В случае сохранения неразделившейся большой семьи смерд получал возможность более длительное время сопротивляться разорению и обнищанию и не так легко закабалялся феодалом.
Семейно-общинная организация может быть целиком захвачена феодалами, но разорению отдельных ее членов препятствует коллективизм большой семьи. Члены семейных общин в определенной, благоприятной обстановке могут даже превратиться в отдельных случаях в мелких феодалов. Для Северской Украины XV–XVII вв. данное явление довольно характерно. Стоит вспомнить хотя бы любечскую и остерскую мельчайшую шляхту, родовыми гнездами сидевшую в Черниговском Полесье, «панцырных бояр», «слуг путных», севруков, казаков и т. д. Это же явление имело место и в более древние времена, хотя, конечно, и не было зарегистрировано в ряде документов, как во времена великого княжества Литовского.
Постараемся проследить данный процесс.
Большое значение «земского боярства» в Северской земле красной нитью проходит через всю ее историю. «Кметы» — куряне, дружинники, опора князей — воспеты «Словом о полку Игореве». Посмотрим, что говорят нам письменные памятники. Ранее нами отмечался автохтонный процесс выделения феодальной верхушки, происходивший в Северской земле. Сравнительно сильные феодальные элементы вынуждают киевскую княжескую дружину времен складывания «империи Рюриковичей» осторожно проводить свою политику «освоения» Северской земли. Очевидно, что верхушка могла дать отпор даже сильной киевской дружине. Стоит вспомнить «встань» в городах Северской земли, подавленную Глебом, «легкую дань», которую накладывает киевский князь на северян, и т. п. В результате процесса феодализации появлялись такие вожди местного или так называемого «земского боярства», как Малк Любчанин, Добрыня, Претич. В дальнейшем они подчиняются киевскому князю и превращаются из независимого в вассальное боярство.
Из древнейшего племенного центра с родовой аристократией Седнев превращается в феодальный Сновск со знаменитой Сновской тысячью.[647] Пред нами яркий пример подчинения остатков сопротивляющейся племенной знати князю. Сновская тысяча в XI в. уже боярская дружинная княжеская организация, во главе с тысяцким, ставленником князя. Местные феодализирующиеся элементы могли пойти и по иному пути развития. Часть их действительно все больше и больше сливалась с укрепившейся в городах княжеской дружиной, как являвшейся результатом распространения владычества киевского князя и вышедшей из Киева, так и состоявшей из ранее сложившихся автохтонным путем в центрах земли феодальных элементов. Другая же часть очень долго продолжала более или менее независимое от князя существование, составляя весьма солидную силу в городах, в «земле» настолько значительную, что сама княжеская дружина и князь в своих действиях вынуждены были считаться с «землей», т. е. с местными феодалами в первую очередь. Процесс развития прослойки «земских бояр» в Северской земле нам представляется следующим образом. Земское боярство собственно распадается на две группы. С одной стороны, это крупные землевладельцы, родовитое боярство, столь могущественное и богатое, что с ним считаются князья. Эти магнаты в дальнейшем отрываются от «земли», т. е. от туземных феодальных элементов, сближаются с князем и вместе с его наиболее богатыми, знатными и влиятельными дружинниками образуют «переднюю», или «старшую», дружину и подчиняются князю. Самостоятельность их еще очень велика и сплошь да рядом не они от князей, а князья от них зависят. В качестве примера приведем знаменитых черниговских «былей» — богатейших и могущественных родовитых бояр Чернигова, упоминаемых в «Слове о полку Игореве». Не затрагивая вновь сейчас вопроса об их этнической принадлежности, мы считаем необходимым причислить всех черниговских «былей» к наиболее крупным и сильным феодалам, в прошлом, безусловно «земского», т. е. туземного, а не киевского происхождения. Ревуги, Ольберы, Топчаки, Шельбиры, Татраны — знатнейшие, древнейшие и сильнейшие роды черниговского боярства, хотя бы и тюркского происхождения.[648] К такого же рода боярам следует отнести таких бояр, как Шварно Переяславльский, за которого в 1165 г. половцам уплачивают огромнейший выкуп.[649] Костяжко, Петр Ильич,[650] Борис Захарьевич,[651] Перенег и др. Эти бояре — ближайшие дружинники князя, его помощники: воеводы, посадники, тысяцкие, его «советники». Таким образом, часть крупного земского боярства, становясь «передней», «первой», «старшей» дружиной, превращается в дружинное боярство, группирующееся вокруг князя. Последнее в свою очередь не представляется чем-то единым. В качестве собственно постоянной вооруженной силы, принадлежащей князю, выступает «молодшая», «меньшая» дружина: «паробцы», «отроки», «децкие», «гридьба». Это — группа воинов, которые составляют своеобразную гвардию князя и за службу получают как определенную долю в дани, военной добыче и доходах князя, так и земельные участки. В этом отношении неправ П. Голубовский, утверждающий, что боярская аристократия Чернигово-Северской земли «не могла быть земельной уже потому, что князь не распоряжался землей и не мог раздавать ее боярам, как это мы видели впоследствии».[652] Ранее нами уже приводились факты, рисующие земельные владения северского боярства, и, таким образом, первая часть утверждения П. Голубовского не выдерживает критики. Что же касается второй, то необходимо заметить: мы, действительно, не знаем фактов дарения, пожалования земель кому-либо из младших дружинников князем. Но отсутствие документа отнюдь еще не означает отсутствие самого факта. В самом деле — откуда же сложилось боярское землевладение в Северской земле? Без признания наличия «земельных пожалований», хотя бы «обложенных только данью», мы не можем себе представить экономическую, хозяйственную базу младшей, «молодшей» дружины. Младшая дружина вместе с «передней», «старшей», составляет основную вооруженную силу, но если первая почти полностью зависит от князя и кормится службой у него, то вторая представляет собой самостоятельную экономическую и политическую силу. Крупный магнат — государь-вотчинник в пределах своих владений. Для многих дружинников служба в дружине становится единственным источником обогащения. К числу таких дружинников принадлежал, например, Петр Ильич, служивший Олегу Святославичу, а затем его сыну Святославу Ольговичу, ставший уже в глубокой старости советником последнего.
