когда ты становишься старым, а значит, превращаешься в обузу. Против дома престарелых он ничуть не возражал, ему было все равно, где доживать век, и уж тем более – где умереть.
Тут-то Михаил Ефимович и увидел свою давнюю любовь Елизавету – такую же старую, как и он сам. И хотя она была старухой, он, конечно же, сразу ее признал. Хотя попервоначалу и не поверил, что такое может быть. Ведь сколько лет он прожил без нее! Он уже и не чаял, что она жива, и тут такая встреча! Этого просто не могло быть! Но случилось. Судьбе или, может, кому-то или чему-то другому зачем-то захотелось свести их вновь на самом излете жизни. Зачем? Какой был в том прок и смысл? Кто и зачем так неожиданно, коварно и больно пошутил? Ответов на эти вопросы не было, да и, наверное, быть не могло.
Конечно, Елизавета Петровна также признала Михаила Ефимовича. И тоже, наверно, удивилась не меньше и задалась теми же самыми вопросами, на которые нет ответа. А может, у нее и были ответы на эти вопросы – кто знает? Теперь-то уже не спросишь.
И вот после многих лет разлуки состоялась их встреча. Встретившись, они долго и молча смотрели друг на друга, а затем, конечно, начались расспросы. Больше расспрашивал старик, но и старуха спрашивала тоже – как же без этого?
При первой встрече Михаил Ефимович ничего Елизавете Петровне не предлагал – ему надо было прийти в себя. Предложение последовало при второй встрече, и было оно вполне в духе старика – все таким же авантюрным, почти бессмысленным и, если разобраться, предельно печальным. От такого предложения полагалось лишь заплакать, и больше ничего.
– Коль уж мы встретились, – сказал Михаил Ефимович старухе, – то это неспроста. Во всем должен быть смысл, и в нашей встрече тоже.
Елизавета Петровна на это ничего не ответила и лишь вопросительно посмотрела на своего давнего возлюбленного.
– А смысл вот какой, – продолжил старик. – Конечно, наша с тобой совместная жизнь не сложилась…
– И кто в том виноват? – отозвалась старуха.
– Все виноваты, – сказал старик. – И я, и ты.
– А я-то в чем же?
Тут они, конечно, поспорили, и спорили долго и горячо. Ну да какой смысл в таком запоздалом споре? Нет в нем никакого смысла – потому что ничего уже не воротишь и ничего не исправишь. Первой это поняла Елизавета Петровна, и она умолкла.
– Так вот, я о смысле, – не унимался старик. – А давай мы отсюда убежим! Ну, а что нам делать в этом приюте? Дожидаться смерти? А так поживем вдвоем. Хоть и на склоне лет, но вместе. У меня – план, я все продумал. Убежим, и никто нас не найдет. А насчет денег не беспокойся. Твоя пенсия да моя пенсия – нам и хватит. Много ли старикам надо? Зато будем вместе. Ты, главное, согласись, а уж я все устрою.
– Зачем? – спросила старуха.
– Что «зачем»? – не понял старик.
– Убегать и жить вместе…
– Я тебя люблю, – сказал старик. – И всю жизнь любил. И ты меня тоже. Вот зачем.
– Уходи, – сказала старуха. – И больше ко мне не приближайся…
– Почему? – опешил Михаил Ефимович.
На это Елизавета Петровна ничего не ответила и отвернулась.
– Но как же? – не мог понять старик пожилую женщину. – Как же так – уходи? Почему? И как это – не приближайся? Ведь мы в одной и той же богадельне! А здесь четыре стены. Как же нам не видеться в четырех стенах?
– А вот так, – ответила старуха, и Михаилу Ефимовичу показалось, что она вот-вот заплачет. – А вот так… Ты за одной стеной, я – за другой. А там и смерть…
Старик в нерешительности потоптался, несколько раз в недоумении молча развел руками и ушел. Но своих попыток уговорить любимую женщину убежать вместе с ним не оставил. Он попытался еще раз встретиться с Елизаветой Петровной, но она на свидание не явилась. Он несколько раз пытался заговорить с ней в столовой, но она лишь молча отворачивалась.
И тогда Михаил Ефимович вспомнил о давнем способе общения с Елизаветой Петровной – письмах. И он написал ей несколько посланий. Вначале одно, затем другое, третье… Дождавшись ночи, он приходил к двери комнатки, где жила Елизавета Петровна, и подсовывал письма под дверь. Он ждал, что она ответит, и даже указывал в своих письмах, куда она должна доставить свое ответное письмо. Но она так ни разу и не ответила.
Так проходил день за днем и месяц за месяцем. Для Михаила Ефимовича такая жизнь казалась невыносимой. Каждый день видеть любимую женщину, знать, что и она тебя любит, и не иметь возможности и даже надежды быть с нею рядом – от этого можно было сойти с ума или повеситься.
Он свел знакомство с другими стариками из дома престарелых – такими же неприкаянными и никому не нужными, как и он сам, днями и ночами пропадал в дворницкой, вместе с ними выпивал, играл в карты, выяснял какие-то отношения, несколько раз даже подрался, но происходящее представлялось ему бессмысленным и каким-то нереальным, будто все это происходило не с ним, а с кем-то другим, лишь отдаленно его напоминающим, а сам он в это время пребывал где-то в стороне или, может, где-то вверху, и оттуда отстраненно наблюдал за подобием себя самого.
И очень скоро к нему вернулось воспоминание о том, как он убивал свою любимую женщину – Елизавету. Он убивал ее в своих мыслях и ощущениях долгие годы, каждый раз особым, неповторимым способом. И на какое-то время ему становилось легче. Но потом она неизменно и неотвратимо воскресала, ему опять становилось невмоготу, и он убивал ее снова.
Вот и теперь ему снова захотелось мысленно ее убить. Он придумал план убийства, и это был прекрасный, неповторимый план, но оказалось, что на этот раз он ее убить не сможет. И очень скоро старик понял почему. Да потому, что она – рядом. Да-да, рядом. Оказывается, убивать кого-то на расстоянии куда легче, чем если жертва находится рядом.
Сделав такое открытие, Михаил Ефимович впал в отчаянье. Но очень скоро к нему пришла спасительная мысль. Невозможно убить мысленно, следовательно, нужно убить наяву! Самым настоящим образом! И уж тогда-то ему и вправду станет легче – навсегда. Тогда ему не нужно будет страдать и мучиться из-за невозможности быть рядом с любимой женщиной, потому что любимой женщины больше не будет. Взаправду не будет, а не в мыслях и ощущениях.
И он стал готовиться
