Сам Кузькин не мог дождаться окончания службы и принародно объявил, что в последний день он непременно расстреляет свою фуражку из табельного оружия.
Заключенные относились к нему настороженно:
У каждого на памяти был недавний случай, когда он сумел усмирить толпу расшумевшихся зеков. Кузькин, подобно тарану, ворвался в самую гущу дерущихся и несколькими взмахами кулаков раздробил у некоторых зеков челюсти.
Мякиш жил в самом дальнем углу барака, в маленькой уютной комнатенке, которую он любовно называл каптеркой. Его комната имела даже отдельный вход, а стерильную чистоту в ней поддерживал круглый педераст Антон, которого все без исключения зеки ласково называли Аннушкой. Он был толстым до безобразия, с гладкой бабьей кожей. Ни для кого не было секретом, что смотрящему он был одновременно и женой, за что тот дополнительно получал тридцать граммов масла в день. На зоне Аннушка поживал лучше, чем иной трудолюбивый мужик, а сэкономленные жиры менял на конфеты и куски сахара. До этого Аннушка тянул срок в соседней колонии, но его любвеобильность стала поводом для ссоры между двумя авторитетами, в результате которой один из них был ранен ножом в живот и тихо скончался в тюремном лазарете.
Аннушка, освобожденный от многих повинностей, дежурил перед каптеркой Мякиша и напоминал строгого швейцара при дорогом ресторане. Зеки частенько подкармливали его сладостями, чтобы он заступился за них перед смотрящим колонии.
Заметив Кузькина, Аннушка уважительно привстал с порога и так ласково улыбнулся, как будто он с гражданином начальником провел не одну сладостную ночку. Его огромное, настоенное на сытых хлебах тело задрожало от возбуждения.
– Вы бы, гражданин начальник, заходили к нам почаще, это вас можно чаще встретить в обнимку со штангой… чем в приличном обществе. Устаете, наверно, а ведь изможденному телу разрядка нужна, – многообещающе пропел он.
Кузькин едва глянул на Аннушку, и тот, заметив недобрый взгляд, поспешно отступил в сторону.
Мякиш выслушал сообщение посыльного о том, что Тимофей Егорович хочет его видеть, а потом без особой радости объявил:
– Буду!
Кузькин был наслышан о Мякише. Если бы смотрящий сообщил о том, что не желает видеть начальника колонии и хочет, чтобы Беспалый лично явился к его милости, то старший лейтенант воспринял бы эти слова как должное. Год, проведенный на службе в колонии, закалил его настолько крепко, что даже содомскую любовь зеков он воспринимал как одно из проявлений нормальных человеческих отношений.
У Беспалого была особенная черта: он никогда не заводил разговор сразу и долго рассматривал своего собеседника. Мякиш это хорошо знал и настроился не тяготиться нависшим молчанием: за время долгой отсидки он успел убедиться в том, что каждый опер обладает какими-то странностями, и если невозможно посмеяться над чудачествами в открытую, то хотя бы следует относиться к ним с пониманием. Однако в этот раз Беспалый повел себя иначе.
Едва Мякиш шагнул через порог. Беспалый произнес:
– Ну, голуба, твоему царствованию у нас, кажется, пришел конец.
– А в чем дело? – насторожился Мякиш.
– В нашу зону направили Бирюка!
– Ленинградского пахана? – изумился Мякиш. – Почему именно сюда?
Что, мало зон по Союзу?
– Самое лучшее для него – это запихнуть его куда-нибудь в глубинку, где он не очень-то известен. Скорее всего, поэтому и была выбрана моя колония.
Образцовая!
– У нас колония сучья, начальник, почему же такого авторитетного вора, как Бирюк, направляют сюда?
Беспалый улыбнулся:
– Может, хотят превратить его в суку?
– Нет, такого вора, как Бирюк, сукой не сделаешь! – В голосе Мякиша послышались обиженные нотки. – Скорее, он нашу зону превратит в воровскую. И что же вы думаете делать?
– Ты должен его уничтожить!
– Шутишь, Тимофей Егорович? Если я замочу ленинградского смотрящего, через полчаса зеки прибьют меня гвоздями к кресту, как Христа!
Беспалый улыбнулся. Он не мог сказать Мякишу всю правду.
– Ты ошибаешься, Миша. Тебя не распяли бы на кресте, как Христа. Это была бы для тебя слишком большая честь. Ты просто бы отдал Богу душу без покаяния. В этом случае зеки зарыли бы тебя в землю живьем… Но можешь не беспокоиться: этого не случится! У нас получится все, как я задумал…
– Сомневаюсь!
– Но для этого ты должен строго придерживаться всех моих инструкций.
