Мальчишка не хочет расти.
Недолгая тишина. Тихий голос Эльвины:
— Сегодня он убедил самого капитана Торна открыть двери в тронный зал. Это заслуживает легкого внимания... Не понимаю, почему именно сегодня ты поступил с ним так жестоко?
Теперь она за него заступается? Эдмунд позволяет себе сухой смешок:
— А еще он заработал денег. Как простолюдин. Знаешь каким образом? Кейт тебе рассказала?
Эльвина качает головой:
— Она весь день с принцем Легданом. Мы с ней еще не встречались.
Эдмунд достает из внутреннего кармана пергамент с нарисованной полуобнаженной девушкой, передает супруге:
— Он рисовал это и продавал крестьянам.
Эльвина раскрывает пергамент и... отшвыривает его, словно обжегшись:
— Что... это...
Уголок губ Эдманда приподнимается. Он с удовольствием любуется редкими эмоциями тысячелетней жены:
— Ты сама видишь. Это наша Кейт. Я потребовал у Римуса доказать свои новые таланты, и он нарисовал её. Весьма недурно, кстати. Как думаешь, сколько таких листовок он успел продать? Я разузнал. Три десятка. Говорят, среди них была и ты, совокупляющаяся с...
— Остановись... Не говори мне этого, — голос Эльвины сквозит холодом.
Эдмунд не останавливается:
— Твои рисунки покупали за три золотых. Расходились, как горячая картошка в голодную эпоху. Надеюсь, теперь тебе понятно, почему я потерял терпение и вышвырнул его из Дома?
Эльвина не без труда берет мимику под контроль:
— Да, до... дорогой. А теперь... прошу меня простить, мне нужно успокоиться и привести себя в порядок.
Эдмунд доволен. Его жена тысячи лет играет в придворные игры, но сейчас поддалась эмоциям на простую человеческую шалость. Зато это избавит его от лишних вопросов и подозрений.
Эльвина грациозно разворачивается, молча уходит «приводить себя в порядок».
Когда тяжелые двери за ней закрывают, тень неподалеку шевелится. Эдмунд делает кивок и позади него материализуется высокая фигура в черном капюшоне. Это всё, что Эдмунд о нем знает. Никогда этот человек не показывался ему перед глазами и не давал себя рассмотреть.
— Что думаешь? — не оборачивая спрашивает Эдмунд.
Ему отвечает сухой и скрипучий голос. Кажется, что каждое слово дается с трудом:
— Вы были весьма убедительны и застали ее врасплох, воспользовавшись эльфийским высокомерием.
— Она правда поверила, что я выбросил Римуса из-за глупого художества?
— Да. Только в это она вам и поверила. Я не почувствовал неискренности. Разрешите задать вопрос?
Сегодня он что-то разговорчивый.
— Спрашивай.
— Вы же не вычеркнули Римуса из родовой книги?
Уголок губ Эдмунда слегка приподнимается:
— С чего ты это взял?
— Я всё еще чувствую его родовую печать. Но она другая. Я не могу понять, где он.
Эдмунд никак не выражает удивления на то, что чужак в состоянии чувствовать родовые печати Дома Галленов.
— Это хорошо. Значит и другие не смогут понять, где он.
Тень не отвечает. Эдмунда накидывает маску безразличия:
— Ты свободен, Эйн.
Тень позади колышется. Окружение давит. А давить на главу Дома Галленов очень и очень непросто. Эдмунд кожей чувствует, что этой твари тут не место. Ей вообще нигде не место.
— Что-то еще?
— Через три дня заканчивается срок нашего контракта. Мне дозволили предложить вам продление. Но цена будет дороже.
— Сколько?
— Двадцать тысяч золотых.
Бровь Эдмунда непроизвольно взлетает ко лбу:
— Дороже в два раза? Ты один стоишь, как месячное жалование шести тысяч воинов. Не слишком ли?
— Вас предупреждали. Такие правила.
Недолгая тишина. Эти наемники — Эдмунд догадывается, кто они и как их называет просто люд, но он благоразумно делает вид, что ничего не знает. Подробности о них не разузнали даже его люди, считающиеся лучшими шпионами Меруноса. Мало того, главному разведчику тонко, но очень убедительно намекнули, что если Дом Галленов сунет нос чуть глубже, то его подрежут.
На эту организацию Эдмунда навел старый друг — глава купеческого дома в столице. Он предупреждал, что работают они не со всеми. Могут отказать королю за сотню тысяч золотых, но согласятся помочь крестьянину за десять серебряников. От чего зависит — никто не знает. Эдмунду они назначили цену в десять тысяч. За эти деньги прислали одного единственно человека, который даже лица не показывает. Эдмунд был в ярости, потому как наемники брали полную предоплату. Но потом увидел этого человека в деле. Он один провернул несколько непростых дел, укрепив влияние Дома Галленов в Меруносе. Даже немного подергал эльфов за уши, чтобы те не наглели в людских землях. И это всего за месяц.
— Откажусь. Казна не бездонная. Но у меня к тебе еще вопрос.
Тишина. Эдмунд решает рискнуть. Надевает маску благосклонности, осторожно подбирает слова:
— Просто в теории... Возможно ли тебя или подобных тебе, скажем так... нанять навсегда? Я готов выделить за тебя пять тысяч золотых в месяц. Думаю, это больше, чем твоя комиссия. Разумеется, я не хочу из-за этого поссориться с вашей... организацией. Надеюсь, подобное предложение вас не оскорбит?
Тишина. Настолько звенящая, что Эдмунд непроизвольно сжимает правый кулак. Становится темнее, холоднее и... опаснее. Он отчетливо чувствует колоссальный концентрат эфира в воздухе. Человек позади него — Мастер Плетений. Возможно, седьмой... Нет, восьмой ступени. Даже Эдмунд четвертой и неспособен создавать подобное аурное давление. Наемник ему не угрожает — нет. Он невербально переговаривается, как и принято в... «цивилизованном обществе», где правит сила и власть.
Эдмунд вздыхает, понимая, что смысла напрягаться нет. Вот тебе и властитель четверти Меруноса. Стоит за спиной один наемник и держит в руках его жизнь.
— Я тебя понял, Эйн. Приношу извинения от имени Дома Галленов. Подобных предложений больше не поступит, и я надеюсь на возможность нашего дальнейшего сотрудничества.
Эдмунду не отвечают. А когда он оборачивает, то видит, что позади него никого нет. Хотя выход из тронного зала без окон только один — через зачарованную дверь.
***
Я просыпаюсь, но глаза не открываю. А все потому, что слышу очень... намекающий звук.
Та-а-ак, понятно.
Приоткрываю один глаз. Иона сидит в отдалении на голом камне спиной ко мне. Ее грязная и помятая одежда аккуратно сложена в ногах. Скольжу взглядом по ее обнаженной спине вниз. Замечаю россыпь мелких шрамов, а ближе к копчику родимое пятно, похожее на рожицу какого-то животного. Формы ее округлой попы отлично вписываются в гротеский антураж анклава. Ягодицы слегка расходятся в стороны на жестком камне. Она как живая статуя Афродиты, потирающая тело холщовой тряпкой, пропитанной водой. Иона приподнимает руку, влажной тканью проводит от локтя до подмышки, потом
