Иными словами, коричневый цвет — решение задачи квадратуры круга, как её понимали алхимики, то есть — соединение земного и небесного. Забавно, но по тесту Люшера коричневый цвет ассоциируется с гедоническими устремлениями. Ибо таков цвет, простите, переваренной пищи. Сытый лев, уже не лев, вы согласны?
Салин, подумав, кивнул.
— Если Старостин вырядится в коричневое, считайте, что он перестал быть самим собой. Его цвета — чёрный и алый. Дым и пожар. — Левитцкий скользнул взглядом по Салину. — А вот вам, Виктор Николаевич, тёмно-коричневый к лицу.
— Благодарю за комплимент. Но костюмы мне подбирает жена.
«Вот и предел твоей компетенции, дорогой. Как только доходит до реального дела, вся твоё любомудрие теряет смысл. Какая же власть без серьёзных денег?»
— Пригласите ко мне Владислава. Да, немедленно. И будьте добры, ещё кофе для Константина Арнольдовича. — Салин положил трубку, снял очки, протёр стёкла кончиком галстука. Не поднимая головы — знал, без очков глаза становятся беззащитными — сказал:
— Константин Арнольдович, первую часть будем считать законченной. Сейчас подойдёт Владислав, поделитесь с ним своими тревогами. Не знаю, что там у вас, но верю, зря панике вы бы не поддались, так?
* * *
Вместе с Владиславом в кабинет проникло невидимое холодное облачко. Салин давно обратил на это внимание: стоило войти всегда собранному, внешне бесстрастному и уверенному в себе Владиславу, на сердце становилось тревожно и умиротворённо одновременно. Как в присутствии врача. Возможно, будет больно, но мера боли будет профессионально отмерена, а потом непременно наступит облегчение.
Владислав умел провести любую операцию с минимумом крови и боли. Он их не хотел, не брезговал и не страшился. Кровь и боль, реальные кровь и боль, были неизбежными составляющими его ремесла. Работая со смертью, он мог превратиться в гробовщика, палача или вертухая. За долгие годы сотрудничества с Салиным, он ни разу не оступился, был и остался хирургом. И как положено хорошему хирургу, он не вёл статистики. Мастерство не определяется количеством, как и во всяком искусстве, в ремесле тайных операций речь идёт только о стабильности качества работы.
Владислав молча кивнул Левитцкому, сел в кресло напротив.
Салин надел очки, кивком дал понять Левитцкому — можно начинать, время не ждёт.
— Откровенно говоря, несколько некорректно поднимать эту проблему в отсутствие Рожухина, но, боюсь, он бы меня не понял.
Левитцкий запыхал трубкой, переводя взгляд с Салина на Стаса. Оба молчали, умели молчанием вытягивать на разговор.
— Всё дело в некоторых, подчеркну, исключительно на мой взгляд, тревожных симптомах. Я последнюю неделю анализировал материалы по отрядам наших, так сказать, «меченосцев». Картина безрадостная, доложу я вам.
Опять никакой реакции. Оба изобразили на лицах заинтересованность, но никакого ажиотажа. Лицо Владислава вообще замерло, как у Сфинкса.
— Я, естественно, не вдавался в подробности, как у вас говорят, оперативной работы. Это епархия Владислава. Меня больше интересуют идеологические аспекты с выходом на некоторые эзотерические архетипы. Дело в том, что с самого начала мы пытались заложить в конструкцию организации «Меч» определённый архетип. Я, как вы помните, достаточно подробно обосновал свою точку зрения по данному вопросу. Сейчас лишь повторю, что организация лишь тогда дееспособна, если её структура не только оптимальна для решения внешних и внутренних задач, но и коррелируется с определёнными устоявшиеся формами коллективного бессознательного.
— Благодарю за вступление, Константин Арнольдович, теперь прошу самую суть проблемы, — первым не выдержал Салин.
Посмотрел на Владислава. Опытный глаз подметил тень тревоги, залёгшую у него вокруг губ.
— За основу нами была принята модель рыцарского военно-религиозного ордена. Мы учли и специфику будущей деятельности, и отсутствие на тот момент сколь нибудь дееспособной общественной идеи, и соответствие этики и морали военного ордена структуре личности будущих неофитов. Ведь им предстояло воевать, как бы мы это не называли. И война это без сроков и конкретных целей, без врага, обозначающего себя другой формой одежды и чуждым языком. По сути, это война с невидимым, непроявленным врагом. Нам были нужны носители угасшего под гнётом цивилизации истинного духа Воина, сами не ведавшие, что в их крови есть малая толика святой крови Касты воинов. Только такие потребны для астральной битвы, которую мы на своём уровне воспринимаем как противостояние определённой политической фигуре и силам, его вызвавшим к жизни.
Левитцкий достал из портфеля и разложил на столе фотографии.
— Вот полюбуйтесь. Большего мне не потребовалось. Я готов поставить диагноз.
Салин перебрал фотографии, передал пачку Владиславу.
— Продолжайте, — сказал он Ливитцкому.
— Перед вами снимки мест стоянок наших отрядов, места и результаты их акций. К сожалению, это всё, что мне удалось фактически выпросить у Рожухина. Но мне достаточно. Вы обратили внимание на странные знаки? Иногда они вырезаны на дереве, вот здесь нарисованы на стене. Вот под этим деревом нашли труп какого-то человека. Какая-то акция под деревенькой Выселки… А вот это место, где, по мнению оперативников, находился снайпер, ликвидировавший какого-то бонзу в Новосибирске. Опять, как вы видите, едва заметный знак. Уверен, на него они не обратили внимание. Или не смогли грамотно истолковать.
Салин чуть заметно двинул подбородком. Владислав принял сигнал, посмотрел на него и едва заметно кивнул.
«Фактура сходится. Левитцкий своим умом доходил до многих истин, известных только узкому кругу профессионалов, я убеждался в этом не раз. Нет и не может быть секретов ремесла, пусть и трижды секретного, для пытливого натренированного ума», — подумал он, переводя взгляд на покрасневшего от волнения Левитцкого.
Тот был доволен, добился-таки своего. Они оба, на сколько позволяло благоприобретённое хладнокровие, демонстрировали неподдельную заинтересованность.
— Теперь посмотрите на эту книжицу. Вещь довольно редкая. — Он, как фокусник, достал из портфеля книгу в старинном добром переплёте. — Трактат Гвидо фон Листа, посвящённый эпосу «Старшая Эдда». Очень редкая книга! — Он погладил тёмно-бордовый переплёт. Издание 1908 года. А вот более поздний экземпляр. Ральф Блюм, «Книга Рун», издана в Лондоне в 1984 году. Перелистайте на досуге и вы поймёте: наши подопечные вдруг решили использовать руны для секретной связи. Склоняюсь к мысли, они используют руны в полном объёме, как опорный сигнал для самонастройки перед акцией и как мощнейший оракул, позволяющий успешно действовать и принимать решения в условиях полной неопределённости.
— Вывод? — коротко бросил Салин.