Не мне тебя учить. Братва умеет отличать фальшь от искренности. Один неровный шажок – и тебя прирежут, как неразумного телка.
– Вы дадите мне на Бирюка чернуху? – Мякиш поднял на Беспалого глаза.
Тимофей Беспалый хорошо знал своего подопечного. Мякиш даже на самую ошеломляющую новость умел отвечать полуулыбкой. Он умел сдерживать эмоции и порой своей невозмутимостью удивлял зеков. Единственное, в чем он не отказывал себе, так это в сентиментальности. Но в последнем его трудно было упрекнуть, так как эта черта была характерна едва ли не для всего племени воров. Беспалому не один раз приходилось слышать от блатных щемящие истории о загубленной юности, видеть горькие слезы при исполнении обыкновенной «Мурки», и тогда ему казалось, что он беседует не с вором-рецидивистом, за плечами которого по несколько ходок, а с наивным подростком, страдающим от отсутствия материнского тепла.
И вместе с тем Мякиш был необыкновенно азартен, честолюбив, и если он видел перед собой перспективу, которая смогла бы сполна удовлетворить его самые смелые помыслы, то он двигался к ней с упрямством голодного телка к сосцам матери.
– Ты наивно рассуждаешь, Мякиш. Обхохочешься! Если даже такой чернухи и не существует, то ее нужно будет придумать. Жизнь гораздо богаче и труднее, чем нам порой видится. Бирюк не пацаненок. Он успел пережить уже столько, что многим хватило бы на несколько жизней. И мне не верится, что он ни разу не споткнулся, просто надо очень внимательно порыться в его прошлом. Так надо порыться! Я сделаю все от меня зависящее, да и ты, будь добр, постарайся.
Если нам удастся провернуть это веселенькое дельце, то почему бы тебе не стать смотрящим Москвы или Ленинграда? Тем более что в городе на Неве скоро, говорят, произойдут большие перемены.
От Беспалого не ускользнуло, как лицо Мякиша при этих словах напряглось и весь он как-то преобразился, приосанился, как будто действительно получил от воров предложение стать законным смотрящим второй столицы России.
– Вы же знаете, Тимофей Егорыч, – осторожно начал вор, – что не все так просто. Для этого нужны огромные заслуги перед миром. Да и башка должна варить…
– То, что касается заслуг перед миром, – веско заметил Беспалый, – то их можно организовать, а насчет башки можешь не беспокоиться – она у тебя на плечах имеется. А потом, ты будешь не один. Тебя поддержат.
– И как вы себе все это представляете? Вот, скажем, завтра прибывает Бирюк. По-вашему, я должен идти к нему на поклон?
Беспалый уже не один раз мысленно прокручивал эту ситуацию. Он и сам не представлял, как поведет себя с авторитетным законным. Ведь даже в новой колонии заслуженный вор ничуть не теряет своего могущества, он вполне может приговорить начальника колонии к смерти только за невежливое обращение. Тимофей Егорович знал такие зоны, где истинными хозяевами были воры в законе, а кумы всего лишь исполняли их волю.
– Первое, что я тебе посоветую, – участливо сказал он, – это не лезть на рожон. Того же самого буду придерживаться и я… Если представится возможность стать другом Бирюка, не отказывайся. Хочу заметить, что это будет трудно, он не каждого подпускает к себе. Мне известно, что Бирюк очень недоверчив и чрезвычайно осторожен, как старый лис. Но если тебе удастся завоевать его доверие или, если повезет, стать его приятелем, то он поможет увеличить число твоих сторонников. Это потом тебе поможет продвинуться наверх.
А когда ты почувствуешь, что помощь Бирюка тебе уже не нужна, вот тогда-то и надо будет воспользоваться чернухой. Он, говорят, долгое время был правой рукой ленинградского смотрящего, которого убили, а потом и сам стал смотрящим, да не поладил с друганами. Конфликт у них вышел из-за общака. Ведь касса для вора – такая же святыня, как молельный дом для верующих. Можно будет найти доказательства, что он не один раз запускал в общак свою алчную лапу. Ну так что, договорились?
Мякиш протянул руку для пожатия:
– Договорились.
Глава 35
Бирюк не знал, куда его везут. Похоже было на то, что об этом не догадывались и пятеро офицеров МВД, составлявших его охранное сопровождение.
Это было заметно по их унылым физиономиям, когда они проезжали очередную станцию. Видимо, начальство не поставило их в известность. Короткий состав, в котором везли осужденного, почти полностью был опломбирован и напоминал литерный эшелон, в котором перевозят сверхсекретную военную технику: днем его загоняли на запасной путь, подступы к которому оберегал взвод молоденьких солдат, а ночью, наверстывая упущенное время, эшелон мчался на предельной скорости.
