Как утверждал Платон Альбертович, других спусков в подземные ходы в доме не имелось. Услышав это, Настя внутренне возмутилась. Потом все-таки не сдержалась и спросила:
– А как же люк в левой части здания у стены? И колодец во дворе дома?
Все уставились на нее с удивлением.
– Я ничего об этих ходах не знаю, – растерялся Шелкопряд. – Колодец засыпан землей. И я впервые слышу, что оттуда можно попасть в подземелье.
Вряд ли ему поверили. Тем более что в конце коридора на первом этаже, радом со стеной, под большим вазоном, действительно имелась крышка люка. Когда она легко поддалась рывку крепкого детины с погонами младшего лейтенанта на форме, все увидели черный провал, из которого пахнуло сыростью. На одной из сторон каменного колодца имелись специальные ступени для спуска.
– Вы и дальше будете утверждать, что не знаете об этом месте и никогда им не пользовались? – строго спросил Платона Альбертовича следователь.
Молчание того сказало ему больше, чем долгий разговор. Подозревать невиновного для любого сыщика являлось большой ошибкой и непрофессионализмом. Поэтому делать какие-то выводы в отношении Шелкопряда Брусникин не спешил. Но других подозреваемых не имелось, да и пока все указывало на Платона Альбертовича. Тем не менее, на душе у следователя было неспокойно. Что-то не сходилось, а что – он не мог понять. На всякий случай распорядился обыскать дом от подвала до чердака.
– Поедете с нами в отделение, – сказал Павел Иванович. – Имейте в виду, что чистосердечное признание и содействие следствию в вашем случае – лучший выход. И ваш гражданский долг, товарищ Шелкопряд.
– Нет! Мой сын никуда с вами не поедет! – взвилась до того сдержанная Ираида Платоновна. – Я не позволю!
– Мама! Перестань!
Пока они препирались, сыщик рассматривал прихваченную из кабинета книгу.
– Позвольте поинтересоваться. А кто из вас увлекается альпинизмом? – неожиданно спросил он.
– Мама в молодости была профессиональной альпинисткой, – ответил ему Шелкопряд. – На одном из подъемов сильно повредила ногу. Сложный перелом в двух местах. С тех пор хромает.
Ираида Платоновна после этих слов неожиданно притихла, стала совсем робкой, и плаксиво протянула:
– Не увозите моего Платошку… Он у меня один! Больше никого нет.
Игнорируя ее назревавшую историку, следователь повернулся к подозреваемому.
– Платон Альбертович, вы сказали, что после исчезновения ваша жена вам звонила. Что она сказала?
– Меня не было дома, с ней говорила мать.
– Весьма сожалею, но и вам придется проехать с нами, – сказал Брусникин пожилой женщине.
Неужели она? Эта высокомерная старуха убила невесту сына? И других девушек тоже? Но за что? Настя, как и остальные ребята, была в замешательстве. В причастность пожилой женщины к столь страшным преступлениям верилось с трудом. Но и обвинять в них Платона Альбертовича тоже все больше казалось абсурдом. Может быть, следствие вовсе вышло не на того человека, и убийства совершал кто-то другой?
Позднее Анастасия много раз мысленно возвращалась к тому дню. В разной степени, но он стал переломным для всех. Это был дебют Татьяны Гальской и одновременно ее прощание с балетом. Это был день, когда Павел Тайгрян решил уехать на родину отца и забрать с собой мать. Это был день, изменивший многое для Насти. День, в конце концов, приведший к трагедии…
Настю не отпускало ощущение, что нужно что-нибудь предпринять, срочно, прямо сейчас. Но что? Она-то что может? Если даже у милиции во всем этом не выходит разобраться. А с другой стороны… Если бы не она, так и лежали бы те несчастные в подземном ходе. И никто бы их не нашел. Или нет? Трудно рассуждать о том, в чем совсем не разбираешься. В том, что только интуитивно можешь чувствовать. И судить, о чем тебе дано лишь с высоты твоего еще, по сути, почти детского возраста. Не был похож Платон Альбертович на убийцу. Вот хоть кол на голове теши – не он это. Скорее, его мать, от которой просто в дрожь бросает, и которая так и буравит взглядом то Таню, то ее саму… В виновность этой старухи Настя бы поверила, не колеблясь. Только какой смысл этой женщине кого-то убивать? Зачем? Как она, хромая и заносчивая до мозга костей, могла спускаться в сырые, грязные, кишащие грызунами тоннели?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Следователь Брусникин тоже не верил в виновность Шелкопряда. Коллеги о нем отзывались плохо, говорили, что падок на красивых молоденьких девушек. Но как специалист равных себе не имеет. И что, якобы, из Москвы его выдворили именно по этой причине. Кому-то помешал. Что там за история у него с невестой приключилась? Неужели изменяла ему и действительно сбежала с любовником? Может, этот любовник ее и убил? Но тогда почему не забрал драгоценности? До сих пор при мысли о той находке становилось не по себе. Когда собака откопала прогнивший мешок, из которого торчали части женского скелета, все бывшие тогда в подземном ходе коллеги с трудом сдерживали эмоции. Кто-то убил девушку, сунул ее тело в мешок и закопал здесь. Чудовищно.