Кроме крупного «земского» боярства, постепенно слившегося с княжеско-дружинным, но отнюдь не потерявшего в силу этого своего значения и могущества, существует еще основная масса «земского» боярства — мелкие феодалы. Обычно эта масса вместе с городской купеческой верхушкой выступает перед нами под названием «черниговцев», «Стародубцев», «курян», «путивлян», «рылян» и т. д. Эти мелкие местные феодалы типа курских кметов Буй-тур-Всеволода играют большую роль в жизни «земли» и вместе с городской купеческой и ремесленной верхушкой (вряд ли «простая чадь» городов имела сколько-нибудь самостоятельное значение, и свои интересы она должна была отстаивать не в повседневной политической жизни города, а в восстаниях) влияют на судьбы земли, на политику князя.
В связи с вопросом о «земских» феодалах, о городах «земли» и их значении встает и проблема веча в Чернигово-Северской земле.
Укрепление роли веча Б. Д. Греков совершенно справедливо связывает с феодальным раздроблением древней Руси. Он указывает:
«По мере упадка Киева, как политического центра, объединяющего значительные пространства, по мере усиления отдельных частей империи Рюриковичей в этих последних поднимается политическое значение крупных городов, способных играть роль местных центров и отстаивать независимость своей области от притязаний старой «матери городов русских». В этих городах вырастает значение вечевых собраний, с которыми приходилось считаться и пригородам и князьям».[653] Вечевые сходы, не как постоянные органы власти, а как чрезвычайные собрания местной «земской» верхушки: феодалов и купцов города и «земли», собираемые по чрезвычайным вопросам князем или кем-либо из местных правителей и бояр, имели место и в Чернигово-Северской земле.
Бывали случаи, когда князь или местная знать созывали в экстренных случаях более широкие массы, желая использовать их в своих целях.
Иногда вече, недовольное князем, собиралось по собственной инициативе, и тогда князю приходилось воочию убеждаться в силе «земли». Так, например, когда в 1138 г. Ярополк подошел к Чернигову и Всеволод пытался, избегая разгрома, бежать к половцам, «черниговцы» — «людье» — собравшись на вече, указали ему, что раз он хочет «бежать в Половце, а волость свою погубиши, то к чему ся опять воротишь».[654] Вече не представляет себе князя, который перед наступлением врага отдает город в распоряжение неприятеля, а сам, спасая собственную жизнь, имущество и честь, которая не допускала «полона», скрывается в половецких степях. Если для князя, в представлении черниговцев, его собственные интересы выше интересов земли, то такой князь им не нужен, и в случае бегства рассчитывать на возвращение в город он не может. И черниговское вече диктует Всеволоду мир с Ярополком. Всеволод, лишенный поддержки горожан, явно враждебных его планам, вынужден заключить мир с Ярополком. События 1138 г. рисуют роль черниговского веча. Если между князем и вечем в редких, правда, случаях происходят столкновения, — преимущество остается за вечем. Оно сильно, от него зависит князь. Без материальной поддержки со стороны «земли» князь ничего поделать не может, и в случае расхождения их интересов, князь бывал вынужден идти на уступки. Вече грозной силой встает против князя, напоминая ему о его зависимом от города и «земли» положении, и честолюбивые помыслы князя и его попытки поставить свои интересы выше интересов земского боярства и купечества пресекаются вечем и терпят крах. Без поддержки веча «земли» князь не может ни воевать, ни сесть в городе. Приведем еще одно указание на роль веча в Северской земле. В 1166 г. Святослав Всеволодович Черниговский спорил о землях с Олегом Святославичем, причем феодальное право было на стороне последнего. «Стародубцы», в которых мы усматриваем стародубское вече, посылают гонцов к Олегу, предлагая ему сесть в городе. Олег направляется к Стародубу, но его предупреждает брат Святослава, Ярослав, который посылает своих дружинников в город, терроризирующих его население. Вече состояться в таких условиях не могло и, подойдя к городу, Олег не был поддержан горожанами. В отместку за мнимую измену невольно обманутый князь разоряет окрестные села, принадлежащие стародубскому боярству, забирает полон и богатую добычу и, покрутившись и пограбив в окрестностях города, возвращается обратно.[655] Через 10 лет Олег снова подходит к Стародубу, но обстоятельства переменились. Приглашенный в 1166 г. князь, не разобравшись в мнимой измене, разорил окрестности, показал себя по отношению к стародубской знати грабителем, и поэтому вполне естественно, что через десяток лет город не только не открыл ему ворота, но, памятуя грабежи, пожары и увод в плен «челяди», организовал оборону и отразил его нападение.
