— Марианна, ты часто говоришь о глупостях людей, а они все равно не понимают.
— Ум для многих людей оказался роскошью, ненужной роскошью. А действительно, зачем он нужен обычному человеку? Если бы у всех был ум, то уже люди не существовали бы. Люди перестали бы размножаться. Все бы стали хорошо жить. У каждого человека было бы по огромному городу. И в этот город мы бы набрали китайцев работать, потому что они слишком сильно размножились. И каждый бы управлял целыми ордами китайцев, которых бы селили в этих городах. Но вскоре китайцы, если бы у них был ум, все бы поняли. Людей бы на Земле становилось все меньше. И такие цивилизации не могли бы существовать из умных людей. Поэтому, если бы люди были с умом, то они бы не рождались. И хотя существует линия ума на руке, но это не тот ум. Просто эти линии говорят о том, насколько может быть человек удачлив в глупости. Люди начинают завидовать Пугачевой, Кобзону, другим, потому что они быстрее могут осуществить глупость. Но никто почему-то не завидует йогу, который сидит в пещере. Он там очень спокойно живет. А люди говорят: «Ну как же. Он же не может там глупость осуществить, значит, мы не будем ему завидовать».
— Да, Марианна, я и не предполагал, что глупость правит умом, — мечтательно произнес Рулон.
— Не бойся совершать усилия. Гурджиев говорил, что человек должен очень много страдать, чтобы что-то понять. Поэтому мы не должны избегать страдания. Мы должны идти навстречу страданиям, может быть, воображаемым страданиям. Только мы не должны себя жалеть во время страдания.
— Марианна, а в чем разница между обычными страданиями и принимаемыми?
— Жалость во время страдания размягчает наше поле, и тогда оно идет нам не впрок. Лучше становись жестче, злее, сожми поле — и это будет впрок. Это поможет не фантазировать, а реально видеть мир. Некоторые любят себя помучить воображаемыми страданиями, чтоб заполнить ими внутреннюю пустоту. Но я буду заполнять ее божественным и не буду мучить себя.
— Марианна, сказали, что животные, собака, например, когда боится, начинает рычать и лаять.
— Вот. Так и ты можешь попробовать рычать, чтоб научиться быть активным и злым, как они, и не жалеть себя, не плакать.
Рулон вспомнил, как его втолкнули в женский туалет. Он долго вырывался оттуда, пока у него не возникла мысль: «Что же я делаю? Все это просто представления ума». Затем спокойно сел на ведро, которое стояло под раковиной. И стал медитировать под шум журчащей в бачках воды. Мимо проходили девчонки. Смеялись, стыдили его. Но ему было все равно. Он остановил внутреннее мышление и расфиксированным взором смотрел на них как на цветоформы, которые проходили мимо. Их слова он слышал, как звуки разного тембра и громкости.
Его медитацию прервала уборщица, выгнавшая с этого удобного места.
Сначала Рулону было страшно идти в школу, но так как он все больше использовал школу для духовной практики, то со все большей радостью посещал этот «клондайк знаний истины».
Проходить через все эти страдания становилось все более интересно. К сожалению, без подобных ситуаций развитие идет медленно. Эти ситуации ускоряют во много раз продвижение, если они пройдены достойно, с культивацией, во время их истинного состояния.
***И вот 10 лет школы помогли достичь высоких результатов в процессе Просветления. Рулон ходил по школе, его лицо всегда было растянуто в глупой улыбке. Его прозвали Человек, который смеется. И он научился смеяться над собой и не бояться быть дураком. Поэтому и другим тоже было весело с ним. Его за это звали «любимец публики — Рулон».
— Ты не болей, Рулон, — говорили они ему, — а то нам без тебя будет скучно.
— Я уже закаляюсь, — отвечал, бывало, он им.
У Рулона была особая ручка, которую он грыз и заплавлял спичками. Под конец она превратилась во что-то невообразимое. И когда Рулон ее терял, ее заботливо возвращали, мол, продолжай писать этой ручкой. Такой же был у него дневник, весь в разных надписях и рисунках с двойками, проставленными до конца года.
***Теплым утром Рулон шел по улице. Дневное светило обдавало его теплотой своих лучей. На душе было хорошо. Сердце переполнялось высшей любовью ко всему необъятному миру и не питало пристрастий к отдельным предметам. Разум был чист, а мысль сильна и свободна.
Подходя к остановке, он заметил стоящую там Лену, которая после того происшествия больше не встречалась с ним. Рулон размышлял, подойдет она или нет. Конечно, ему от нее не светило, но она нуждается в его поддержке, и к тому же нельзя оставлять человека в таком недоброжелательном настрое к себе.
