из казнокрадов, взяточников, коллаборационистов и моральных разложенцев. Ошибка в том, что для «рыцарского ордена Партии» нужны бессеребреники и фанаты
дела, а не «скупые рыцари» с миллионными личными счетами в швейцарском банке. Итог, что называется, на лицо.
Левитцкий указал за окно, где в хмуром небе клубился дым. Опять в городе что-то горело. Или опять случился выброс какой-то химической гадости.
В кабинете, как и во всём здании концерна, воздух трижды пропускали через систему фильтров. Но Салину почудилось, что в стерильном, облагороженном ионами и ароматизаторами воздухе, появилась кислая химическая нотка.
Он с неудовольствием покосился на трубку Левитцкого.
— Хорошо, дорогой мой, вернёмся к Старостину.
Левитцкий забросил ногу на ногу, аккуратно поддёрнув штанину.
— Что касается Старостина, то я уже говорил и не устану повторять: данный господин представляет собой редкий тип политика. Его и политиком назвать было бы не совсем точно. В отличии от всех, он не приспосабливается к обстоятельствам, выгадывая момент, а жёстко и планомерно структурирует внешние обстоятельства под себя. Для этого потребна изрядная смелость. Но не смелость авантюриста, но смелость гения, презревшего все каноны, потому что ему, исключительно ему одному, открылись иные закономерности. Мне было важно понять, какой из инкарнаций высших сил может быть Старостин, скрывающийся за личиной очередного популиста и спасителя Отечества.
Левитцкий пососал трубку, уставившись на попыхивающий искорками табак.
Салин изобразил на лице скептическую гримасу.
— Знаете, Константин Арнольдович, я иногда ловлю себя на мысли: а не погрузились ли мы по извечной русской привычке в дебри любомудрия, а? Не идёт ли всё наше философствование от желания признать проблему неразрешимой, а труды напрасными, как думаете? Ведь истина может оказаться гораздо проще, чем нам в силу уровня развития интеллекта хотелось бы. Что может быть проще? Делали партию под Первого, эка невидаль. Я просто сбился со счёта, сколько их налепили со времён исчезновения нашей партии. Назначили первого подходящего горлопана из провинции. Он оказался способным организатором, гораздо более способным, чем от него ожидали. Такое тоже не редкость. А «задвинуть» выдвиженца руки не дошли. Что случается довольно часто. Вот теперь и кусаем локти.
Он сознательно подставлялся. Заряженный энергией конфронтации ответ Левитцкого должен был выйти предельно кратким.
— Мы же не понимаем под политикой сводку новостей в газете! — живо откликнулся Левитцкий. — Даже простое передвижение границ носит планетарный характер, а посему политика либо связана напрямую, либо вызвана силами иного, высшего порядка. — Левитцкий пыхнул трубкой. — Конец Времён, уважаемый Виктор Николаевич, Конец Времён! Тайное проявляет себя в явном. Я и мои товарищи абсолютно убеждены: Старостин представляет собой проявленность глубинных сил разрушения, до поры сокрытых в недрах нашей цивилизации.
— Уверены, именно — разрушения?
— Абсолютно. Небезызвестная строфа «до основанья, а затем, мы наш, мы новый мир построим…» содержит в себе глубокий смысл. Новые цивилизации восходят на прахе предыдущих. Катастрофа только начинается. Первый удар стихии можно уподобить пожару, сжигающему стерню, чтобы подготовить почву для нового посева. Но Старостин — не сеятель и не землепашец. Он сам есть Катастрофа.
Салин долго взвешивал вопрос, тщательно маскируя свой интерес; так уж повелось, беседы с одним из «невидимых советников» носили интеллектуальный характер, никогда и ничего практического, напрямую связанного с делом.
— Как с этих позиций можно оценить возможность сотрудничества, или, скажем так, взаимодействия?
— Со Старостиным?! — Левитцкий развернул кресло, в упор посмотрел на Салина. Но сквозь тёмную толщу стёкол выражения глаз было не разглядеть. — Что будет, если глыба льда упадёт на Солнце? Что будет, если обдать кипятком бутылку хорошо подмороженного шампанского? Вот такой эффект вы и получите, уважаемый! Взрыв и Хаос, из которого потом будет слеплена новая Вселенная. Поймите, Старостин отнюдь не созидатель, хоть и хочет таковым казаться. Он то, что в иные века называли Бичом Божьим. Его функция — разрушить. Выращивать всходы и пожинать новые плоды будут другие. Старостин — последняя в нашем веке попытка создать новую расу, новый тип человека, слепив на скорую руку для него новый мир.
— Странно, что этого никто не понял раньше.
— Случайность. — Левитцкий окатил себя клубом благородного аромата.
— Вы ещё верите в случайное?
Салин взял тайм-аут, прошёл к столу, машинально передвинул бумаги.
«В случайности я не верю, дорогой. В совпадения то же не верю. Я много во что не верю. Порой даже самому себе боишься поверить. Особенно сейчас. Меня подставили на контакт, а сами боятся союза. Только Старостина нам не сломать. Пусть мудрят сколько душе угодно, собирают Капитул, можно большой, можно малый, всё одно — не по зубам. Давить его бесполезно. Пусть Старостин боится меня. Деньги убивают надёжней пистолета, так, кажется говорят. Кстати, о деньгах!»
Он поднял голову и посмотрел на раскинувшегося в кресле Левитцкого. Нога небрежно заброшена на ногу, вересковая трубка грациозно лежит в узкой ладони.
«Не знаю, был ли Алексей Толстой англофилом, скорее всего, германофилом, иначе при Усатом долго бы не протянул придворный «красный граф», но этот-то точно — англофил. Для банальной диссидентской неразделённой любви к Америке слишком утончён и добротно образован».
— Вот ещё вопрос, Константин Арнольдович, нет ли признаков получения Старостиным, скажем мягко, крупных сумм?
Левитцкий изогнул бровь, вычертил в воздухе трубкой замысловатую дугу и произнёс:
— Исключено. Имеется весьма надёжный признак. Старостин, как и все персоны определённого масштаба, прекрасно владеет герметическим языком цвета. Если бы он сподобился найти деньги, которые вы имели ввиду, или они нашли его, а такая вероятность с каждым днём возрастает, он бы не преминул показаться на публике в коричневом костюме. Идёт ему этот цвет или нет, но хотя бы раз он был просто обязан. Он же до сих пор, насколько мне известно, на публике и повседневно продолжает носить исключительно чёрные костюмы. В эту, фи, форменную косоворотку Движения с пояском а-ля Гришка Распутин.
— Я слышал, что чёрный предпочитают творческие натуры? Или опять наврали модные журналы?
— Чёрный цвет — символизирует власть над низшими энергиями, идущими из земли. Например, нефть, уголь. Жёлто-золотой цвет — власть небесная, божественная. Помазанника божьего венчали золотой короной во все времена и практически у всех народов. Коричневый цвет получается при смешивании жёлтого с чёрным. Носящий коричневые одежды демонстрирует овладение двумя стихиями власти.
