Отвлекать занятого лорда Хенсли, который и так тратил на решение моих проблем невообразимое количество времени, не хотелось, и потому я просто молча опустилась на стул и замерла, исподтишка любуясь аристократическим профилем, волевым подбородком, легким изгибом губ, темными прядями, небрежно перехваченными лентой. А потом взгляд почти против воли скользнул ниже, отмечая разворот плеч, поджарое тело и сильные крепкие руки. Лорд Коул Хенсли был красив. Без сомнения, рядом с таким мужчиной у любой девушки начинало чаще биться сердце…
— Смотрю, вы учитесь терпению, Эверли.
Я не сразу осознала, что две минуты истекли, граф закончил дела и теперь сам разглядывал меня — а осознав, покраснела, смутившись собственной бесцеремонности. Лорд Хенсли насмешливо улыбнулся, но в следующий момент его улыбка пропала.
— Что случилось? Кто вас расстроил?
Запоздало сообразив, как выглядело мое лицо после нескольких часов рыданий, я торопливо вскинула руки к покрасневшим глазам и припухшим щекам.
— Это не важно…
— Важно.
Лорд Хенсли поднялся и строго оглядел меня с ног до головы. Следуя за его взглядом, я неловко пыталась прикрыть то чернильное пятно на юбке, то след от пудры, то вспухший, воспалившийся рубец ожога, но прятать очевидное было бесполезно.
Под пронзительным аметистовым взглядом я не смогла не признаться.
— Чернильница… протекла, милорд. И мои баночки с кремом. Видимо, когда переносили вещи…
Глаза лорда Хенсли потемнели.
— Мистер Маккой! — на пороге немедленно появился камердинер. — Приведи ко мне Мэнди.
— Сию секунду, милорд, — поклонился слуга.
— Не стоит… — начала было я, но осеклась, увидев каменное лицо лорда Хенсли.
Три минуты спустя камердинер втолкнул в кабинет взволнованную горничную. При виде графа довольная улыбка мигом сошла с круглого лица. Мэнди побледнела, пальцы вцепились в ленту передника.
Аметистовые глаза холодной сталью сверкнули из-под нахмуренных бровей.
— Что произошло?
— Я… я не знаю, — горничная посмотрела на меня, запнулась и потупилась в притворном смущении. — Леди, должно быть, что-то напутала…
Но ярость, мелькнувшая в светлых глазах, и злобное торжество, вызванное, верно, моим плачевным видом, выдало ее с головой. Неловко подхватив юбки, Мэнди опустилась перед графом в глубоком поклоне, не поднимая головы из страха встретиться взглядом с мастером над разумом. Полные розовые губы задрожали, бледные щеки пошли красными пятнами.
— Милорд…
— У меня нет времени на твои оправдания.
Он шагнул вперед, и Мэнди в ужасе отшатнулась, готовая опрометью броситься прочь.
— Простите, милорд, — залепетала она, уже совершенно искренне напуганная. — Не знаю, что на меня нашло, я виновата, простите, только не применяйте ко мне вашу… магию, у меня жених есть, а вдруг я умом тронусь, кто тогда на меня посмотрит, умоляю, сжальтесь…
Шаг. Εще шаг.
Мэнди затрясло. Я видела, как содрогались от беззвучных рыданий округлые плечи. Кажется, служанка на полном серьезе прощалась с жизнью за разлитый флакон духов и испорченную шаль…
Но лорд Хенсли прошел мимо — так, словно рядом с ним было пустое место. Камердинер, ждавший за дверью, без лишних слов протянул графу тонкий листок из прозорливо прихваченной с собой папки. Приглядевшись, я увидела знакомую табличку с расчетом жалования наемного слуги — весь прошлый год я ежемесячно ставила в нижней строке свою подпись перед тем, как получить честно заработанные три с половиной сольдора.
Не читая, граф протянул лист служанке.
— В ваших услугах мы больше не нуждаемся.
На лице бывшей горничной отразилась целая гамма чувств от глубокого потрясения до безумной радости, что разрушительное воздействие магии разума все-таки обошло ее стороной. А потом все сильнее начало проступать отчаяние. Пусть и не сразу, но Мэнди осознала, что только что лишилась хорошего места, лучше которого ей вряд ли удастся найти. И что ждать рекомендаций было бессмысленно. Нужно было уходить сейчас, как можно быстрее, пока по округе не поползли слухи, способные навсегда ославить ее как злую и мстительную служанку, ни во что не ставящую хозяев и хозяйские вещи…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Что ж, по крайней мере, в этом я могла ее понять.
