Необходимо отметить, что торговля скользила по поверхности, и народные массы слабо были вовлечены в нее. Торгуют князья, бояре, дружинники, купцы, ремесленники, причем непрерывно увеличивается роль посредника-купца, а сельское население втягивается в торговлю слабо. В бедных погребениях общинников XI–XII вв. «заморских» вещей и монет очень мало, ибо все то, чем они могут торговать, у них забирают феодалы в виде даней, оброков и т. д., скупают за бесценок купцы, отнимает церковными поборами церковь, отбирают «княжие мужи» в виде всяких «вир» и т. п.
Немудрено, что чернигово-северские князья накапливали массу ценностей и могли поразить не только других князей, но и видавших виды немецких послов. За проданные товары (меха, мед, шкуры, воск, челядь и т. п.) можно было купить различные «заморские» и русские вещи: дорогое оружие, украшения, ткани и др. Все эти предметы и доставляла торговля. Размеров торговли все же нельзя преувеличивать. Нужно не упускать из виду того, что торговые операции касались только небольшой сравнительно группы различных господствующих прослоек. Село было очень слабо втянуто в торговлю, так как излишков у основной массы населения после уплаты дани, оброков и штрафов оставалось немного. Выступать на рынке постоянно как продавец и покупатель — смерд был не в состоянии. Кое-где смерда не коснулась рука феодала еще и в те времена, но это уже были места, куда и купец проникал с трудом. Торговля между общинами — вервями и между районами несомненно уже имела место, но отнюдь не как постоянное явление. Районные рынки еще только начинают создаваться.
Развитие торговли вызывает, как нами было уже отмечено, появление в Черниговской земле своей денежной единицы в виде найденных в 1878 г. под Новгород-Северском гривен, имеющих форму, размеры и вес, отличные от других известных нам гривен, новгородских и киевских. Необходимо также указать на появление чеканной монеты в связанной с Византией Тмутаракани (имеем в виду монеты Олега Святославича). В один ряд с древнейшими монетами Киева — «серебром» Владимира и Ярослава — следует поставить и монету Тмутаракани, Олегово (Михайлово) серебро.
Нельзя думать, что консолидация феодальных отношений в XI–XII вв. окончательно покончила с остатками родового быта. В наиболее отдаленных от феодальных центров районах, в лесных пущах, среди непроходимых болот, данническое население сохраняло еще древние формы общественной жизни. В частности, в некоторых местах длительное время сохраняются древние семейные общины, упоминаемые в источниках XIV в. и выступающие в них в виде сел сябров.[635]
Прежде всего, что такое «сябрина», сябринное землевладение последующих столетий? Левобережная Украина в XVII–XVIII вв. представляла собой область широко развитого сябринного землевладения. Лучицкий совершенно правильно указывает на зарождение подобной формы землевладения в гораздо более отдаленные времена.[636] Им приводятся акты, указывающие на семейную сябринную собственность, датируемые 1351, 1366, 1378, 1409 гг.[637] Наиболее сильно было развито и дольше всего держалось сябринное землевладение в Черниговщине, в Любечском, Остерском и других уездах, под самым Черниговом, где целый ряд названий древнейших населенных пунктов прямо связан с сябрами. Стоит привести такие названия сел, как, например, «Сябричи».[638] В целом ряде районов Черниговщины сябринное землевладение дожило до XIX в., и, например, в б. Городнянском уезде, в нескольких десятках километров от Чернигова, общинные работы носили название «сябринных», а общинник, «мирянин», — сябра.[639] Больше всего остатков сябрины встречается между Черниговом и Любечем, в наиболее захолустной, лесной части Северской земли, где всевозможные архаические черты быта сохранились в наибольшей неприкосновенности. Вряд ли найдется какое-либо место еще на территории Руси, где столь ярко вырисовывались бы остатки сябринной системы.[640] Основной документ, говорящий о сябрине XVII–XVIII вв., — Румянцевская опись — отмечает сябров главным образом в Любечской сотне. Безусловно, зарождение господствующей в лесной Черниговщине в XVII в. сябрины относится не к XIV в., когда попадаются первые документы, касающиеся данной территории, а ко времени неизмеримо более древнему. Сябринная система не зарождается, а бытует с древнейших времен, отмирая и трансформируясь. А. И. Соболевский через «сем-бр» связал «сябр» и «семца» — «семья», что дает возможность усматривать в сябре члена «семьи», семейной общины, независимо от положения, занимаемого в последней. Термин «сябр» часто обозначает «родственник».[641] Сябр может быть главой общины — семьи или одним из чади — членов семьи, или челядином. Таким образом, генетически сябрина уходит к большой семье, семейной общине, но что она собой представляла в XI–XII вв.? Для ответа на поставленный вопрос прежде всего придется обратиться к грамоте Климента Смолятича пресвитеру Фоме, датируемой сороковыми годами XII столетия. Сам Климент из Киева, и в его обращении нашли отражение те социальные отношения, которые сложились в то время в среднем Приднепровье. Памятуя исключительно развитое сябринное землевладение в XIV–XVII вв. на Черниговщине, мы считаем возможным приурочить те отношения, которые описаны в обращении Климента, и к черниговской действительности той поры. Климент осуждает «славы хотящих, иже прилегают дом к дому и села к селам, изгои же и сябры, и борти и пожни, ляда же и старины». Само противопоставление дома, т. е. усадьбы, пожни, т. е. новой пашни, борти, пчельника, что связывается с изгоями, и, с другой стороны, села, лугов, старой пашни, связанных с сябрами, указывает на противопоставление первых вторым.[642] Но если изгой феодально-зависимый, эксплуатируемый на земле феодала, прежде чем стать, как указывает Б. Д. Греков, «hörige», вышел из общины, порвав с ней связь, то сябры становятся феодально-зависимыми от землевладельца всем селом, со всем своим хозяйством. Сябры, вместе со старинами и лядами, целыми селами, с землей и всем, что к ней «тянуло по старине», переходят в вотчину феодала. Короче говоря, сябры входят в состав феодально-зависимых всей общиной. Это свидетельствует о том, что сябринное землевладение является общинным.