— Здравствуй, Ленок, — подойдя, обратился он к ней, как будто ничего не происходило. Она поздоровалась, даже не повернувшись.
— Чего же это ты ко мне не заходишь? — ласково произнес Рулон.
— Как же, зайдешь теперь к тебе?
— Ах да, этот дурацкий случай, — будто бы только вспомнив о нем, вздохнул он и почувствовал, как в сердце Лены затеплилась радость, хотя ее лицо оставалось холодным. Она не умела так быстро менять настрой, как Марианна, и следовала шаблонам, что только усложняло ее жизнь.
— А ты сегодня великолепно выглядишь, — сделал он ей комплимент. Лена улыбнулась, но не ответила.
— До скорой встречи, — дружелюбно сказал он и, подмигнув, сел в подошедший транспорт. Рулон не хотел восстанавливать прежних отношений. Целью было снять ненужную неприязнь и обиду с ее души, что и было исполнено. Он еще раз вспомнил про свою еблю с Леной и осознал, что она опустошала его. После майтхуны с ней он ощутил себя высосанным, как выжатый лимон. После секса с Марианной он чувствовал, как будто начал парить. Такая была в теле легкость и наполненность. «Да, надо искать сильных, нормальных партнеров, которые тебе могут что-то дать, а не разменивать себя на всякое дерьмо. Как хорошо, что Мэри вовремя образумила меня. Ведь она ведет меня к знанию, а эта чмошница поведет меня в болото семьи», — подумал он.
Сев в автобус, Рулон отвернулся к окну, закрыл глаза и отключился. Но сердце чувствовало все окружающее. Внезапно появилось беспокойство. Он повернулся и увидел контролера, бывшего еще далеко.
«Эмоциональный центр вовремя подсказал мне об опасности. Интуиция, предвиденье, ясновиденье — это функции эмоционального центра и, если я буду больше доверять ощущениям сердца, меньше дурачить себя умом, то разовью в себе настоящее ясновиденье, а подобные мелкие ситуации помогают моему развитию. Если настроиться, то легко можно ощутить, где опасность, где благо.
Придется компостировать абонементы», — подумал закоренелый заяц и почувствовал, что сзади тоже кто-то волнуется. Посмотрев, он увидел парнишку. Видимо, тоже безбилетника, нервно шарившего по карманам. На его лице отражались растерянность и испуг. «Конечно, проверка — вещь неприятная, но волноваться тут ни к чему. К жизни всегда нужно относиться, как к игре», — подумал он и, улучив момент, прокомпостировал два билета.
— Друг мой, успокойся, — сказал он, протягивая парнишке билет, — если нарушаешь правила, будь предусмотрителен.
Пацан, удивленно глядя на него, нерешительно взял билет.
— Спасибо, — пролепетал он, подавая копейки.
— Не за что. Так должен поступать каждый, ведь люди должны выручать друг друга, не так ли?
Сегодня у него было благодушное настроение, появившееся в результате долгой концентрации внимания на идеале абсолютной любви. Ему вспомнился один случай, происшедший в таком чудном настрое.
Вечером, идя по городу, Рулон увидел трех парней, пристающих к девушке. Вокруг никого не было, и они нагло бесчинствовали. Находясь в хорошем расположении духа, ему захотелось помочь ей. И теперь он решил испробовать свои знания по астропланетарному каратэ, посмотреть, сумеет ли он аннигилировать их агрессивное поле своим намерением. Он вспомнил Мэри и подключился к ней. И, войдя в ее образ, стал культивировать сильное желание, чтоб бедняжку оставили в покое, подкрепляя его выбросом энергии из тела и глаз. Подойдя поближе, Рулон встал и в упор смотрел на развертывающиеся события. Как ни странно, но страха не было. Только всепоглощающий нравственный порыв овладел его существом. Сперва он оставался незамеченным, но вскоре притеснители начали как-то неуклюже и сбивчиво действовать. Наконец, они обратили на Рулона внимание.
Огромная добронамеренность подавила их разнузданное хамство. Один что-то сказал в его адрес, и два других тоже отвлеклись от своего занятия. Рулону удалось перетянуть их внимание. Девушка была оставлена в покое и могла идти. Но в Рулоне она увидела некоего благородного рыцаря, вступившегося за ее честь. Ее неприязнь и страх сменились любопытством. В иллюзиях она рисовала желанные картины его самоотверженности и своей любви.