Подхватив под локоток всхлипывающую девицу, камердинер вывел ее из кабинета и деликатно прикрыл двери, вновь оставляя нас наедине.
— Как вы строго… — проговорила я, глядя на лорда Хенсли.
Граф пожал плечами.
— Я не терплю гнусных людей, заискивающих перед сильными, и унижающих тех, кто, по их мнению, не способен ответить. И оставлять таких в своем окружении не намерен.
Некстати вспомнилось, что и меня не так давно точно так же рассчитали — жестко, решительно, не оставив шансов оправдаться. И лорд Χенсли смотрел тогда так же — спокойно и безучастно.
Хотя… нет. Не так же. В тот вечер в его глазах была грусть. И он искренне пообещал мне помочь, даже несмотря на то, что я столько раз нарушила данное ему слово.
Нет, со мной он был каким угодно, только не равнодушным. И я трепетала перед ним… но совсем не от страха.
— Спасибо.
Граф скупо улыбнулся.
— Не бойтесь сразу обращаться ко мне с любыми вопросами, Эверли.
Глубоко вздохнув, я наконец решилась.
— Лорд Хенсли, я должна вам кое-что сказать… Я не воздушница.
Темная бровь красноречиво выгнулась. Аметистовый взгляд скользнул пo моему камню силы, серебром сверкавшему между ключиц, и я вдруг смутилась слишком открытого платья, подчеркивавшего высокую грудь.
— Я… — стоило немалых трудов вновь собраться с мыслями. — Я прочитала про ритуал, сопровождающий представление ко двору. И чувствую, что должна предупредить вас, что императорский перстень покажет во мне иную магию.
Подтвердить сказанное было нетрудно. На рабочем столе лорда Хенсли стоял подсвечник, и я послала к нему каплю силы, поджигая фитиль. Пламя вспыхнуло, добавляя в комнате света. Кристалл на груди радостно засветился красным.
Я замерла, готовая… да к чему угодно. Но граф просто кивнул, будто бы сам себе.
— Огненные Митчелы. Что ж, логично.
Ни шока, ни гнева, ни осуждения — спокойное признание факта. Как будто последний кусочек мозаики только что лег на свое место. Но и без него лорду Хенсли давно была очевидна общая картина.
Хотя… чего еще я ожидала от главы императорской службы безопасности? Иногда казалось, что граф знал все на свете, и поэтому никогда ничему не удивлялся.
— Вы… — я вскинула на него неверящий взгляд. — Вам что, было это известно?
— Про Митчелов — нет, пока не услышал о них от вашей сестры, — признал лорд Хенсли. Я мысленно хлопнула себя рукой по лбу — ну надо же было забыть, что в последнем послании Мэрион упоминалась истинная фамилия матери. — А в остальном все было довольно прозрачно. Поддельные документы, стихия, явно не бывшая вашей сильной стороной… Да и Лорри вы уже частично признались.
Я опустила взгляд, сгорая от стыда.
— Извините, что так вышло… Я понимаю, если вы злитесь, но… Мама учила нас скрывать дар. Говорила, что так надо… что нужно не выделяться…
— Она была права, — лорд Хенсли кивнул. — Такую магию, как у вас, и правда опасно показывать.
— Огненную?
Граф наклонился ко мне — близко-близко — и прошептал, почти не разжимая губ.
— Множественную. Императорскую.
Я уставилась на него, не в силах скрыть изумления.
— Так вы… вы и это знали?
Лорд Хенсли усмехнулся.
— Ρабота у меня такая, леди Митчел. Видеть, замечать, обращать внимание. Да и шпион из вас, уж простите, совершенно никудышный.
— Но почему вы ничего не сказали? Почему промолчали?
— А смысл? — лорд саркастически выгнул бровь. — Зачем лишний раз говорить вслух то, что может быть опасно? Вы ведь все равно не слышали моих предупреждений. Все равно бежали прямо в любезно распахнутую мышеловку. И тащили за собой Лоррейн.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Имя подруги повисло между нами как черное штормовое облако, разом испортив всю атмосферу тепла и уюта, что я чувствовала рядом с лордом Хенсли. Мне было нестерпимо стыдно — за то, что и вправду не слушала, зная, как опасны могут быть чужие секреты. За то, что не смогла остановить Лорри, когда та раз за разом упрямо влезала в дела лорда Голдена. За то, что не отважилась рассказать графу правду в ту ночь, когда мы встретились на полутемной дворцовой кухне. Тогда, когда не поздно было ещё все исправить…
