24. Виконты из Мадрида
В апреле 1956 года Ребека и Буэнавентура увезли Родину и Свободу в шестимесячное путешествие по Европе. Одной было шестнадцать, другой семнадцать лет, и в сентябре девочки должны были поступить в «Ла Розе», колледж для избранных в Швейцарии. Родители хотели, чтобы они, прежде чем окажутся в интернате, повидали мир. Мы с Кинтином с ними не поехали. Мы остались на Острове и все эти месяцы были очень счастливы.
Мы очень любили нашу квартиру. Она была на десятом этаже, и ветер с Атлантики продувал ее насквозь, будто мы плыли на корабле. Я начала тогда писать рассказы, но ни один не нравился мне настолько, чтобы его публиковать. Кинтин был совершенно поглощен работой в компании. Уже тогда он контролировал весь торговый процесс. Он принимал решения о новых поставках, проверял бухгалтерские счета по сделкам, следил за работой служащих и в офисе, и в магазине. Он работал по десять часов в день за мизерную зарплату, но не считал это жертвой со своей стороны. Он считал это необходимым процессом приобретения навыков.
В июне, через три месяца после того как семейство отбыло в Европу, мы получили телеграмму из Мадрида. Родина и Свобода только что вышли замуж за братьев, представителей знатной семьи, Хуана и Калисто Осорио де Бурбон, испанских виконтов. Через несколько дней пришло письмо от Буэнавентуры, адресованное Кинтину, с подробным описанием свадьбы. Его сестры познакомились с Хуаном и Калисто в городе Херес-де-ла-Фронтера на выставке отборных лошадей в конюшнях Педро Домека, который обожал конный спорт. Епископ Мадрида лично обвенчал молодых, отслужив двойную мессу в церкви Святого Духа. Папа Пий XII прислал из Рима свое благословение, и каждой паре была вручена дворянская грамота, оформленная в средневековом стиле. После церемонии состоялся роскошный прием в садах отеля «Ритц», который нравился Ребеке, потому что там не останавливались ни негры, ни кинозвезды. Однажды Ребека рассказывала, как портье отказался поселить Эву Гарднер и знаменитого тореадора Луиса Мигеля Домингина, потому что они не были женаты. «Испанская аристократия придерживается традиций Римско-католической церкви, и наш отель не может позволить себе вызвать недовольство клиентов», – громко сказал им портье, чтобы слышали все, кто был в вестибюле. И Эва Гарднер со своим тореадором были вынуждены поселиться в отеле «Палас» на другой стороне проспекта Кастельяна.
Осорио де Бурбон находились в прямом родстве с королевским домом Испании, и на свадьбе присутствовали несколько инфант. Короче, Хуан и Калисто были испанскими грандами, что позволяло им не снимать головной убор в присутствии короля. От всех этих «штучек-дрючек», как писал Буэнавентура в конце письма, Ребека чувствует себя на небесах, а он никогда так не веселился с тех пор, как был коронован королем Антильских островов в казино одной из далеких колоний.
Буэнавентура не мог пережить того, что надо будет расставаться с дочерьми, и предложил Хуану и Калисто переехать жить на Остров. «Там, где кормятся семеро, прокормятся и девять», – сердечно сказал он, уверяя их, что они найдут работу в торговом доме «Мендисабаль и компания». Хуан и Калисто любезно приняли приглашение. Испанская аристократия порядком обеднела за время гражданской войны. Генералиссимус Франсиско Франко обещал восстановить монархию: однажды Хуан Карлос Бурбон, который был в то время прыщавым подростком, взойдет на престол. Но никто не знал, сколько еще лет пройдет, прежде чем сие случится.
Семейство вернулось на Остров в августе, через два месяца после свадьбы. Они пересекли Атлантику на пароходе «Королева Елизавета», на который погрузились в Саутгемптоне. Родина и Свобода настаивали на том, чтобы отец купил каждой паре новую квартиру, похожую на нашу. Они хотели быть независимыми и жить своей жизнью, говорили они, но Ребека не согласилась. Дом на берегу лагуны был такой большой и такой пустой, что ей было грустно. Кроме того, Хуан и Калисто привыкли, что в Испании у них была армия слуг, которые гладили им рубашки и простыни, а Родина и Свобода сроду не выгладили даже носового платка. Пусть лучше поживут с тестем и тещей какое-то время, пока не привыкнут к новой обстановке.
