подстрекатель и пособник в совершении разбойного нападения. Суд, с учетом личности обвиняемой, вынес ей максимально жесткий приговор – шесть лет лишения свободы.
– Прочитал, как она за серьги раскрутилась? – спросил Клементьев. – Обрати внимание на один момент: Бурков не стал опровергать слова свидетельницы. Если бы он сказал, что вся история с серьгами вымышлена, то его сожительница не попала бы в зону на шесть лет, а отделалась бы легким наказанием.
Я показал Геннадию Александровичу характеристику, составленную заместителем начальника производственного отдела Прохоренковым.
– Прохоренкова разоблачили в 1970 году. Из Кемеровской области он перевелся в места лишения свободы Красноярского края. В 1972—73 годах он работал в той же зоне, где отбывала наказание Часовщикова. Это с его подачи суд меняет ей режим содержания, и она переводится в колонию-поселение.
– Согласен. Характеристику он написал отличную. «План по пошиву вещей хозяйственно-бытового назначения стабильно перевыполняет. К швейному оборудованию относится бережно, производственного брака не допускает». Не работник, а сокровище! Ее надо было к званию Героя Соцтруда представить, а не в колонию-поселение отправлять.
На следующей неделе оперативники, направленные Шаргуновым в Новосибирск, добыли первые сведения о причастности Часовщиковой к совершению преступлений на территории соседней области.
В 1979 году, после освобождения, Часовщикова работала уборщицей в административном корпусе судоремонтного предприятия. Летом того же года, за день до выдачи зарплаты, было совершено вооруженное нападение на кассира завода. Предполагалось, что кассир получит в банке около двадцати тысяч, но она получила гораздо меньше, всего двенадцать. От банка до завода кассир доехала на такси в сопровождении одного из рабочих. В заводоуправлении сопровождающий мужчина остался покурить на крыльце, а кассир с деньгами поднялась на второй этаж. Навстречу ей спускались двое с капроновыми чулками на головах. Один из налетчиков выхватил сумку с зарплатой, второй пригрозил револьвером и велел молчать. Завладев деньгами, грабители выбежали из заводоуправления. Рабочий, сопровождавший кассира, оказался парнем не робкого десятка. Увидев налетчиков с сумкой в руках, он закричал: «Стой!» и сдернул у одного из бандитов чулок с головы. Тот выстрелил практически в упор, но пуля не причинила рабочему большого вреда – прошла по касательной, оцарапав ребра. Второй выстрел налетчик произвести не смог – самодельный револьвер дал осечку. Пока рабочий ощупывал окровавленный бок, бандиты сумели скрыться.
Через полгода после происшествия Часовщикова уволилась с предприятия и переехала в Бердск. В Новосибирске она проживала у знакомой, с которой ранее отбывала срок в Красноярском крае. На момент проверки знакомая уже умерла.
Шаргунов отправил в Новосибирск фотографии всех участников бригады, демонтировавших новый пряничный цех на хлебокомбинате. Рабочий, преградивший путь бандитам, уверенно опознал в человеке, с которого сдернул чулок, Обедина.
– Второй нападавший был ниже ростом, – дополнил он.
Первое звено в выстроенной нами цепочке зашаталось. Мы были уверены, что вторым нападавшим был исчезнувший шабашник Крылов, но он был выше Обедина и на роль человека, выхватившего сумку с деньгами, не подходил.
– Предположим, что Часовщикова руководила нападением, а потом, через два года, объединилась с подельниками здесь, на хлебозаводе, для убийства Горбаша, – размышлял я. – Обедина она убрала с помощью «Старичка». Куда делся Крылов и какую роль он играл во время налета на судоремонтном предприятии, – не понять.
– Кто из шабашников невысокого роста? – спросил Клементьев.
– Лазарев, тот самый, что распивал спиртное с Обединым и Крыловым, а потом уехал на праздники в Новосибирск. Но у него алиби на этот день – билеты в Новосибирск и оттуда.
Организованная Клементьевым проверка показала, что билет на электричку был куплен незадолго до ее отправления.
