– Виталий, ну почему же не может? – Она наклонилась к его багровой лысине. – Вы же так этого ждали. Вот оно и произошло. Тина родила. У вас дочка, Виталик!
– Я все равно н-не в-верил… – заикаясь, проговорил он. – Даже когда на ее живот смотрел… Это правда, что она родила, а?
Тон, которым он это произнес, отдавал безумием. Впрочем, это было какое-то детское и потому не страшное безумие.
– Правда, Виталик, – улыбнулась Рената. – Тина родила дочку.
– Но она же здорова? – Теперь в его голосе послышался испуг, и тоже совсем детский. – Правда же, что она здорова? То есть они обе. Вы меня не обманываете?
– Они обе совершенно здоровы. Девочка чудесная, крепенькая, щечки как у хомячка, и при этом совершенная красавица.
– Она ведь считает, что я жертву какую-то принес…
Это Виталик произнес словно бы не для Ренаты, а продолжая какой-то свой разговор непонятно с кем.
– Кто считает, девочка? – удивилась Рената.
– Да нет же – Тина. Она всегда думала, что мне не надо было на ней жениться. Говорила, что она, мол, проблемная во всех отношениях – и насчет характера, и возраст, и образования нет, и забеременеть никак не могла… И что она, мол, отлично это все понимает. А я мог бы любую красотку молоденькую, свою, московскую, выбрать и проблем никаких не иметь. Но это же не так! – с неожиданной для него страстью воскликнул Виталик. – Образование, возраст… Разве в этом дело? Я ее как только увидел – там, в Белгороде, когда в универмаг тот зашел, где она работала, – то сразу понял… – Виталик замялся, видимо, не находя слов, чтобы объяснить, что именно он понял, увидев Тину. – Она была такая женщина… Женщина «иди ко мне», понимаете? – Он наконец нашел нужные слова и страшно обрадовался их точности. – Этому невозможно было сопротивляться, да я и не хотел. Я пошел, и все. А они правда здоровы, вы уверены?
Его тон снова переменился на этой последней фразе – из экзальтации опять сорвался в опаску.
– Уверена, – кивнула Рената. – И все врачи уверены. Об этом вы можете не беспокоиться, Виталий. И вообще, вам надо отдохнуть. Тина спит, девочка ваша спит, и вы прилягте.
Все время, что длились Тинины схватки, десять часов подряд, Виталик не отходил от нее ни на минуту. И все то время, когда она уже рожала, он сидел в коридоре. Точнее, не сидел, а ходил как заведенный, то и дело останавливаясь и хватаясь руками за голову.
Из родзала Рената выпроводила его специально. Эта повальная мода – чтобы муж присутствовал при родах, – вообще выглядела в ее глазах сомнительной. Может быть, конечно, она чего-то не понимала, потому что у нее никогда не было мужа, но на свой счет Рената была уверена: она не хотела бы, чтобы при ее родах присутствовал кто бы то ни был, кроме врача. А уж в том, что это зрелище наверняка производит шоковое впечатление на любого медицински не подготовленного человека, на мужчину особенно, она и вовсе не сомневалась. И кому в таком случае нужно это присутствие при сугубо физиологическом процессе, если с точки зрения простейшего здравого смысла оно не нужно ни роженице, ни ее мужу?
– Поспите, Виталий, – повторила Рената. – Если они проснутся, вас сразу же разбудят.
Клиника, в которой Тина все-таки согласилась рожать, была не только хорошего медицинского уровня – она была также приспособлена к любым капризам состоятельных пациентов и их родственников. И измученный родами муж мог поспать за стеной жениной палаты.
– Вы думаете, я должен спать? – вяло пробормотал Виталик. Видимо, он и сам наконец почувствовал, как сильно устал. – Да, наверное… А вы, Рената?
– А я поеду домой. В моем присутствии больше нет необходимости.
– Вы домой хотите или в «Москву»?
Несмотря на усталость, Виталик не утратил внятного отношения к жизни и помнил обо всех ее подробностях.
«На стену он, конечно, не похож, – окинув взглядом его полнеющую фигуру, подумала Рената, – но все равно он именно из тех мужей, про которых говорят, что жены за ними как за каменной стеной. Ну и хорошо! Тина и должна быть счастлива. Женщина «иди ко мне»…» – улыбнулась она про себя.
А вслух сказала:
– В «Москву». Леня сможет меня сейчас отвезти?
– Сможет, – кивнул Виталик. Глаза у него туманились все больше и больше. – Извините, Рената. Мы потом с вами поговорим. Я многое должен вам сказать. Если бы не вы… Но потом, потом!.. Извините. А Леня и отвезет, и в «Москве» при вас поживет. Мало ли…
– Вот уж этого совершенно не нужно, – отказалась Рената. – Ваш Леня безупречен, но, Виталий, я, честное слово, не испытываю ни малейшей необходимости в том, чтобы меня опекал посторонний человек. И чувствую я себя отлично, и рожать мне еще не скоро. Так что пусть он меня отвезет на свежий воздух и возвращается обратно в… В ваш Вавилон и Третий Рим, – сказала она.
Конечно, это прозвучало глупо и не к месту; Рената и сама не понимала, как у нее это вырвалось. Но, к счастью, у Виталика уже не было сил для того, чтобы замечать такие тонкости речи. Он сделал какой-то вялый жест рукой, наверное, означающий прощание, и побрел в комнату, оборудованную для отдыха счастливых мужей.
Уже в машине, глядя, как мелькает за окном этот мозаичный, этот неуловимый чувствами город, Рената подумала: «В «Москву», в «Москву»! Как хорошо…»
И блаженно зажмурилась, словно там, куда она ехала, ожидало ее какое-то небывалое счастье.
Глава 17
А может, это вот небывалое счастье и было.
Весна, во всяком случае, стояла в этом году и точно небывалая. В конце марта термометр уже показывал плюс пятнадцать, а к началу апреля температура и вовсе поднялась до двадцати, да так и осталась на этой отметке.
От такого необыкновенного тепла деревья сразу же окутались нежным лиственным туманом. Солнце ровно и ярко светило с утра до вечера, ни на минуту не уходя за облака, которые то легко летели по небу недлинными вереницами, то свободно раскидывались перистыми крыльями высоко над землей, над сосновым холмом «Москвы».
Веранда, на которой Рената теперь проводила целые дни, прогревалась солнечными лучами насквозь, и от этого ее потертые, растрескавшиеся доски уже к полудню делались такими теплыми, что на них хотелось лечь навзничь и не вставать до самого вечера.
Но она не ложилась на доски, конечно. Несмотря на блаженное состояние духа, голова у нее была на месте, и что ей можно делать, а что нельзя, она знала твердо.
По этой же причине Рената не ходила гулять далеко, несмотря на то что ее тянуло перейти речку по шаткому мостику, пройти мимо белой оштукатуренной стены монастыря, и идти потом долго-долго по вьющейся между холмами дороге к дальнему лесу, и войти наконец в этот лес, и увидеть, какой он – наверное, какой-нибудь таинственный, как в детских сказках, и, может быть, в нем водятся медведи, волки, лисы или хотя бы зайцы.
