ушли, оставив на память улочки в Панаджи, белоснежные храмы Гоа-Велья, в которых смуглые монахини читают на латыни: «Аve, Maria, gratia plеna»[54]. В Старом Гоа похоронен Франциск Ксаверий, что проповедовал среди бедноты веру в Иисуса к горечи и протестам браминов. Здесь бушевала инквизиция, горели книги на санскрите, арабском, маратхи и конкани. А вслед за ними горели списки казнённых… Всё исчезло, рассыпаются и дома с широкими балконами.
Мария прошла мимо них к полицейскому участку. Там набирал обороты беспросветный от работы день. Оказалось, тюрьма находится в соседнем городе Васко-да-Гама, за морским заливом. В участке же об арестованных ничего не знают.
Мария снова пошла на автостанцию. Её начинало трясти от напряжения и голода, на жаре гудела голова. В узкой щели закусочной она выпила воды и съела овощные шарики. Еда была вкусной, но есть она не могла, заставила себя.
На автобусе Мария поехала по неровным дорогам, облепленным деревушками, маленькими мечетями, мебельными мастерскими. Выгоревшая жёлтая трава тревожно шелестела над океаном, в небе кружился военный самолёт. «Наверное, учения», – подумала Мария безразлично.
В городе с гордым именем португальского первооткрывателя она открывала свои пути, расспрашивая каждого о тюрьме. Люди жалели её, объясняли, куда идти. Старушка в белых пигментных пятнах на лице, так похожая на бабушку Нарин, проводила её до тюремных ворот. Когда она попрощалась, неторопливо шаркая в город, Марии показалось, что это и есть даади, которая всплыла из залива Малед-крик. Марии захотелось окрикнуть её, но старушка растворилась в мареве.
Она позвала охранника в окошечко будки и сунула ему мокрый бумажный моток рупий. К этому моменту платье на ней было в пыльных следах, по лицу тёк пот, а руки дрожали. Охранник подумал, что она наркоманка с побережья, но рупии взял и отправил молодого солдатика узнать об Амире.
Через сорок минут прожигающего ожидания он неспешно вернулся и сказал, что вчера, кроме двух гуджаратских воров, которые грабили гостиницы, никого не привозили. Мария умоляла узнать ещё и вложила в ладонь оставшиеся рупии. Коричневый кулак сжался, пряча светлую кожу ладони и зажимая купюры. Солдатик опять ушёл. Для вида он побыл где-то в глубине тюрьмы дольше.
– Никого не привозили больше, мадам.
Сладкое сердце
Назови провидением день, чьи петли
Скрипнут, разрешая свету колонизировать
Империю из чайных кружек, всю комнату.
РАДЖИТ ХОСКОТ, «ЭФФЕКТ РАССТОЯНИЯ»
Марии так захотелось, чтоб старушка с пигментными пятнами обняла её, прижала к своей впалой груди. Мария пошла на станцию. Она решила вернуться домой, вымыться, поесть и завтра начать новые поиски. На всякий случай, чтобы не потерять этот день, она снова доехала до Панаджи, опять пришла в полицейский участок. Стала спрашивать об Амире, но там ничего по-прежнему не знали, сказали, что узнавать нужно в тюрьмах.
Мария вернулась в Мапусу, опять прошла все улицы до окраины, опять спросила в тюрьме, не привозили ли Амира. Рупий на бакшиш у неё не осталось, но приветливый охранник и без того сказал, что привезли только африканца, который торговал дурманом по пляжам. Теперь с ним не знают, что делать.
По дороге на автовокзал Мария наконец дала волю слезам. Она села в чахлые кусты обочины и затряслась, как джунгли во время дождя. Козочка, привязанная рядом, щипала травку, по дороге шли люди и неслись мотоциклы. Кто-то спросил: «Мадам, вам помочь?»
Ей захотелось домой. Она перестала плакать, поднялась и пошла.
Автобус до Кандолима набирался долго, пока каждый сантиметр его горячего чрева не заполнился мужчинами и женщинами, школьниками в синих рубашках, бесполыми хиджрами, сумками, звоном браслетов. В автобусе заканчивался бензин, заехали на заправку. Там оказалась длинная очередь из машин и грузовиков. Потом, дорогой, одного малыша стало рвать, и водитель остановился. Сжатые в тесноте люди терпеливо ждали, пока мама водила малыша в кусты, умывала его, поливая из пластиковой бутылки, вытирала ему лицо краем дупатты.
Автобус долго петлял по джунглям, в которых уже блуждали зелёные сумерки. Марии казалось, будто уехала она из дома в прошлой жизни и теперь наступает вечер жизни иной. Ещё она вдруг поняла, что не пропадёт. Она ощутила в своём жалком теле, в клочках души тихую силу.
В Кандолиме Мария зашла в недавно построенный супермаркет, натолкнулась на полных немок, для которых катал продуктовую тележку индиец в шортах. Она купила лепёшки и растворимой лапши «Патанджали». Ей стало почти хорошо в знакомой обстановке повседневности.
Мария побрела по дороге, не замечая, как упало за посёлок солнце. Через сотню метров от магазина был поворот к их дому. Она зашла в ворота, повернула за угол и удивилась, что в окне горит свет. Подумала: «Забыла выключить и не заметила днём, теперь больше платить». Но свет падал и из приоткрытой двери.
– Господи! – сказала Мария шёпотом. В голове, как вспышки при перебое электричества, побежали мысли: в комнату забрались бандиты или хозяин выселяет их, собирает вещи. Может быть, это и не их комната, она перепутала свой закуток после бесчисленных поворотов, туннелей и ниш. Но ящики, оплетённые лиловыми лианами, были теми же. Она осторожно открыла дверь и увидела призрак Амира, который ставил на плитку кастрюлю с чаем. Он обнял её коротким быстрым движением.
– Гоувинд жив, – сказала она сразу, – я видела его по телевизору в шоу.
– Я чуть было во всём не сознался! Полиция задержала меня по ошибке как мошенника. Один парень обманывал белых туристок, жил с ними и забирал деньги. Меня приняли за него. Кто-то показал на нас, думали, что ты такая туристка.
– Я искала тебя повсюду, в Панаджи, в Мапусе, я в Васко ездила.
– Неужели хозяин не передал тебе? Мне разрешили позвонить. Я звонил вчера днём, сюда в отель, к хозяину. Я был в участке в Калангуте, там столько задержанных, я минуты считал до восхода, когда меня вызовут и допросят. Только утром приехала одна пострадавшая дама, сказала, что я не преступник.
– Я ничего не знала, я всю ночь была в Мапусе.
– Сколько ты страдаешь из-за меня, сладкое сердце. Иди в душ и будем пить чай.
Амир приготовил чай. На каменной ступеньке у входа они стали пить его, слушать, как шуршат деревья и кричат вечерние птицы.
Через несколько месяцев Мария улетела в свою страну. Амир ждал её, пинал по закутку банки, смотрел на медленные штрихи самолётов в небе. Иногда он думал, что, возможно, она никогда не вернётся и так будет лучше.
