Вокруг опять стояла кромешная тьма. Пахло помойкой, уличными кошками, перезрелыми плодами и, как мне показалось, какими-то острыми специями. Где-то рядом шелестели листья, играло радио, два молодых голоса взахлеб, сердито спорили о чем-то, а еще один – стариковский, дребезжащий – самозабвенно пел печальную самбу. За забором надсадно орал кот, но его подруги не было слышно. И только когда из-за облака вышла большая красная луна, я увидела на низенькой крыше тень кошки, меланхолично заглядывающей в водосточную трубу, возле которой, внизу, на земле, сидел, страстно завывая, ее ободранный кавалер с откушенным ухом.
Мы уже довольно долго шли по темным, освещенным только лунным светом улицам, и мне не хотелось спрашивать у Жозе, куда мы идем. Впрочем, вскоре я почувствовала влажный и соленый запах моря, а через минуту оно само открылось моим глазам: черное и молчащее, с дрожащим лучом луны наискосок. Рядом темнели громады баркасов и яхт, впивались в зеленоватое небо стрелы кранов: это был порт. Наверху, на холмах, светились грозди цветных огней: там расположились богатые кварталы. Мимо нас опять прошли какие-то люди, я услышала мужское ворчание, девичий смех, почувствовала крепкий запах дешевых сигарет. Кто-то вполголоса поздоровался с Жозе, он ответил, из темноты по мне скользнул любопытный взгляд – и снова все скрылось.
Мы подошли, увязая ногами в песке, к самой воде. Я сняла босоножки и поставила их на камень. Море было спокойным, с шипением наползало на полосу гальки, ласково облизывало наши ступни. Я смотрела на лунную дорожку, но спиной чувствовала взгляд Жозе. Мне не было страшно; напротив, все казалось правильным, совершенно нормальным и естественным. Словно к этому морю, к этой лунной полосе, к этому спокойному взгляду некрасивого человека я шла восемь лет. Только одно было непонятно мне. И, когда Жозе спокойно и уверенно обнял меня и я почувствовала его дыхание в своих волосах, я шепотом спросила:
– Почему ты раньше молчал? Столько лет, господи…
– Что я мог сказать? – его голос был ровным, и только по усилившемуся акценту я уловила волнение. – Ты любила не меня.
– Я никого не любила.
– А Мануэл?
– Ты же знаешь, что нет.
– Да, знаю, – согласился он. – А… этот человек?
– Это не любовь, – я поняла, что он говорит о Шкипере. – Это другое.
– Что?
Я не знала, что ответить. Но точно знала, что говорю правду.
– Тебе хорошо с ним? Он любит тебя?
– Да. Да.
– Ты… останешься с ним?
– Да.
– Это… – Жозе запнулся, и я поняла, что он вспоминает русское слово, – окончительно?
– Окончательно, – машинально поправила я. – Да.
– Не плачь.
Я и не собиралась. И с большим изумлением поняла, что давно уже реву белугой, не вытирая бегущих по лицу слез. Их вытер Жозе. Я увидела, как в лунном свете блестят белки его глаз.
– Скажи, он может что-то сделать тебе? За то, что ты здесь, со мной?
– Не знаю… – растерялась я: такая мысль еще не приходила мне в голову. – Может быть…
– Я провожу тебя домой, – решительно объявил Жозе. – Ищи туфли.
– Не надо.
– Почему? – Он заглянул мне в лицо, я увидела совсем близко его глаза.
Тяжелые руки по-прежнему лежали на моих плечах, и ощущение того, что все идет как надо, становилось все сильнее. И я сама нашла теплые, твердые губы Жозе, и он ответил мне, и луна ушла за облако, море погасло, и только по легкому шипению волн я могла чувствовать, что оно здесь, рядом, все видит и слышит, как живое.
Утром я проснулась от холода. Тысячи песчинок кололи мою спину; я, застонав, перевернулась на живот, но и животу тоже пришлось несладко. Волосы и платье были мокрыми, и все тело ломило, словно после напряженной рабочей ночи на эстраде. Я шепотом выругалась, села и открыла глаза. Сразу же увидела черную Йеманжу, которая сидела на песке около моей руки и пристально смотрела на меня.
– С добрым утром, – шепотом сказала я. Она не ответила.
Прямо передо мной расстилалось розовое, как кисель, море. Горизонт тонул в белой дымке, к которой, покачиваясь с важностью океанских лайнеров, уходила цепочка баркасов. Над ними, крича, носились чайки. Со стороны порта доносились гортанные голоса. В двух шагах от меня, на перевернутой лодке, сидел старый негр в разорванной на плече тельняшке и плевал в море. Поймав мой испуганный взгляд, он улыбнулся (на солнце сверкнул золотой зуб), помахал мне рукой и, заговорщически сощурившись, приложил палец к губам. Я скосила глаза и увидела Жозе, спавшего на спине рядом со мной.
Я помнила, что Жозе старше меня на два года, но сейчас, с приоткрывшимися во сне губами и застывшей на них мягкой улыбкой, он казался совсем молодым. Его джинсы были перепачканы мокрым песком, песок был в курчавых волосах, на груди, на лице, и я понимала, что сама выгляжу не лучше. Будить его мне не хотелось, но от озноба сводило скулы, и согреться на пустом берегу было нечем. Старый негр, сочувственно понаблюдав за тем, как я пытаюсь растереть плечи ладонями, пощелкал языком и жестом предложил мне залезть в море. Предложение было разумным: я знала, что утреннее море всегда теплее воздуха, но раздеваться при старике?.. Тот понял мои колебания, важно нахмурился, покачал головой с видом глубокого понимания и великодушно повернулся ко мне спиной. Я тут же выскочила из мокрого, вывалянного в песке платья и помчалась к морю. Уже оказавшись по грудь в воде, я обернулась и увидела, что подлый старик в упор, с широчайшей улыбкой рассматривает меня.
– Старый черт! – крикнула я. Рассмеялась и поплыла навстречу алому, поднимающемуся из дальней дымки шару солнца.
Когда я вернулась, проснувшийся Жозе ходил колесом по песку, стараясь согреться приемами капоэйры. Я с удивлением увидела, что пару ему составляет нахальный старик с лодки. Они пожали друг другу руки и начали махать ногами и руками, не обращая на меня никакого внимания, что меня только порадовало. Теплая вода и долгий заплыв (я уплыла в море так далеко, что не видела берега) согрели меня, и я натянула непросохшее платье, не чувствуя никакого дискомфорта. Смутно помня, что вчера оставила где-то здесь свои босоножки, я пошла вдоль берега искать их, но четверть часа поисков ничего не дали: я не нашла не только своей обуви, но даже камня, на который их положила. Немного расстроенная, я вернулась и обнаружила, что Жозе и дед уже закончили тренировку и теперь сидят на перевернутой лодке и улыбаются мне.
– Сандра – местре Аурелио, – представил нас друг другу Жозе. По титулу «местре» я поняла, что старик – мастер капоэйры, и улыбнулась как можно вежливее.
– Гри-инга… – насмешливо, но дружелюбно протянул местре Аурелио и что-то сказал Жозе.
