Но никуда она, конечно, не ходила. Благо, и на сосновом холме, возле самой дачи, было достаточно тихих мест, которые тешили воображение.
Рената спускалась с крыльца, отходила от дома на десяток метров и смотрела, как прямо у нее на глазах – это ей не казалось, так оно и было! – растут, поднимаясь все выше над травой, подснежники. Возможно, эти цветы, простые белые звездочки, назывались не подснежниками, а как-нибудь иначе, но ей нравилось называть их именно так. И ей казалось при этом, что ребенок вертится у нее внутри точно с таким же любопытством, с каким сама она смотрит на эти подснежники, и на монастырь за рекой, и на коричневые прошлогодние сосновые иглы, устилающие холм.
Все это были те важные составляющие жизни, значение которых по-настоящему понимают только дети, пока они еще не изобрели для себя множество сомнительных взрослых ценностей.
И Рената сейчас тоже понимала это значение – наверное, вслед за ребенком, который крутился у нее в животе.
Грустно было думать, что скоро ей придется покинуть этот бревенчатый дом, этот холм, все это предназначенное для счастливой жизни пространство. Но сделать это надо было обязательно, и очень скоро: Рената понимала, что как бы хорошо она себя ни чувствовала, а в больницу ей, с ее-то данными, хотя бы просто возрастными, надо будет лечь пораньше. А до больницы следует еще успеть купить все, что необходимо для ребенка.
Ирка, конечно, предлагала помочь в этих необходимых перед родами хлопотах, да и просто рвалась навестить маму, но Ренате не хотелось, чтобы дочь срывалась с места. Бросать детей, пусть и на довольно толкового в уходе за ними мужа – зачем, какой срочной надобности ради?
Может, Ирка и не стала бы ее слушать, но тут какой-то бывший одноклассник, которого она случайно встретила во дворе, предложил ей временно поработать в его фирме – что-то связанное с пиаром и прочими относительной ценности услугами, – и Ирке это неожиданно понравилось настолько, что она даже няню решила взять, чтобы остаться на этой работе постоянно. Так что приезд в Москву, что бы она ни говорила, явно был ей сейчас совсем некстати.
В общем, Рената добывала на сосновом холме последние денечки, и чем меньше их оставалось, тем более пронзительное чувство они рождали в ее душе.
С ранним весенним теплом население «Москвы» заметно увеличилось. Точнее, оно увеличивалось каждые выходные, когда на дачи съезжались все их хозяева. В будние же дни круг Ренатиного общения по-прежнему составляли постоянные обитатели седьмой дачи – Агния Львовна и Ирина Дежнева.
Сегодня Рената пришла на седьмую дачу к вечернему чаю. Иногда Ирина уже была к этому времени у Агнии Львовны, а иногда приходила позже – поднималась по ступенькам веранды, только когда на них ложились последние закатные лучи. Однажды она сказала, что ей нравится жить по солнцу, и, как бы там ни было, а она благодарна судьбе за то, что та позволила ей жить именно так.
– Не позволила, а заставила, – услышав это, тихо проговорила Агния Львовна.
Но что это значит, объяснять не стала, а Рената, конечно, не стала выспрашивать.
Сегодня к Ренатиному появлению Ирина уже сидела на веранде за круглым деревянным столом и, как обычно, думала о чем-то своем, чуть склонив голову. Этим наклоном головы она была очень похожа на своего брата, но выражением лица – нисколько. Холодноватое внимание, присущее Алексею Дежневу, невозможно было представить на лице его сестры.
– Я сегодня читала и читала, – сказала Ирина, поздоровавшись. – Все утро, весь день.
Улыбка тронула ее губы, и от этого усилилось впечатление полной погруженности в себя, которым был отмечен весь ее облик.
– Наверное, книга вас сильно увлекла, – заметила Рената.
Она не очень понимала, какое чувство вызывает у нее Ирина. Это была какая-то странная смесь тревоги из-за Ирининого внутреннего состояния и спокойствия из-за неторопливого течения времени, в котором та постоянно пребывала. Но как бы там ни было, эта странная женщина с тонким, нервных очертаний лицом вызывала у нее несомненную приязнь.
«Странноприимность! – подумала Рената. – Я стала как-то по-особенному странноприимна. По-московски, что ли?»
– Да, книга необыкновенно увлекательная, – кивнула Ирина. – Хотя сюжета у нее никакого нет, это, по сути, просто большое эссе. «Биография Лондона» Питера Акройда, знаете?
Рената никогда не слышала о такой книге, да и об авторе этом не слышала тоже.
– Нет, к сожалению, – ответила она.
– Я могу вам дать, – предложила Ирина. – В самом деле очень интересно. Даже удивительно, почему я раньше за нее не взялась, мне ведь ее Алеша еще год назад из Лондона привез.
– Так она на английском! – сказала Рената. – Тогда я не смогу прочитать, наверное. Я английский плохо знаю. В институте нас иностранным языкам почти ведь не учили. Вы моложе и не помните – в те времена это без надобности было, все равно дальше Эстонии почти никто не ездил. Конечно, потом, когда литература западная появилась, я сама, насколько могла, английский подучила. Но в основном то, что по работе нужно было – медицинскую лексику. А что, Алексей Андреевич в Лондоне живет? – спросила она без паузы.
Рената и сама не знала, почему спросила об этом. После того рождественского вечера Дежнев ни разу не приехал в «Москву», и она уже успела его забыть. Так просто, наверное, спросила – к слову пришлось.
– Я тоже сама английский выучила, – сказала Ирина. – В школе он у меня был, конечно, но в школе я занималась всеми предметами довольно поверхностно. А потом Алеша начал привозить мне из Лондона книги, и я сама не заметила, как заинтересовалась и выучила язык. Это вообще в его манере, вот так вот воспитывать.
– Как – вот так вот? – спросила Рената.
Опять-таки непонятно, зачем спросила.
– По видимости незаметно, но по сути настоятельно, – сказала Ирина.
На первый Ренатин вопрос – о том, где живет ее брат, – она так и не ответила. Она вообще часто оставляла без ответа какие-нибудь вопросы или прекращала говорить на какие-нибудь темы, если они казались ей неважными.
Агния Львовна принесла на веранду поднос, уставленный многочисленными вазочками и плетеными сухарницами. В вазочках были разные сорта варенья, а в сухарницах – печенья. Сладости водились в ее доме постоянно, в больших количествах, и всегда предлагались гостям. Ренату удивляло только одно: почему при таком ненавязчивом гостеприимстве и хлебосольности Агния Львовна не сделалась заправской стряпухой – ее собственные кулинарные умения в самом деле ограничивались маковыми коржиками.
Она давно собиралась спросить ее об этом и вот сейчас наконец спросила.