– Лазарев при допросе по факту смерти Обедина дал показания, что якобы уехал с завода на городском транспорте. Он лжет! На автобусе ехать через весь город – он бы просто не успел появиться на вокзале и купить билет, – сделал вывод Геннадий Александрович.
– Как же обратный билет? – усомнился я. – Он куплен на автовокзале в Новосибирске.
– Делается это так, – объяснил Клементьев. – Ранним утром приезжаешь на автовокзал и спрашиваешь билет у пассажиров прибывшего рейса. Для правдоподобия бормочешь: «Перед женой надо оправдаться, где ночью был». Или суетишься: «Мужики, помогите! В командировке загулял, теперь не знаю, как в бухгалтерии отчитаться!» Кто-нибудь войдет в положение и отдаст свой использованный билет.
Узнав о наших выводах, Шаргунов дал команду найти Лазарева. На другой день я и Клементьев приехали в Центральный РОВД, дождались окончания развода и вошли к начальнику.
– Он уже здесь! – сообщил Шаргунов. – Мы его тепленьким взяли на съемной квартире. Еще сутки, он бы получил расчет на хлебокомбинате и умотал бы в Новосибирск. От нас бы никуда не скрылся, но побегать бы за ним пришлось.
В кабинете начальника РОВД мы сели справа у окна. По указанию Шаргунова, посреди кабинета поставили табурет. Двое оперативников ввели Лазарева в наручниках, усадили на табурет и вышли в приемную.
Шаргунов занялся своими делами – что-то пометил в блокноте, ответил на звонок. Клементьев закурил, повернулся к окну и стал рассматривать гаражи во дворе. Я занялся изучением стены напротив. Лазарев остался предоставлен самому себе. Его никто ни о чем не спрашивал, хозяин кабинета даже не посмотрел, кого привели для допроса.
Не спрашивая разрешения и не постучавшись, в кабинет вошли двое физически очень крепких мужчин в форме, но без кителей и галстуков. Они сели напротив меня, со скучающим видом оценили Лазарева, прикинули для себя объем предстоящей работы. Одного из этих сотрудников я видел в первый раз, со вторым где-то встречался совсем недавно.
«Я видел его в спорткомплексе «Динамо». Он инструктор по рукопашному бою. Здоровый бык, ничего не скажешь. Если поздним вечером такой в темной подворотне спросит закурить, лучше сразу убежать, не рисковать здоровьем».
Лазарев встретился со мной взглядом, незаметно показал на мужиков в рубашках. Я стрельнул глазами в сторону Шаргунова: «Он решает! Скажет, и они тебя уведут, а там… Сам понимаешь, для чего их вызвали!»
– Я это… как бы… спросить хотел… – сбивчиво начал Лазарев.
Но на него никто не обратил внимания: Шаргунов писал, Клементьев, затушив окурок, стал чистить спичкой пепельницу, здоровяки скучали. Я изучал трещину у потолка.
Прошло еще минут пять. Лазарев взмок от ожидания. Он беспрерывно ерзал на табурете, вздыхал, пытался вновь встретиться со мной взглядом и понять, что же дальше.
Шаргунов отложил ручку, пристально посмотрел на задержанного.
– Где Крылов? – резко и неожиданно спросил он.
– В подвале, – не раздумывая ответил Лазарев.
Шаргунов кивнул, словно ничего другого услышать не ожидал. «Где может быть Крылов? Да только в подвале, где еще!» Лазарев обрадовался возможности выговориться и начал быстро объяснять:
– Там… это… самооборона была. Он напал, я защищался.
Начальник милиции вызвал оперативников:
– Поезжайте с задержанным. Он покажет вам кое-что, а потом мы поговорим о заводе.
– О каком заводе? – насторожился Лазарев.
Шаргунов откинулся в кресле и, прищурившись, посмотрел на него:
– Так ты, оказывается, на многих заводах отметился? На хлебозавод зачем устроился? Хотел налет на кассира сделать?
– Какой кассир! –
