Июнь 1997 года. Авторы получают аванс – по пятьдесят тысяч долларов на брата.
4 августа. В «Новой газете» появляется статья «Я люблю, когда тарелки очень большие» – о книжке Немцова, за которую он получил сто тысяч долларов. В постскриптуме говорится про книгу Коха[135].
В ответ – полная тишина. Но 13 августа Коха внезапно увольняют.
18 августа. В «Новой газете» публикуется статья «Кох покинул кресло, чтобы не оказаться на нарах».
В ответ – полная тишина.
1 октября. Прокуратура по следам нашей публикации возбуждает уголовное дело в связи с гонораром Коха. Чубайс заявляет: «Я прекрасно знаю Коха десять лет. Я знаю, что Кох – честный человек… все сказанное о Кохе – это вранье, которое хорошо оплачено».
Чубайс негодовал, что пресса привязалась к Коху «из-за каких-то несчастных ста тысяч долларов» (так и сказал!), и уверял, что книга написана. Однако «Сервина» продолжала утверждать, что рукописи пока не видела.
28 октября. На борту самолета Москва – Лондон Чубайс дает интервью журналистам, которых взял с собой. Он впервые сообщает о книге, за которую четыре месяца назад соавторы уже получили по пятьдесят тысяч долларов. Он говорит:
«Важнейшая задача государственной политики – это защита частной собственности в России. Кстати, добавлю, раз уж об этом зашел разговор. Мы подготовили фундаментальную монографию, которая ответит на важнейшие вопросы развития частной собственности в России, ее создания, и для этого собрали коллектив, который, собственно, и занимался созданием частной собственности в нашей стране: Чубайс, Мостовой, Бойко, Казаков, Кох – люди, которые, собственно, и делали приватизацию. Замысел был таков, чтобы сделать это к пятилетию приватизации, к 1 октября, но, к сожалению, не успели вовремя. Это будет не сборник, а именно монография. Месяца через полтора-два мы закончим. 95 % гонорара за это издание авторы внесут в специальный фонд защиты частной собственности в России».
Мы видим, что Чубайса о книге никто не спрашивал. Он сам «кстати добавил» о ней. Обещал пожертвовать 95 %, но о полученных авансах ни слова.
В это время прокуратура ведет допросы Коха, проводит выемки документов и, возможно, уже знает о готовящейся монографии и ее цене: четыреста пятьдесят тысяч долларов. Не исключено, что рассказом о монографии на борту самолета Чубайс начал готовить себе и соавторам мягкую посадку на случай скандала.
12 ноября. Выступая в прямом эфире «Эха Москвы», я впервые рассказываю о размере гонорара за книгу пяти чиновников. Первая реакция Чубайса привычна: все сказанное – полное вранье.
13 ноября. Чубайс называет мое сообщение уже «залежалым информационным товаром». Он имеет в виду, что в октябре рассказал о готовящейся книге. Он притворяется, будто не понимает разницы между рассказом об идейном проекте и информацией о полученных деньгах.
14 ноября. Черномырдин заявляет: «Эта история – полная неожиданность для меня, для президента». Не такой, выходит, лежалый товар.
13 ноября. Чубайс весело говорит: «Все вранье».
14 ноября. Чубайс грустно говорит: «Гонорары высоки. Правда. Упрек этот справедлив, надо это признать».
Нет, речь не о том, высок гонорар или низок, а о том, что в честном книгоиздательстве такой гонорар НЕВОЗМОЖЕН. Он не окупится никогда.
13 ноября. Чубайс говорит: «Книга готова. Ее видели десятки журналистов».
Показать можно любую папку с завязками. 28 октября в самолете Чубайс говорил: «Месяца через полтора-два мы закончим». А кончил, выходит, через две недели.
14 ноября. По телевизору показывают Гайдара, перебирающего какие-то листочки и бормочущего: «Книга, конечно, неровная, но местами интересная».
Интересная кому? Если бы авторы рассказали о будущем – о том, что, когда, где и почем будет продано, то любой миллиардер заплатил бы миллионы долларов за то, чтобы эту «книгу» издали для него в одном экземпляре (или просто прошептали на ушко). Но «История ваучерной приватизации» с точки зрения бизнеса – повесть о прошлогоднем снеге, об афере, которая давно позади. Такая литература представляет интерес только для экономических факультетов.
Добавим: «фундаментальная монография» оказалась книжечкой в двести с чем-то страниц. Может быть, потому, что преждевременно кончили.
13 ноября. Чубайс заявляет: «95 % денег будет возвращено авторами в Фонд защиты частной собственности, общественный совет которого возглавляет Гайдар. Договор о том, что авторы возвратят 95 % выплаченных денег, был подписан. Часть авторов, которые уже получили гонорар, вернули деньги».
В тот же день Гайдар сообщает журналистам, что деньги пойдут в фонд, который называется по-другому и который пока еще только создается. Господа явно не успели согласовать показания.
«Писатели» пытаются объяснить гигантские гонорары: мол, это не за русское издание, а за авторские права. Мол, по всему миру будут читать. Брежнева издавали и на зулусском, он, бедняга, верил, что первобытные аборигены читают его труды (сочиненные придворными). Но наши же не столь доверчивы, они же не маразматики.
P.S. В других странах за такие гонорары людей с работы выгоняют и под суд отдают. А у нас такие «писатели» генеральную прокуратуру по стойке «смирно» ставят и в суд на журналистов подают.
Двое таких писучих министров – Чубайс и Бойко – судились со мной. Проиграли.
1998
Торжественные выступления Президента РФ перед российским народом
11 мая 1998, «Новая газета»
Миллионы людей чувствуют жгучий стыд, глядя теленовости. На экране – Первое Лицо. Там, в Кремле, оно улыбается, произносит ртом слова и что-то показывает руками. А тут, в своих домах, люди не в силах смотреть, отводят глаза, восклицая: «Господи, что он говорит!»
Почему людям стыдно смотреть, а Лицу не стыдно делать?
Стыдно – это когда кто-нибудь видит.
Присев в лесу по нужде, человек не чувствует стыда. Но, услышав приближающиеся голоса, краснеет как рак и судорожно натягивает штаны.
Он испугался, что его увидят.
Погодите, но, пока он был без штанов, его видели тысячи глаз – муравьи, жуки… Нет, козявки не в счет. Козявки – это никто, даже если их миллионы.
Римские матроны, нежась в бане, могли делать и говорить совершенно непристойные вещи. Их не смущало, что при этом присутствуют дюжины рабов и рабынь. Рабы не в счет. Они – никто, сколько б их ни было.
– Черномырдину мы не доверяли, – говорит Первое Лицо. И начинает объяснять, как из-за этого недоверия ему приходилось все контролировать, а всякая государственная бумажка ползла, «оказывается (Лицо изумленно улыбается), по инстанциям два километра». «Теперь мы все это порубили, – Лицо показывает руками, как рубило, – теперь будет иначе».
Правильно было бы начать разбираться в этой каше. Если не доверял – почему шесть лет держал в премьерах? Если не доверяешь – как же поручаешь руководство выборами 2000 года?[136] Но об этом никто не думает. Люди слышат: «Черномырдину мы не доверяли», – и в изумлении поворачиваются друг к другу: «Как же так?! Вчера троекратно целовал, орден вешал…»
Людям стыдно. Им стыдно за Первое Лицо.
А на следующий день:
– Лужков, конечно, надеялся на орден, – Лицо улыбается, – но хватит с него и значка «Почетный строитель».
Не исключено, что кто-то злорадствует. Но нормальные люди в недоумении: как можно так унижать?
Можно.
Ибо униженные и оскорбленные, вместо того чтобы хлопнуть дверью (да так, чтоб с петель сорвалась), начинают благодарить: «Вы – наши отцы, мы – ваши дети…» И приятно улыбаются.
Должно быть, им кажется, что их никто не видит. Ведь нас там нет, мы дома – у телевизора.
Мы их видим, а они нас – нет.
И ладно государственные деятели – они считают, что «для пользы дела» надо все стерпеть. Они несвободны. Но вот знаменитая на всю планету балерина, получая орден, говорит, что «постоянно чувствует заботу» Первого Лица… Счастлив человек, обладающий специальным органом, который постоянно чувствует вождя.
Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе? Опять – Лучший Друг пограничников, Лучший Друг пионеров? Опять – «спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство»?
И тогда великий вождь заставлял высших руководителей партии и правительства кукарекать под столом, плясать гопака, поил до полного безобразия. Не помню, бросали ли помощников товарища Сталина в воду с прогулочного теплохода[137], но дело ведь не в разновидностях позора.
Во времена Иосифа Виссарионовича страна не видела этих унижений. Теперь всё видим сразу. Видим рабскую позу. Слышим льстивые слова: «Очень сильный ход, Борис Николаевич!» Слышим восторги по поводу крепости рукопожатия.
