Она старается.
А тан все-таки проснулся, и Тисса испугалась, что сейчас придется говорить, а она не знает, о чем принято говорить утром с мужчиной, и будет выглядеть полной дурой.
Уж лучше выглядеть спящей дурочкой.
Тан поверил. Он встал и еще долго ходил по комнате и даже смотрел – Тисса ощущала его взгляд и мысленно умоляла уйти куда-нибудь. У него же столько всяких дел имеется!
А Тисса как-нибудь сама здесь…
И он ушел.
Выбравшись из постели, Тисса убедилась, что выглядит она преотвратительно – впрочем, как еще может выглядеть человек по пробуждении? – а платье безнадежно испорчено, не говоря уже об остатках репутации Тиссы. Весь замок наверняка знает, где она провела ночь.
Этого не простят.
Вот как ей теперь быть?
Для начала – умыться. Найти иголку с нитками. Зашить платье…
Сбежать до возвращения их сиятельства.
Не получилось: Тиссе запрещено уходить. Тиссе следует принять ванну, которая уже наполнена, и позавтракать. А дальше, глядишь, тан вернется. Хорошо бы до наступления темноты.
– Он тебя не обидит, – сказал Гавин, вручая пушистое полотенце размером с простыню.
Он – возможно. И даже в его отсутствие Тиссе было спокойно, о плохом не думалось.
А ванна была большой… огромной даже. Не ванна – настоящее озеро с каменными гладкими берегами. Тисса легла и попыталась дотянуться ногой до противоположного края. Почти получилось. Дома ванну построили уже на памяти Тиссы. Мама настояла. А дед ворчал, что траты неразумны, кому надо, тот в бане помоется. Мама возражала – мыться в ванной удобнее. Только воду все равно грели на кухне и носили в ведрах.
Тут же прямо из крана… и настолько горячая, насколько захочешь.
А на полочке, которая вытянулась вдоль ванны, стояли флаконы, флакончики, склянки и глиняные кувшинчики, еще что-то, совершенно не мужского вида. Неужели тан всем этим пользуется? Тисса хихикнула, представив, как их сиятельство натирают лицо «составом, способствующим обретению кожей изысканной белизны». Или волосы подкрашивают… нет, как-то это не увязывалось с его характером.
Любопытство одержало победу над совестью.
В первом флаконе обнаружилось мыло, цветочное, но без резкого запаха. А вот содержимое глиняного горшка с плотной крышкой имело весьма характерный вид и запах. Папа такую мазь использовал, чтобы рубцы размягчить. Дегтярная мазь – от кожного воспаления… спиртовой настой родиолы – для скорейшего заживления мелких ран. Дальше смотреть стало неудобно, и Тисса, сняв флакон с мылом, нырнула в воду.
С головой.
Она не собиралась, просто, когда садилась, не рассчитала, что ванна эта настолько скользкая. Хорошо, что затылком не приложилась. Но вот коса намокла, и, значит, придется мыть, сушить, расчесывать… леди Льялл вечно ворчала, что Тисса не желает поступить, как поступают нормальные девушки – остричься накоротко и носить парики. И порой начинало казаться, что леди Льялл права.
Тисса уже выбралась из ванны и, согнувшись под краном, выполаскивала из волос остатки мыла, которое, как назло, не желало выполаскиваться, но только пенилось и щипало глаза, когда раздался очень вежливый стук.
Тисса знала, что она неуклюжая. Еще узнала, что нервная ко всему. А пол – мокрый, сама же воду расплескала. Кран – твердый. И не надо было резко распрямляться – от боли потемнело в глазах. Ноги же вдруг потеряли опору, и от падения Тиссу удержали лишь чьи-то руки.
– Спокойно. Это всего лишь я.
Слова тана Тиссу ничуть не успокоили, наоборот даже…
– Стоишь?
Стоит. Зажмурившись. Мыло глаза ест. Затылок болит. И волосы мокрые во рту.
– Вы… – Тисса выплюнула волосы, но глаза не открыла. – Вы не должны были сюда заходить!
– Вообще-то я одежду принес. И ушел бы.
На плечи легло что-то мягкое, большое. Полотенце? Похоже, главное, его много, хватит, чтобы завернуться и глаза вытереть.
– Больно? Стой смирно. – Тан заставил наклонить голову. Затылок он ощупывал аккуратно, и Тисса терпела, хотя в принципе боль почти уже прошла. А вот шишка наверняка осталась.
– Ничего. Жить будешь.
Это Тисса и без него поняла.
За краткое время общения с таном она четко поняла: от стыда умирают сугубо в балладах.
Он вышел и вернулся с табуретом, который поставил у ванны, и велел:
– Садись.
– Зачем?
– Волосы тебе дополоскать надо же.
– Я… я сама.
Как будто его можно остановить. Тиссу усадили на табурет, заставили наклониться – в полотенце она вцепилась, моля лишь о том, чтобы все это поскорей закончилось. Сама виновата. Нечего было совать нос в его вещи…
– Ты меня купала, так что возвращаю долг.
– Я… не купала.
Ему тогда согреться надо было! И все. А Тиссе уже жарко. И стыдно до невозможности.
Он же не спешил. Зачем-то вымыл волосы еще раз. Не доверяет Тиссе? Потом смазал их чем-то, что выполаскивал очень долго и тщательно. Сам же вытер, осторожно завернул в полотенце и только после этого Тиссу отпустил.
– Жива? – поинтересовался тан. Он смотрел с улыбкой, но без насмешки, и Тисса кивнула: жива. – Вот и хорошо. Пожалуй, нам следует серьезно поговорить. Но для начала ты оденешься. Только, умоляю, медленно и без попыток себя покалечить. Хорошо? Вот и умница.
Тан принес свежее белье, и чулки, и сорочку, и платье, и даже туфельки к платью. Лучше не думать о том, где он это все взял и что подумала леди Изольда. Тисса одевалась медленно, во-первых, было бы смешно вновь поскользнуться и расшибить лоб. Во-вторых, предстоящий разговор ее пугал. Но отсиживаться вечность не получилось бы. Тисса подозревала, что, если она слишком уж задержится с одеванием, их сиятельство появятся, дабы оказать посильную помощь.
А ведь на них уже и злиться не получалось.
Ее ждали стол, накрытый к завтраку, и тан, уже к завтраку приступивший. Никакого воспитания…
– Извини, я голоден был. Садись.
Тисса села.
– Ешь.
– Я… мне…
– Не хочется? – Он отложил вилку и нож и, сцепив руки в замок, подпер подбородок. – Ребенок, если ты не начнешь есть нормально, я буду трижды в день тебя кормить. С ложечки.
Представив процесс, Тисса замотала головой.
– Вот и договорились. Ешь. Теперь о том, что было ночью… в общем, я не очень умею говорить о такого рода вещах, но ясность внести следует.
О нет! Тисса не желает ясности, а желает забыть обо всем… ну почти обо всем… или хотя бы помнить так, чтобы не краснеть при этом.
– В том, что происходит, нет ничего дурного. Я могу жениться на тебе хоть сейчас, хотя это было бы не совсем ко времени.
– Тогда не надо. Если не ко времени.