Павел Иванович собирался показать эти останки Шелкопряду. Но тому и кольца с кулоном хватило, чтобы потерять самообладание. По глазам мужчины было видно, как он ошеломлен. Однако следователь не смеет полагаться на такие вещи. А все факты против Платона Альбертовича. И все же Брусникину до зубовного скрежета не хотелось считать майора виновным.
– Товарищ Шелкопряд, – вдруг произнес следователь, сам не понимая, какому порыву подчиняется. – Когда вам звонила ваша сбежавшая невеста… Вы уверены, что звонила именно она? Ведь сами вы с ней не говорили. Быть может, ваша мать вам наврала?
– Что? – очнулся Платона Альбертович от какой-то странной задумчивости. – Нет, что вы. Мама не могла.
Сама же Ираида Платоновна тотчас, словно мегера, бросилась на Брусникина с кулаками. При этом женщина издавала нечленораздельные визги. Если бы ее не остановили стоявшие на пути сотрудники милиции, сыщику бы крупно досталось.
– Мама, перестань, – неожиданно резко одернул мать Шелкопряд.
Та мигом сжалась, поникла.
– Платошка, чего ты! Ты же знаешь, что я бы никогда!
Но ее уже не слушали, потому что в комнату вбежал милиционер, проводивший в это время подомовой опрос соседей.
– Павел Иванович, – запыхавшись, сообщил юноша. – Там женщина, которой в прошлый раз дома не было… Короче, она много интересного рассказала. Говорит, что мать подозреваемого ненавидела его невесту и постоянно на нее всем жаловалась. А однажды люди слышали, что в доме скандал, и потом молодая женщина громко плакала. И еще говорят, что когда случился пожар, то девушки в доме уже пару дней как не было. Платон Альбертович тогда тоже отсутствовал.
Ребята ловили каждое слово молодого милиционера. Особенно Настя. Все взгляды обратились на хозяйку дома. А она, еще минуту назад прямая, как жердь, вся согнулась, будто под тяжестью непомерного груза.
– Вы имеете какое-то отношение к гибели Элины Корсун? – спросил ее Брусникин.
– Да. Это я убила ее, – едва слышно сказала женщина. – Потому что она издевалась над моим сыном. Она его не любила! Она его использовала! Хотела на себе женить!
– Значит, девушка никуда не сбегала? Я правильно понял? И никаких денег она не воровала, поджогов не устраивала?
Старуха отрицательно покачала головой.
– Я придумала все это, чтобы Платон не стал ее искать. Она была недостойна моего мальчика! Я растила его сама. Всю жизнь ему посвятила. А какая-то потаскуха просто пришла и хотела забрать у меня моего ребенка! Все девки такие! Все!
– Но ваш сын сейчас женат, и вы, я надеюсь, не собирались убивать его супругу. Почему же вам помешала именно Элина? Потому что она была молодой и красивой?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Об этом подумала и Настя.
– Остальных девушек убили тоже вы? – задал вопрос Брусникин.
– Да! Они недостойны жить, потому что шлюхам в этом мире не место!
– Как вы их убивали?
– Душила. Как гадюк!
Жуткие слова женщины наталкивали на мысль о сумасшествии. Все сомнения пропали, когда она вдруг повернулась туда, где стояли Настя и Таня, и, брызгая слюной, воскликнула:
