ирония здравомыслящих молодых офицеров.
Александру приходится не только ведать крестьянскими делами и войсками, не только императорскими театрами и гранильными фабриками и, отдыхая за роялем, играя Штрауса, говорить о приглашении в Россию новых знаменитостей. Александр ведает и казнями, и тюрьмами, и каторгой. Он знал, какая в империи каторга. Он намерен одному из американских писателей предложить проехать по Сибири и написать беспристрастную книгу о нашей каторге. Амурские связи Муравьева и Казакевича могут пригодиться во многих случаях. Пригласить такого американца проехать по местам ссылки и каторги, открыть ему двери всех тюрем.
Мария Федоровна, или Мэри, как называл ее муж, еще молодая супруга Александра, достаточно хорошо знала свою новую родину и довольно хорошо знала жизнь в других странах и могла сравнивать, было с чем.
Намерения мужа прекрасны, но как осуществятся, не останутся ли недовольными потом и сами крестьяне, и помещики. Полумеры не успокоят, а коренная перемена явится революцией.
Англичане, присутствовавшие на коронации Александра, знали, что Мария Федоровна оказывает хорошее влияние на мужа. При беседе с Гранвиллом она сказала, что государь преисполнен решимости осуществить свою реформу, дав одной этой фразой понять посланцу Виктории, что встречается сильное и упрямое сопротивление.
Лорд Гранвилл заметил по возвращении в Лондон, что, к сожалению, окончательные решения русский император принимает не с ней, а со своими влиятельными советниками. Этой фразой лорд парламентарий предупреждал Александра о том, о чем сам был предупрежден Марией Федоровной.
Но понимать свой народ нельзя без связи и вне отношений с другими народами. Люди так сильно влияют друг на друга, что тот, кто отделяет свой народ, превращает государство в теплицу, в которую солнце попадает лишь сквозь стекло. Новые писатели и ученые появились в разных городах средней полосы России, словно прошли дожди плодородия. Александр надеялся, что империя выйдет в круг образованных стран. Ему льстила его репутация реформатора и гуманного человека, и он невольно рисовался этим и поддерживал либеральные начинания. Но он понимал, что главное было еще впереди, с каждым днем исполнять свои замыслы становилось труднее, и постоянная забота и прикосновение к жестокостям, которых не может избежать власть, уже начинали незаметно менять его характер.
Александр знал, что во всем мире ждут от него реформ, все надеются, что он принесет много пользы. Льстило такое внимание, и он старался поддерживать репутацию либерала.
Но государственная машина поворачивается очень медленно, и если не все, то многие реформы могут быть провалены. Его старались сбить с толку. Он должен был набраться решимости и довести крестьянскую реформу до конца. Он применит свою самодержавную власть и сломит сопротивление. Он предполагал, что после реформы крестьяне в России будут находиться в самом лучшем положении по сравнению с крестьянами любой из стран Европы. Европейская пресса не только льстила его самолюбию, но и ободряла, и можно было надеяться на всеобщую перемену во взглядах на Россию.
Что подразумевал Гранвилл, когда сказал о неизбежности революции после того, как крестьяне в России будут освобождены? Недовольство мелких помещиков, которые взбесятся, теряя свои ленивые привычки? А их сынки пойдут в анархисты, причислят себя к этой разновидности ленивых жертвенников, или он имел в виду неспособность крестьян-общинников к свободе? Вот что должно узнавать Третье отделение, а не заниматься допросами молодых людей, из которых я бы хотел вырастить новое поколение, на которых я хотел бы положиться и которых подозревают лишь за то, что они не стригутся под общую машинку.
Как мало пробыл у нас Гранвилл, а как много узнал и как обстоятельно подумал о наших делах. За этим скрывалось то внимание и радушие, с каким наше общество встретило лорда, известного своей независимостью от Пальмерстона и гуманностью. Александр не мог перебороть себя. За время короткой беседы с Гранвиллом он ни разу не захотел взглянуть в глаза посланцу Виктории. Он помнил жертвы армии в Крыму и позор своего отца, преданного соотечественниками лорда.
Решали в Зимнем Дворце с Горчаковым.
Дело у Муравьева тянется. Отношения его с китайцами хороши. Но с ним на Амуре ведут переговоры губернаторы приграничных провинций. Правительство Китая избегает выслать высоких представителей, объясняя, что дело и так ясное, при этом надо избегать шума и огласки.
Полномочия Муравьева сохраняются. Мелкие провинциальные сановники тянут дело и так могут до бесконечности. При случае Муравьев своего не упустит. Но нельзя полагаться только на него.
Нашего посла с чрезвычайными полномочиями необходимо послать в Пекин, чтобы решать дело там, где богдыхан и правительство Китая. Ждать долго нельзя. Союзники сломят сопротивление китайцев и дойдут до Пекина, действуя силой, как и говорит Путятин.
Муравьев, давая объяснения, повторил, что китайцы нашего посла в Пекин не пропустят.
Александр и Горчаков согласны, что одним своим присутствием Путятин помог японцам, уравновесил американцев и ограничил их требования при переговорах и заключении договоров с Японией. Точно так же следует ему действовать и в Китае. Если не в Пекине, то там, где будут собирать свои силы англичане и французы. Присутствие посла России даст понять, что судьба Китая небезразлична нам. Поражение в Крыму не имеет никакого значения; Россия была и остается великой державой и ведет самостоятельную политику. У Муравьева достаточно войск на Амуре. Путятин должен находиться или в Пекине, или наблюдать там, где будут союзники. Своим присутствием он заставит их быть осторожнее.
Лондон назначил в Китай новым послом и главнокомандующим графа Джеймса Элгина. У Муравьева и у Путятина появляется опасный сосед. Говорят, что Элгин один из самых умных британских дипломатов. Про Путятина, может быть, этого не скажешь. Но он очень умело вел себя в Японии. Англичан знает хорошо, и они его знают. У него мировое имя.
Кроме того, где бы он ни был, он должен наблюдать за действиями англичан и их союзников. Стараться проехать прямо в Пекин. Пусть Муравьев поможет в этом.
Быть по сему!
…В Петербурге Муравьев и Путятин снова встретились, одетые в величественные мундиры со многими знаками заслуг и награждений. Ничто не напоминало в двух государственных деятелях, вызванных в заседание Комитета министров, в здание Министерства иностранных дел с шестеркой бронзовых коней в колеснице над аркой, двух собеседников в грязном портовом кабачке Шербурга.
Оставив жену на год в Париже, Николай Николаевич из Петербурга поспешил в Иркутск и, прибыв туда, ждал приезда Путятина, назначенного послом в Пекин для переговоров с правительством Китая о заключении трактата. Муравьев и Путятин облечены одинаковыми полномочиями добиваться утверждения границы и снабжены инструкциями… С двух сторон стремиться велено к единой цели. Каждому своими