Большая семья, разлагаясь, выделяет из себя малые семьи — выселки. Малые семьи разрастаются в большие, в семейные общины, — и естественным путем и в результате «союзничества» с соседями. Выселок-заимка превращается в поселок. Об этом говорит и сама трактовка лингвистами А. И. Соболевским и Б. М. Ляпуновым термина, каким стали называть себя вступавшие в соседские, складнические отношения между собой малые семьи, выселки — а именно «сябры», связывающего «сябр», «сембр» — с «семцой», «семьей», и те названия поселков сябров, которые нам известны: Сябричи, Кувивичи и т. д.[643] Своеобразные заимки-хутора, из которых вырастали деревни и села сябров в XIV–XV вв., также носят патронимические названия, связанные с родовым прозвищем, позднее с семейной фамилией.[644] Даже в XIX в. большие семьи, семейные общины, носят два названия: собственно фамилию и прозвище, данное по предку-родоначальнику, которое часто носит название «уличного» имени.[645] Часто даже настоящей фамилии соседи не знают и зовут лишь «по уличному», причем это имя обычно связано главным образом не с прозвищем, а с одним из мужских имен. Владения «всем родом», «племенем своим», встречающиеся в актах XIV–XV вв., указывают на семейно-сябринную собственность и на кровнородственную в прошлом связь между сябрами данного села, деревни. В Любечском и Остерском уездах, как указывает Лучицкий, грамоты польских королей XVI–XVII вв. свидетельствуют о наличии групп мелких бояр, связанных между собой родством и коллективно владеющих землей. В указанных грамотах группа бояр-родственников рассматривается как одно лицо и в хозяйственном и в юридическом отношениях.[646] В дальнейшем это боярство выступает в документах как сябры. Таким образом, генетическая связь сябров с большой семьей, с родовыми отношениями и семейной общиной устанавливается совершенно очевидно. Имея, таким образом, архаические черты, сябринное землевладение все же идет дальше семейной общины. Сябры, в прошлом связанные между собой кровнородственными отношениями, позднее оказываются складниками, компаньонами. Они живут на определенной территории и связаны узами хозяйственного и юридического коллектива. Эта форма землевладения свидетельствует о росте территориальных связей. В дальнейшем развитии сябринное землевладение все больше и больше освобождается от родовых связей, остатков родовых отношений. Постепенно общим между сябрами остается лишь общее коллективное владение землей и угодьями, «отчизнами» и «дедизнами», теми самыми «лядами» и «старинами», которые упоминаются в послании Климента Смолятича пресвитеру Фоме. Сохранение сябринной системы землевладения в XIV–XVIII вв. свидетельствует, таким образом, о длительном сохранении внутри сельской общины и наряду с территориальными связями, порождающими сельскую, соседскую общину, семейно-общинных форм. Наличие двух обозначений для термина «сябр» (во-первых, «складник», «сосед», «товарищ», и во-вторых — «родственник»), наряду со сближением «сябр» — «сембр» с «семьей» (конечно, в смысле большой семьи), является результатом перерастания внутри сябринной системы кровнородственных отношений в складнические, причем эти кровнородственные связи в целом ряде случаев сосуществуют с сябринными. Наличие «сябров» в Северской Украине в XIV–XVIII вв. свидетельствует о том, что сябринное землевладение и сябры существовали и в Северской земле XI–XIII вв., в те же, примерно, времена, когда митрополит киевский Климент Смолятич (1147–1154 гг.) писал пресвитеру Фоме. Кем были «сябры»? Да теми же самыми смердами, «простой чадью» сельской.
