запутаться и перейти с ней на новый уровень отношений.
«Как постоянного любовника Татьяна меня не рассматривает. Я не гожусь ей в мужья, а цель долговременных отношений – предстоящий брак. Я не подхожу ей ни по возрасту, ни по имущественному положению. Выйдя за меня замуж, она не выиграет ничего, а перспективы найти мужа с квартирой лишится и на веки вечные останется прозябать в общаге. Для ее дочери я вряд ли буду хорошим отцом. Отец, даже не родной, – это солидный, рассудительный мужчина, а у меня еще ветер в голове. Со мной переспать в знак благодарности за открытку или для мимолетного развлечения можно, а постоянные отношения поддерживать ни к чему. Смысла нет».
– Как бы я хотела иметь надежного друга! – изображая прилив откровения, сказала Маркина.
«Это что-то новенькое, – подумал я. – Как видно, у Татьяны появились проблемы, которые она хочет разрешить с моей помощью».
Развить мысль о мужчине-друге она не успела. Дочка оставила кукол, подошла к столу и что-то прошептала матери на ухо. Из всего сказанного я уловил только слово «туалет». Татьяна вздохнула:
– Как ты не вовремя! Ну, ладно, пошли.
Маркина достала из шкафа рулон дефицитнейшей туалетной бумаги, извиняющимся тоном сказала: «Мы не долго», – взяла девочку за руку и вышла в коридор.
Я несколько секунд тупо рассматривал шкаф, откуда она достала туалетную бумагу. Повинуясь необъяснимому желанию, открыл дверцу, убедился, что у Татьяны припасено еще несколько рулонов туалетной бумаги. В задумчивости подошел к окну, посмотрел на освещенный заводской двор, всмотрелся в темную громадину склада бестарного хранения муки, возвышающуюся над главным корпусом хлебозавода. И все понял! Я догадался, где вчера Маркина достала недостающие сто рублей, откуда у нее дефицитная туалетная бумага и почему после смерти Горбаша она стала проявлять ко мне повышенные знаки внимания.
«Зашла бы Татьяна с другой стороны, и я бы влип! Не стала бы она философствовать, жаловаться на судьбу, а просто напоила бы меня водкой, уложила бы в кровать, и наши отношения действительно перешли бы на другой уровень. Я стал бы ее другом, а друзей в беде не бросают».
Как только Маркина вернулась, я извинился и сказал, что должен уйти, так как вспомнил об одном срочном деле, которым предстоит заняться завтра рано утром. Она не поверила ни единому моему слову, но поняла, что проиграла и план ее не удался.
– Пока нас не было, ничего не случилось? – всматриваясь мне в глаза, спросила Татьяна.
– Веришь – нет. Я посмотрел на вилку на столе и понял, что меня в понедельник на нее насадят. Не в прямом смысле слова, но втык дадут знатный! Я совсем забыл о работе, расслабился, стал кое о чем другом думать, и тут в голове всплыло: «Я не сделал справку о состоянии преступности на участке!» В нашем уголовном розыске суббота до обеда – всегда рабочий день, время, когда мы занимаемся подготовкой отчетов для начальства. Сегодня я с тобой все утро провел, справку не отпечатал, а срок сдачи служебной документации никто не отменял. Придется завтра наверстывать упущенное.
– Остался бы еще ненадолго. Никуда твоя справка не убежит.
– Она-то не убежит, вот только я, если еще задержусь, то буду на работе думать не о цифрах, а кое о чем другом. Извини! Спасибо за угощение.
– Как честная женщина, я должна тебе кое-что показать.
Она расстегнула пуговички, распахнула блузку.
– Что скажешь? – с торжеством спросила Маркина. – Нравится?
Если бы я был трезв, то наверняка бы опешил от этого стриптиза, но выпитая водка не дала мне времени на размышления.
– У тебя красивая грудь. Я бы даже сказал – идеальная.
– О боже, ты о чем! – Она картинно прикоснулась ладонью ко лбу. – Ты что, не видишь, что на мне надето?
Тут я все-таки смутился.
– Лифчик? – с надеждой спросил я, хотя прекрасно видел, что на Маркиной надет красивый бюстгальтер красного цвета.
– Какие же вы, мужики, тупицы! – в отчаянии простонала Татьяна. – Какой еще лифчик! Это – «Анжелика». Настоящая, чехословацкая. Ты посмотри, как она держит форму. Такой бюстгальтер – мечта любой женщины, а ты – лифчик! Ты потрогай, посмотри, из какой ткани он сделан. Потрогай, не бойся, я не укушу.
Я погладил рукой по груди, закованной в невидимые чашечки, искренне восхитился и материалом, и всей чехословацкой швейной промышленностью в целом.
– Пока ты сегодня с Аней сидел, меня в отдел женской одежды пригласили, – разъяснила Маркина. – Ты не поверишь, чего там только нет!
– Сколько такая красота стоит? – для приличия спросил я.
– Двенадцать рублей госцены и трешка сверху. Я всего три рубля переплатила, сущие копейки! На базаре «Анжелику» продают по полтиннику, но пойди найди свой размер! Я, пользуясь случаем, кучу бюстгальтеров перемерила и выбрала именно тот, который мне подходит. Тебе цвет нравится?
– Обалденно!
– Жаль, у нас в общаге похвастаться некому. Девчонки, конечно же, поймут, что эта вещь – классная, но как я им объясню, что купила фирменную «Анжелику» всего за пятнадцать рублей? Про открытку, как я понимаю, надо молчать?
– Приглашение было в отдел детской одежды, – напомнил я.
– Понятно, – вздохнула Татьяна. – Про Анины вещи скажу, что на базаре купила, родители с деньгами помогли, а про «Анжелику» придется промолчать.
Она подошла ко мне вплотную, обняла, поцеловала в обе щеки, сопровождая каждый поцелуй комментарием: «Это – за комбинезон, это – за «Анжелику», а это – от меня». Третий поцелуй был страстным, в губы. Я в ответ прошептал, что мне пора. Татьяна достала из шкафа бутылку коньяка.
– Ничем больше отблагодарить не могу. Но я думаю, мы не в последний раз за одним столом сидели?
– Конечно! – согласился я. – Если бы не эта проклятая справка…
Я еще что-то пробормотал в свое оправдание и ушел, оставив Татьяне надежду на скорое свидание. У себя в комнате я с облегчением закурил, подумал, подумал… и открыл коньяк. Беречь его мне было не для кого, а душа просила еще немного выпить и неспешно подвести итоги.
«Завод выпускает хлеб, булочки и пряники. Основная их составляющая – мука. На первом этаже висит доска достижений трудового коллектива хлебокомбината. На ней указано, что ежедневный объем выпускаемой продукции – 86 тонн. Это усредненная цифра, так как по выходным пряничный и булочный цеха не работают. Стоимость одного килограмма пшеничной муки высшего сорта в магазине – 40 копеек. На завод ее поставляют по внутренней цене, которую устанавливает министерство хлебопекарной промышленности. Предположим, что внутренняя цена – копеек 30. Мука поступает на хлебокомбинат бестарным способом, с муковозов и в мешках. В мешке 50 килограммов. Улучшение технологии производства дает экономию шесть процентов. Куда эти проценты деваются – никто не знает, но на перевыполнение плана они не идут. Если бы шесть процентов сэкономленной муки оставались на заводе, их пришлось бы складировать во
