где-то на периферии проскакивает информация о том, что арестовано девяносто два человека.
Попутно ищу данные на Лемешева Максима Викторовича, отсеивая тех Максимов, которые не я. И, когда нахожу, пытаюсь обнаружить хоть какие-то убедительные аргументы за то, что сейчас я умираю, лежа на экзопластике.
Но сухая выжимка данных говорит о другом: Лемешев Максим Викторович, он же Арлекин, он же Арл. Затраты на восстановление организма превышали страховой порог в девять раз. По результатам торгов, тело передано научной лаборатории компании «Кристалис» для проведения исследований.
Все версии, в которые хотелось бы верить, разбиваются о дату и время прибытия медиков, перечень повреждений, вердикт, сообщение в научную лабораторию корпорации, отчеты об операционных мероприятиях, нейромонтаже, присвоении номера. Я восьмой в этом списке. Но есть данные и о других.
А ещё, есть целый сервер, защищенный по последнему слову кибербезопасности, на котором хранится документация: теоретические выкладки, план работ, результаты экспериментов, заметки, приказы, отчёты. Я узнаю, что кистевые чипы — всего лишь незначительный побочный результат проекта по созданию искусственного интеллекта на основе человеческого мозга.
Нахожу в своём состоянии плюс: получать информацию из разных источников и обрабатывать её можно очень-очень быстро. Не обязательно даже знать, что именно ты ищешь. В конце концов, найдешь то, что нужно.
* * *
— В конце концов, найдёшь то, что нужно, если действуешь, — философски замечает Лис. — А действовать было нужно, потому что никогда не знаешь, кто ещё додумается до того же, до чего додумался ты.
Я киваю, продолжая идти вдоль бесконечных рядов аэрокаров в полутемном помещении подземной стоянки.
— И я создал наркотик, который не наркотик.
— Так ты променял «Фарматикс» на кустарное изготовление наркоты? — об этом я знаю и так. Уже слышала эту историю. Может, без каких-то подробностей, но всё же.
— Не наркоты, — добродушно поправляет меня Лис. — То, что ты раздаёшь, конечно, меняет сознание, но ломки, если