Ребека устроила для каждой пары свое гнездышко, куда водрузила кровать с балдахином, шкаф из наборного дерева и столик из сейбы с мраморной крышкой, на котором стоял умывальный таз с кувшином. Она велела Петре не отходить от виконтов ни на шаг и потакать всем их капризам: завтрак ежедневно подавался в постель, одежда, которую они собирались надеть, должна была висеть на вешалках, пока они принимали ванну, а начищенная до блеска обувь стоять за дверью их комнат. Брамбону велено было возить их повсюду на семейном «роллс-ройсе».
Спустя месяц по прибытии на Остров Родина и Свобода объявили, что обе беременны. В последующие два с половиной года обе рожали по ребенку через каждые девять месяцев, так что к концу третьего года в доме на берегу лагуны было шестеро младенцев, от которых Ребека была без ума и которых Буэнавентура выносил со стоическим терпением, достойным святого Роке. Ребека была счастлива. Она радостно просыпалась по утрам под плач своих внуков и велела Петре выписать еще несколько служанок, чтобы те помогали ухаживать за детьми. Петра немедленно исполнила приказание: на следующий же день из Лас-Минаса прибыли на лодке шесть ее племянниц. Нижний этаж наполнился кипучей деятельностью. У каждого внука была своя нянька; ежедневно нужно было стирать по четыре дюжины испачканных пеленок, поднимать на верхние этажи два ведра парного молока и стерилизовать сорок пустых рожков. В кухне готовилось огромное количество еды, и пришлось купить еще трех коров, потому что корова Буэнавентуры все время оказывалась без молока.
Родина и Свобода получили титул виконтесс, и это им страшно нравилось. После того как они побывали в Испании, все, что было на Острове, казалось им второго сорта. В Сан-Хуане не было ни элегантных кафе, ни пятизвездных ресторанов, как в Мадриде. На весь город был только один театр «Тапиа», пыльный и унылый, где показывали вышедшие из моды пьесы и дрянные оперетки. Они отчаянно скучали. И потому все свое время проводили в магазинах, изо всех сил развлекая себя покупками новых ювелирных украшений и туалетов, записывая все это на счет Буэнавентуры.
Ребека ценила своих зятьев очень высоко. Желая представить их своим друзьям, она устраивала в доме на берегу лагуны роскошные приемы. Сан-Хуан кипел от нетерпения; все с волнением ожидали, когда придет приглашение на прием в дом Мендисабалей, чтобы «познакомиться с Бурбонами», как будто это был цирк, куда ходят посмотреть на слонов. Буэнавентура по-своему получал удовольствие от общения с зятьями; будучи «себе на уме», он смеялся над ними у них за спиной. Ему нравилось передразнивать Хуана, который кичился тем, что унаследовал выступающую вперед челюсть от Филипа V, первого Бурбона Испании. Стоило кому-нибудь упомянуть его зятя, Буэнавентура выдвигал вперед челюсть, принимал горделивую позу и начинал прогуливаться взад-вперед, будто призывая Диего Веласкеса, чтобы тот написал его портрет. Каждый раз, когда кто-то произносил слово «Бурбон», он собирал губы, вообще-то полные и мясистые, в «куриную гузку», будто собирался дуть на горячий котелок, и брал себя за нос большим и указательным пальцами, давая знать таким образом, что аристократизм Бурбонов такой древний, что уже давно прокис. Глядя, как паясничает Буэнавентура, я не раз спрашивала себя, не является ли изъеденная молью старинная грамота, которую он привез из Вальдевердехи, подтверждающая его право на благородный титул, всего лишь подделкой. Я всегда подозревала, что мой свекор, как и большинство испанских конкистадоров, происходит из скромной семьи. Но мне так и не удалось это выяснить, множество неразгаданных тайн Буэнавентура унес с собой в могилу.
